Оливер Сакс - Музыкофилия: Сказки о музыке и о мозге Страница 3

Честно говоря, я не знал, как объяснить эту «власть музыки». Что это – музыкальные галлюцинации? Нет, сказал доктор Цикория, «вдохновение» более подходящее слово. Музыка была где-то там, глубоко внутри, – или где-то еще, – и все, что ему оставалось, это впустить ее, дать ей возможность звучать. «Это как радиоволна. Если я настраиваюсь на правильную частоту – я слышу ее. Моцарт говорил: «она приходит с небес», и я согласен с ним».

Его музыка играет всегда, без остановок. «Она как будто бесконечна. И иногда мне приходится просто выключать ее».

И у него появилась новая цель: теперь он хотел не только победить окостеневшие пальцы и научиться играть Шопена, теперь он хотел большего – придать форму той музыке, что играла в его голове, выпустить ее на волю, записать ее в нотной тетради, и сыграть ее. «Это была тяжелая борьба, – сказал он, – я вставал в четыре утра и играл до тех пор, пока не наступало время идти на работу. И когда я возвращался, я сидел за пианино весь вечер. Моей жене это очень не нравилось. Я был одержим».

Через три месяца после удара молнии Цикория – спокойный семейный человек, почти равнодушный к музыке – был вдохновлен, даже захвачен музыкой настолько, что совершенно потерял интерес ко всему остальному. Ему казалось, что, возможно, он остался в живых не просто так, ему «сохранили» жизнь по какой-то особой причине. «Я думаю, – сказал он, – что единственная причина, почему я остался жив, это музыка». Я спросил его, был ли он религиозен до инцидента с молнией, и он ответил, что вырос в католической семье, но никогда особо не соблюдал религиозных обетов и ритуалов; и даже наоборот, придерживался некоторых «неортодоксальных» верований, например, верил в реинкарнацию.

Он сам, как ему казалось, пережил что-то вроде реинкарнации, и получил особый дар, и вернулся на землю с миссией, «придать форму» той музыке, что играет у него в голове, той музыке, которую он сам, отчасти метафорически, называет «музыкой небес». Она приходит к нему в виде «потока» нот, без пауз, без разрывов, и все, что требуется от него – записывать[17].

Цикория продолжал учиться играть на пианино, чтобы иметь возможность создавать собственные композиции. Он купил учебники и вскоре понял, что ему нужен учитель. Он посещал концерты своих любимых исполнителей, но в родном городе у него не было друзей-музыкантов, и ни в каких музыкальных обществах он не состоял. Он гнался за музой в одиночку.

Я спросил, произошли ли в его жизни еще какие-нибудь изменения с тех пор, как в него попала молния – возможно, он полюбил еще и изобразительное искусство, или стал читать другие книги, или, может быть, изменилось его отношение к вере? Цикория признался, что стал очень религиозным с тех пор, как пережил клиническую смерть. Он читал все книги о людях, которых ударила молния, и о людях, имевших подобный «смертельный» опыт. И у него накопилась «целая библиотека Никола Тесла», собрание книг с описанием прекрасных и чудовищных свойств высокого напряжения. Он чувствовал, что иногда может видеть энергетическую «ауру» вокруг людей. До удара он ничего подобного не видел.

Прошло несколько лет, но новая жизнь Тони Цикория никак не изменилась – его вдохновение было неисчерпаемо. Он продолжал работать хирургом, но его сердце и его ум всегда оставались верны только музыке. Он развелся в 2004-м, и в том же году попал в автокатастрофу. Он ничего не помнит о том дне. Он ехал на мотоцикле «Харлей Дэвидсон», и в него врезался автомобиль. Доктора Цикория нашли в канаве, он был без сознания. Множественные переломы, разрыв селезенки, пробитое легкое, контузия сердца. И хотя на нем был шлем, он, кроме всего прочего, получил травму головы. И, несмотря на все это, он полностью восстановился и вернулся на работу уже через два месяца. Но ни авария, ни травма головы, ни развод – ничто, казалось, было не способно повлиять на эту его страсть – играть и создавать музыку.

