Александр Щипков - Традиционализм, либерализм и неонацизм в пространстве актуальной политики Страница 3

Но это если говорить об отношениях Украины и ЕС. В этой системе есть и третье звено – Юго-Восток. Агнцем для экономического заклания после вступления в силу «европейских экономических стандартов» станет именно промышленность Востока Украины, что означает безработицу, падение уровня жизни, голодные семьи на территории нынешних ДНР и ЛНР, а также Харьковской области. Но обратим внимание на то, что киевские евроинтеграторы в лучших нацистских традициях склонны объяснять столь блестящую перспективу «конфликтом менталитетов» (из заявлений украинского МИДа), особым статусом жителей Донецка и Луганска как «недолюдей» (определение украинского премьера Арсения Яценюка) и даже борьбой «советского» и «несоветского». Последнее уж совсем странно, учитывая народно-демократический месседж Новороссии и номенклатурно-олигархическую сущность украинского режима, характерную для СНГ в целом.

Словом, связь между экономикой и темой «культурного превосходства» на сегодняшней Украине видна как на ладони.

Как объяснить тот факт, что дежурных фраз о «территориальной целостности страны» киевским властям недостаточно, и их агитпроп настоятельно требует нацистских и культур-расистских мотивов? Можно утверждать, что эти мотивы призваны эмоционально усилить их шаткую аргументацию. Киеву не хватает «законных» оснований для удержания Юго-Востока. Но недостаток аргументов – не единственная причина использования нацистского дискурса. И даже бандеровские «традиции» – важный, но не решающий фактор, связывающий экономику и идеологию.

На самом деле такого рода связь не ситуативна, а глубинна. Она вытекает из самих законов развития либерального капитализма. Известный левый экономист и историк Иммануил Валлерстайн в своих работах всегда подчёркивал, что «существует корреляция между “классовым” и “этническим” ранжированием, с одной стороны, и наличием различных “классовых” и “этнических” групп определённых политических прав – с другой. Низшие группы… формируют “классово-этническую низшую страту”» [7, с. 34]. И далее: «Осевое разделение труда между ядром и периферией (мировой экономики – А. Щ.) имеет как классовое, так и этническое измерение, причём на мировом уровне, в отличие от национального, они меняются местами: очевидна прежде всего этническая иерархия. Отсталость Третьего мира часто объясняют в терминах культуры и образования…» [7, с. 35].

Характерно, что фазы процессов, протекающих в мировой экономике, влияют и на корректировку «расовых» границ. В терминах Валлерстайна это не что иное как «постоянная редефиниция этнических групп в капиталистической мировой системе в соответствии с потребностями последней. В результате вчерашние “средиземноморцы” становятся сегодняшними европейцами, японцы (вчерашние лидеры “желтой орды”) – “почётными белыми”, и кто знает – быть может, сегодняшние шведы когда-нибудь опять станут “бледнолицыми варварами”. Этническая и расовая принадлежность в капиталистической мировой системе постоянно меняет свои статусные определения. В период спада и сжатия мировой экономики целые народы выталкиваются из неё как этнически неполноценные; в периоды роста и расширения (экспансии) часть их впускают назад» [3, с. 9]. В то же время «в условиях слабости государства периферийных обществ полюсом-знаменателем выражения классовых интересов или формирования солидарности статусных групп становится расовая, этническая (национальная) и языковая принадлежность, расовоэтническое измерение социальных отношений в КМЭ (капиталистическая мир-экономика – А.Щ.) закрепляется институционально» [4, с. 745].

Именно этот процесс – институциональное закрепление авторитарной экономической модели в форме идеи расовоэтнического превосходства – мы и наблюдаем на Украине. Нелишним будет напомнить, что и правители третьего рейха оформляли своё завоевание «жизненного пространства» как право повелевать «унтерменшами» – «расово неполноценными народами». Украина уверенно идёт именно этим, проторённым путём. Нет ничего экзотического и неожиданного в злокачественном перерождении украинской политики – перерождении, которое, напомним, началось не вчера, а два десятилетия назад. За ним последует культурная инкапсуляция и деградация украинского общества. От этого факта ни в коем случае нельзя отгораживаться, как это делает либеральная и патриотическая интеллигенция в России и либерально-патриотическая – на Украине. Но ему не следует и удивляться. Феномен украинского фашизма требует спокойного и холодного анализа.

