Александр Лук - О чувстве юмора и остроумии Страница 29

Сознательно научиться остроумию нельзя. Но изучать его закономерности — весьма поучительно.

Многочисленная армия литераторов-сатириков, артистов эстрады — конферансье и так называемых комиков-пародистов и авторов-куплетистов служит примером того, как можно профессионально использовать приемы остроумия. Но при этом мы часто видим, что приемы остроумия применяются грамотно, а остроумия, собственно, и нет. Что же еще содержится в остроумной шутке, кроме формального приема? Трудный вопрос. Попытаемся, однако, в нем разобраться. Мы уже вскользь упоминали, что прежде всего необходимо определенное эмоциональное отношение к объекту остроумия.

Причем само это отношение формируется под влиянием условий внешней среды, прежде всего — социальных. В одном из фильмов Ч. Чаплина есть такая сцена: молодая влюбленная пара на галерке театра ест мороженое, не обращая внимания на актеров. Затем молодые люди целуются, и, разомлев в сладостных объятиях возлюбленного, девица роняет мороженое. Оно падает в партер, прямо на замысловатую прическу какой-то нарядной дамы. В этом месте публика смеется. Почему же? Если бы мороженое попало на платье бедной девушки, работницы, то, вероятнее всего, лишь немногие рассмеялись бы. Но расфуфыренная и увешанная бриллиантами Дама не вызывает сочувствия публики. Напротив, она вызывает чувство недоброжелательства, даже враждебности. (Не забудем, что речь идет о кино, аудитория которого наиболее демократична.) Классовое чувство является здесь необходимым условием восприятия шутки. Многочисленные и остроумные фольклорные шутки, в которых высмеивался помещик, поп, чиновник, имеют ту же классовую подоплеку. Взяточник не смеется на «Ревизоре». Бюрократа не смешит «Волга-Волга». Значит, один из источников остроумия — чувство негодования, ненависти, презрения, которые носят классовый характер. Такое остроумие может быть едким, колким, содержать в себе злую насмешку (саркастичность). Движущие мотивы остроумия Дж. Свифта или М. Салтыкова-Щедрина, в конечном счете, — чувства высокой гражданственности и гуманизма, но лишь «в конечном счете», так как его прямые источники — чувства гнева и ненависти.

Что остроумие сатириков социально направлено — в этом никто не сомневается. Без социальной заостренности оно выродилось бы в простое зубоскальство. Но мы хотим подчеркнуть, что без человеческих чувств не могло бы родиться никакое остроумие. Об этом писал А. В. Луначарский в статье о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина. Клокочущая ненависть к угнетателям, чувство презрения к ним, основанное на сознании своего умственного и морального превосходства, и в то же время сознание своей беспомощности и бессилия, возбуждающее волны желчи и злости, — вот источники щедринского смеха:

«Смех, исполненный презрения, часто почти переходящий в юмор, победоносный смех, смех сверху; вниз, смех в плоскости идей и чувств уже победивший, раздавливающий осмеянный кошмар, и в то же время смех надрывный, смешанный со слезой, смех, в котором дрожит негодование, который прорывается удушьем бессилия, смех, блистающий внутренней победой и весь пронизанный злобой, еще более ядовитой от сознания своего реального бессилия».

Зависть, личная обида, национальная рознь также могут быть движущим мотивом и фоном для остроумия.

В 1813 году Наполеон, отправляясь на войну с австрийцами, научил своего сына говорить: «Пойдемте бить дедушку Франца». Эта высочайшая шутка до слез смешила французов, но, вероятно, вызывала только раздражение у жителей Австрии.

Припомним сцену посещения генералом Балашевым штаб-квартиры Наполеона («Война и мир» Л. Н. Толстого).

Генерал Балашов, посол русского императора, на вопрос Наполеона, сколько в Москве церквей, отвечал что более двухсот.

— К чему такая бездна церквей?

— Русские очень набожны, — отвечал Балашев.

— Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, — сказал Наполеон…

Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.

— У каждой страны свои нравы, — сказал он.

— Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, сказал Наполеон.

— Прошу прощения у вашего величества, — сказал Балашев, — кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.

Этот ответ Балашова, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен, по рассказам Балашова, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.