Я никогда не встречал таких пациентов, как Тони Цикория. Но иногда мне все же приходилось иметь дело с людьми, в которых внезапно просыпался интерес к музыке и творчеству. Одна из таких пациенток, Салима М., химик-исследователь. Ей было сорок с небольшим, когда она впервые испытала это «странное чувство» – ей вдруг почудилось, что она находится на пляже, и этот пляж ей до боли знаком. Ощущение накатывало на нее и проходило через одну-две минуты. Она слышала пляж и в то же время находилась в полном сознании, понимала, где находится, могла продолжать беседу или вести машину или заниматься любыми другими делами. Иногда во время этих «пляжных» эпизодов у нее появлялся «кислый привкус» во рту. Он заметила появление «привкуса», но не придала этому значения. И лишь в 2003 году, пережив серьезный припадок, она попала на прием к неврологу. Сканирование мозга выявило большую опухоль в правой височной доле мозга. После этого стало ясно, что ее странные чувства и видения есть не что иное, как приступы эпилепсии. Доктора полагали, что опухоль злокачественная[18], и ее нужно удалить. Салима пыталась узнать об опухоли больше – является ли она смертным приговором и к каким последствиям может привести ее удаление; врачи сообщили ей, что после операции возможны некоторые «изменения личности».

Операция прошла успешно, хирургам удалось удалить большую часть опухоли, и, восстановившись, Салима спокойно вернулась на работу в химическую лабораторию.

До операции она была довольно замкнутой и часто раздражалась из-за мелочей, вроде пыли на мебели или неубранной квартиры; ее муж говорил, что иногда она была просто одержима работой по дому. Но теперь, после операции она совершенно перестала обращать внимание на такие вещи. Она, выражаясь словами ее мужа[19], превратилась в «счастливую кошку». Теперь он называл ее «веселогом»[20].

Салима всегда была в хорошем настроении, и это сразу заметили на работе. Она работала в лаборатории пятнадцать лет, и коллеги уважали ее за ум и преданность делу. Но сейчас, отнюдь не растеряв профессиональных качеств, она стала более отзывчивой и внимательной к чувствам окружающих. Если раньше, по их словам, «она проводила большую часть времени сама с собой», то теперь она стала всеобщим любимцем и чуть ли не центром общественной жизни лаборатории.

Так же и дома – она перестала вести себя как Мария Кюри. Она уже не думала о работе и об уравнениях каждую секунду своей жизни, она начала ходить в кино и на вечеринки. И в ее жизни появилась новая любовь, новая страсть. Она, по ее собственному признанию, была лишь «смутно музыкальна», в детстве играла на пианино, но музыка никогда не занимала в ее жизни значительного места. А теперь все изменилось. В ней проснулась жажда – она хотела слушать музыку, посещать концерты, слушать классические произведения по радио и на CD. Она могла прийти в восторг или расплакаться при звуках музыки, тех самых звуках, которые раньше не вызвали бы у нее никаких эмоций. У нее появилось нечто вроде зависимости – она стала слушать радио по пути на работу. Коллеги, которым довелось оказаться рядом с ее машиной, говорили, что музыку она слушает на такой громкости, что ее слышно за четверть мили. Салима ездила в автомобиле с откидным верхом и «развлекала всю округу».

Тони Цикория и Салима пережили внезапную метаморфозу – из состояния равнодушия они совершили скачок к одержимости, к музыкальной жажде. Но кроме этого они пережили и более общие изменения личности – внезапный всплеск эмоциональности, как если бы эмоции, все виды эмоций, копившиеся в них годами, были вдруг выпущены на свободу. «После операции все было по-другому – я чувствовала себя так, словно родилась заново. И это изменило мои взгляды на жизнь, я стала ценить каждую секунду».

Способен ли человек обрести «чистую» музыкофилию, не пережив при этом изменений личности или поведения? В 2006 году такая ситуация была описана Рохрером, Смитом и Уорреном. Поразительная история женщины с трудноизлечимой эпилепсией височной доли. Ей было уже за шестьдесят, и после семи лет постоянных приступов, ее состояние удалось нормализовать благодаря антиконвульсивному препарату «Ламотриджин» (LTG). Перед тем, как начать курс лечения, Рохрер и его коллеги написали, что эта женщина всегда была равнодушна к музыке, никогда не слушала ее ради удовольствия и никогда не посещала концертов. Семья ее, напротив, была очень музыкальна, муж играл на пианино, дочь – на скрипке… она же не проявляла совершенно никакого интереса к тайской музыке, которую много раз слышала на семейных и публичных мероприятиях, когда жила в Бангкоке; и, переехав в Соединенное Королевство, она не обнаружила в себе никакого желания слушать ни западную классику, ни поп-музыку. Наоборот, она обходила стороной те места, где могла услышать музыку, и испытывала особую неприязнь к некоторым музыкальным тембрам[21].