Неофашизм как понятие: идейные дискуссии и границы смыслов

В связи с событиями на Украине мы наблюдаем возвращение фашизма в европейскую политику. Но с анализом ситуации и чётким пониманием фашизма как исторического явления пока есть серьёзные проблемы. Например, писатель Максим Кантор приводит шесть признаков фашизма [36]. Очевидно, что набор критериев непомерно велик и не столько облегчает, сколько затрудняет определение явления. Но попробуем рассмотреть шесть признаков фашизма, которые предлагает М. Кантор.

«Первый постулат фашизма – это национальная гордость». Однако в каких единицах измерять национальную гордость? Разве не является проявлением национальной гордости культ «старой доброй Англии», «сладкой Франции», неужели всё это ростки пещерного фашистского сознания? На самом деле речь здесь должна идти не о национальной гордости – это нормальное и здоровое чувство, – а о комплексе национального (расового, культурного, цивилизационного) превосходства, о позиции нации-господина, или цивилизатора других наций.

«Второй постулат фашизма – единение народа с государством». В этом тезисе игнорируется главный вопрос: какое это государство, с какой идеологией, экономикой, с какими социальными и политическими целями. Само по себе государство – нейтральное явление. Разговор об отношении к «государству вообще» моден в кругу увлекающихся либертарианством, но несколько беспредметен. Догматическое, априорное антигосударственничество – явление того же порядка, что и державное идолопоклонство, но с обратным знаком. В России, как показывает исторический опыт, эти явления порождают и поддерживают друг друга. Эта ситуация привела к отсутствию в стране реальной политики.

«Третий постулат фашизма – традиция. Апеллировать будут только к былому величию. Фашизм – это всегда ретроспективная программа». И вновь ничего общего с реальностью. Наоборот, традиция (то есть культура и история) – это единственный серьёзный противовес «голосу крови». Традиция есть то, к чему человек может приобщиться по желанию, а этническая принадлежность дана ему с рождения. Следовательно, традиция – это выбор, свобода и ответственность. Традиция уравнивает людей. В ней нет логики исключения. Культурный и национал-расизм этой логикой живут (вот мы, а вот они, мы – соль земли, они – прирождённые холопы). Традиция пребывает в потоке истории и потому вовсе не привязывает нас к прошлому. Это не прошлое, а связь между прошлым и будущим, гарантия от исторических разрывов, консервант, сохраняющий коллективный опыт. Поэтому традиция не агрессивна, она не склонна завоёвывать себя или кого-то на стороне, она возвращает себе своё.

«Фашизм – это ретроимперия. Ничего нового фашизм не изобретает, пафос фашизма – в отмене прогресса». Ничего подобного. Наряду с «кровью» фашизм обожествляет прогресс: достаточно вспомнить экономику «третьего рейха». Правда и традиция – не враг прогресса, а точка его опоры и гарантия гуманности.

«Четвёртый постулат фашизма – неравенство. Фашистские государства – это армии, неравенство им свойственно, но армейское неравенство фашизм получает уже готовым – от рынка. Само неравенство создал не фашизм. Неравенство уже было создано олигархией и рыночной демократией». Важнейший, если не единственный критерий. С этим пунктом не поспоришь, расставлены все точки над «i».

«Пятый постулат фашизма – его тотальность». Странный критерий. Либерализм также тотален, социализм имел претензию на тотальность. Религия тотальна, так что же?

«Шестой постулат фашизма – язычество». А вот это верно. Причём языческая сущность фашизма тесно связана с неравенством. Тем не менее сложно согласиться вот с таким тезисом: «Язычество не обязательно означает отмену отеческой религии, но это означает модификацию христианской религии, приспособление таковой под потребности почвенного сознания». На самом деле речь должна идти о модификации христианской религии под потребности глобального рынка. Пример такой модификации даёт нам радикальный протестантизм, в частности кальвинизм [8]. Почвенное сознание также изначально имеет мало общего с христианским уранополитизмом, но в условиях глобализации ситуация несколько изменяется: почвенничество становится противовесом интересам финансового интернационала и, как следствие, консервантом традиции, в том числе христианской. Поэтому в отношении «почвенного сознания», как и в отношении государства, необходимо уточнение: о какой именно «почве», о какой традиции идёт речь.