По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашова. «Ежели и была она, то мы не поняли ее, или она вовсе не остроумна», — говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его.

И этот пример и другие убеждают в том, что остроумия не существует вне человеческих чувств, вне эмоционального отношения к объекту остроумия. Мысль о том, что любая умственная деятельность человека протекает как взаимодействие интеллектуальных и эмоциональных программ обработки информации, в полной мере относится и к остроумию, как одному из проявлений мыслительной работы.

О моделировании психических процессов

Остроумие и творчество

Во всех описанных приемах остроумия важную роль играет неожиданность. Остроумная мысль возникает как внезапное сопоставление двух (или нескольких) явлений, объектов или идей, далеко отстоящих друг от друга, так что сопоставление вначале вовсе и не напрашивается.

Внезапное сопоставление может и не вызвать смеха. Надо учитывать еще эмоциональный фон и эмоциональный аккомпанемент, которые делают остроумие комическим. Существует и некомическое остроумие. Творческое решение научной задачи тоже бывает связано с неожиданным, внезапным сопоставлением отдаленных предметов и явлений, внешне ничем не связанных.

Отсюда вытекает проблема выяснения общности всего остроумного, то есть тех общих признаков, которые есть как в комическом, так и в некомическом остроумии. При этом встает чрезвычайно интересный вопрос о роли остроумия в научном мышлении. Остроумной может быть не только шутка. Остроумным может быть и решение трудной проблемы, и техническая идея, и научная гипотеза. Вот как описал известный немецкий химик Фридрих Август Кекуле свое открытие формулы бензольного кольца:

то есть циклической формулы строения бензола:

«Я сидел и писал учебник, но работа не двигалась, мои мысли витали где-то далеко. Я повернул мой стул к огню и задремал. Атомы снова запрыгали у меня перед глазами. На этот раз небольшие группы скромно держались на заднем плане. Мой умственный взгляд мог теперь различить длинные ряды, извивающиеся, подобно змеям. Но смотрите! Одна из змей схватила свой собственный хвост и в таком виде, как бы дразня, завертелась перед моими глазами. Как будто вспышка молнии разбудила меня: и на этот раз я провел остаток ночи, разрабатывая следствие из гипотезы».

Змея, ухватившая себя за хвост, и углеродное кольцо — весьма далекие друг от друга вещи. Что же это? Сравнение по отдаленному признаку? Во всяком случае, такое толкование не кажется нам надуманным.

Перед Архимедом стояла задача — определить состав золотой короны, то есть процент различных примесей. С виду эта проблема не имеет никакого отношения к выталкивающей силе жидкостей и никак с ней не связана. Внезапное прозрение (наитие, или творческое вдохновение — можно называть его как угодно) позволило Архимеду найти эту связь и тем самым установить один из фундаментальных законов физики.

Падение яблока на землю и движение небесных тел — тоже, казалось бы, далеко отстоящие друг от друга явления. Ньютон, однако, сумел их соединить силой своего воображения.

Возможно, что последние два примера из истории науки не вполне достоверны, но это не так важно. Главное, что они вполне правдоподобны, ибо многим людям известно из собственного опыта, что установление взаимосвязи между отдаленными явлениями помогает иногда решать задачи, масштаб которых и не столь грандиозен. Если согласиться с этим, то в таком случае остроумие надо отнести к проявлениям человеческого творчества, тем более, что в научном творчестве, как и в остроумии, огромную роль играют подсознательные процессы. Сошлемся на свидетельство Гельмгольца:

«Удачные идеи рождались как вдохновение, безо всякого усилия с моей стороны. Но они никогда не приходили ко мне, когда мозг был утомлен работой, когда я сидел за письменным столом. Исследуя какую-нибудь проблему, я начинал с того, что обдумывал ее с разных точек зрения. Постепенно я сживался с нею настолько, что мне ничего не приходилось записывать. Эта подготовительная стадия требовала, естественно, длительных и напряженных усилий. Только после часа полного отдыха и покоя можно было ожидать появления плодотворных идей. Нередко, как отмечал и Гаусс, это случалось утром, после пробуждения. Наиболее благоприятным временем были мои прогулки в солнечную погоду по тенистым холмам.: Однако самая скромная порция алкоголя немедленно прогоняла все идеи».