Карл Юнг - Психоанализ и искусство Страница 27

Природа — это и есть Великая Богиня; она дарует матери земле и человеческой матери душу, которая «питает и одушевляет дитя»

«Природа помещает душу в вышеупомянутое тело формирующую душу, а именно, душу матери, которая поначалу создает в своей матке форму человека и в подходящее время пробуждает душу, которая будет обитать в этой форме, которая до того спала под надежной защитой души матери, которую она питает и оживляет своими духовными органами через пуповину, и будет продолжать это делать до тех пор, пока ее пупок связан с плодом, пока ребенок соединен с матерью.

О Леонардо было сказано: «Он постоянно учится у природы; он предан ей, как сын матери.61 И этот «поэтический образ» верен в гораздо более глубоком смысле, чем это кажется на первый взгляд.

В нашу задачу не входит обсуждение значения Леонардо, как ученого, которое, прежде всего, состоит в открытии им научного эксперимента. «Ощущение не может быть ошибочным» — написал он; «ошибочным может быть ваше суждение, когда вы ожидаете от ощущения того, что оно дать не в силах.62

Нас интересует, какое именно место занимал в жизни и деятельности Леонардо архетип Великой Матери — богини единства неба и земли. для него она была не только мифологическим образом; в своей научной работе он поднял ее на уровень научного взгляда на мир.

Вот как он говорит о «вечно творящей богине Природа полна бесконечных дел, которые совершенно недоступны ощущениям» 63

Или: «Человеческий гений может делать самые разные изобретения, может с помощью самых разных инструментов достигать одной и той же цели; но он никогда не создаст инструмента более красивого, более практичного, более эффективного, чем тот, что был создан природой, поскольку в любом ее изобретении есть все и нет ничего лишнего»

Но он не поддался романтическому восприятию природы Он признавал, что рядом с доброй Матерью существует и Грозная Мать, что ясно следует из нижеприведенного суждения, проницательность которого так характерна для Леонардо: «По отношению к некоторым животным, природа — это нежнейшая мать, но по отношению к многим другим животным, он — жестокая мачеха» 65

Его суждения уже не отмечены духом христианства и средневековья. Он видит, что «наша жизнь создана из смерти других,66 но это не наполняет его чувством вины; это не является для него доказательством падения человека, на котором лежит клеймо его первородного греха. Наша земля — это тоже звезда, а человек, по крайней мере потенциально — это божественный творец, хотя и относящийся к животному миру.

На самом деле человек ничем не отличается от животных, за исключением несущественных различий; и именно в этом он показывает себя, как божественную вещь; ибо там, где природа останавливается в создании своих творений, там человек, основываясь на естественных вещах, и с помощью природы, начинает создавать бесконечное количество творений; и творцами не обязательно являются те, кто ведет себя правильно, как это делают животные, ибо не в характере этих людей подражать животным.

И: «Художник соревнуется с природой.68

Но воспевая это соревнование и «богоподобность, Леонардо не подражает Люциферу; он — смиренный слуга природы и земли. В противоположность поклонявшимся Небесному духу схоластикам, в поисках разгадки всех тайн жизни глядевшим «в небо, живший вЛеонардо современный человек склонился к земле.

«Все наши знания» — писал он — «рождаются в нашем восприятии.69 В данном случае, «восприятие» можно перевести, как «реальное ощущение, ибо «Там, где больше всего чувств, там больше всего муки,70 то есть, боли и страдания.

Но несмотря на все осознание своей божественной творческой силы, Леонардо, сын матери-природы, остается смиренным «слугой» земли. «Я никогда не устаю служить.

«Препятствия меня не останавливают. «Решимость сокрушает любое препятствие.73

«Нет такой работы, которая бы меня утомила, — пишет он и продолжает — «Руки, в которые дукаты и драгоценные камни сыплются, словно снег; никогда не устают служить, но служат они из корысти, а не из искренних побуждений. И он делает гордый вывод: Поэтому совершенно естественно, что природа сделала меня бедным.74

Это желание служить черпает свою неодолимую силу из обостренного внимания высшего существа. Именно обостренность сознания проявляется, как активность и движение, как психическое ядро человека и творчества: «Лучше смерть, чем усталость!.

«О ты, спящий, скажи мне, что есть сон?» — пишет Леонардо. «Сон напоминает смерть; о, почему бы тебе не работать так, чтобы даже после смерти сохранить некое подобие совершенной жизни, вместо того, чтобы при жизни погружаться в сон, напоминая бесполезного мертвеца.75

Задуманная им работа — это не завершенная работа ученого или художника, пусть даже эта работа и имеет огромное значение; его намерения проявляются в символе «обостренности сознания, «неутомимости.

«Интеллектуальная страсть движет нашими чувствами, — пишет о н.76 Это чрезвычайно характерное изречение свидетельствует, что Леонардо ставил перед собой задачу не только подавить и сдержать мир желаний, и не только сублимировать все виды энергии на высший план, но также и перегруппировать их таким образом, чтобы доминирующей стала подлинная энергия, которую Леонардо определил, как «страсть духа. Ибо дух является истинной «движущей силой» человеческой души.

Мифический сын-герой — это сын не только девы-Матери, но и духа-Отца, оплодотворившего ее. Эта «мифологическая ситуация, которая у Леонардо (как и во всех творческих людях) принимает форму поиска «истинного отца, духа- Отца, как правило, ведет к двум взаимодополняющим событиям: «убийству коллективного отца, то есть, к отказу от ценностей того времени, в котором живет герой; и к открытию неизвестного Бога.

У Леонардо убийство отца выразилось в его радикальной антиавторитарной, антисхоластической и антирелигиозной позиции, которая была настолько непоколебимой, что люди того времени считали его человеком «подозрительным» и даже ошибочно полагали, что он придерживается антихристианских взглядов. «Любой, кто в споре ссылается на авторитеты, пользуется не интеллектом, а памятью, — писал он. Полностью понять значение этих слов можно только в том случае, если принять во внимание, что в его время наука и медицина покоились на авторитете античных ученых, а фундаментом всей религии Средневековья был «авторитет» Библии и ее толкований. Можно не сомневаться в том, что, протестуя против этого, Леонардо следовал внутреннему зову, который частенько звучал в нем в те времена. Но опасная близость этих мыслей к ереси была одной из причин, по которой он записал их зеркальным письмом и никому эти записи не показывал. Когда читаешь Шпенглера, становится ясно, какой опасности подвергался Леонардо:

«Когда, в самом пике Возрождения, Леонардо да Винчи работал над своей «Анной Зельбдритт, в Риме, на великолепной латыни, уже писался «Молот Ведьм.78

Часть его еретических мыслей скрыта в составленных им загадках. Вот одна из них; «По всей Европе все великие народы плачут о смерти одного человека, умершего на Востоке. Отгадка: «Плач на Великую пятницу. Или (это было еще до Реформации) его загадка о поклонении образам святых: «Люди говорят с людьми, которые их не слышат; глаза которых открыты, но не видят; люди обращаются к ним и не получают ответа; они просят милосердия у того, у кого есть уши, но он не слышит; они предлагают свет слепцу» 80

Эти слова можно считать иконоборческими, тем более, что они звучат из уст художника, рисовавшего мадонн и святых. Они не менее революционны, чем загадка о «церквях и монастырях: «Много есть таких, которые отказались от трудов и от скучной и бедной жизни, и богато живут в роскошных домах, утверждая, что таким образом они стали угоднее Богу» 81

Антиавторитарная позиция героя, миссия которого состоит в первооткрывательстве, обусловлена архетипически и не является (как это пытается доказать Фрейд) следствием детства Леонардо, история которого с самого начала представлялась неправильно. Фрейд пишет «У большинства человеческих существ (как в первобытные времена, так и сейчас) потребность в разного рода авторитетах настолько сильна, что в случае критики какого-либо авторитета, их мир начинает рушиться. Только Леонарде мог обойтись без авторитетов; но он не был бы на это способен, если бы в первые годы своей жизни не научился обходиться без отца.

Как это часто бывает у Фрейда, суждение, неверное на персоналистическом плане, является верным на плане архетипическом. Герой не знает своего духа-Отца, своей внутренней «духовной» реальности, «ветра, оплодотворяющего богиню. Он «все» воспринимает через мать, которая, будучи «Великой Матерью, содержит в себе также мужские и духовные аспекты Этот комплекс присутствует и у нормально развивающихся детей, по крайней мере, в западном мире Ребенок постепенно освобождается от изначального отношения к уроборической Великой Матери, единый мир которой поначалу разделяется на противоположные миры, в которых доминируют, соответственно, архетипы отца и матери, а потом превращается в патриархальный мир, в котором доминирует архетип отца. Но у «героя» этот комплекс принимает другую форму Отчуждение от своего реального отца и мира, который он представляет, приводит героя к «поискам» своего «истинного отца, духовного авторитета, от которого он, в сущности, и произошел