А. Славская - Основы психологии С. Л. Рубинштейна. Философское обоснование развития Страница 3

В круг идей 1920-х годов, казалось бы посвященных исключительно познанию, методологии наук, внезапно «врывается» тема субъекта («Принцип творческой самодеятельности», 1922), которая уже разработана в ранней философской концепции, и на ее основе происходит обращение к психологическим работам Н. Н. Ланге и Э. Шпрангера. Рассматривая в 1920-е годы всю совокупность наук – психологию, физику, математику, социологию, он выбирает ту, которая наиболее адекватна его философской концепции, в которой человек исследуется в качестве субъекта, а его бытие – в качестве жизни личности. Это, по нашему предположению, свидетельствует о том, что анализ процесса познания, особенностей его метода и системы осуществлялся С. Л. Рубинштейном не случайно, а с целью связать методологию познания с психологией, перейти на более конкретный уровень исследования метода науки, с одной стороны, и с концепцией субъекта 1910–1920-х годов, с другой.

Однако важно и то, что уже в 1920-е годы Рубинштейн различает, дифференцируя метод и методологию познания и науку, как систему знаний. Это различение характерно и для его работ 1930-х годов, когда в психологии он дифференцировал методологические способы познания и их результат – систему знаний.

Задачей данной работы является прослеживание внутренней методологической связи его философско-психологического и научного пути.

Эту связь образуют, по нашему предположению, методологические принципы, которые обеспечивают непрерывность интерпретации философских положений и проблем метода и методологии ряда наук, в частности психологической науки, что обеспечивает превращение результатов научного познания в новое качество – систему знаний науки (психологии). Эти превращения в одних случаях специально объясняются, доказываются, в других – подразумеваются. Мы обозначили их и дифференцировали как эксплицитные и имплицитные методологические принципы и положения концепции С. Л. Рубинштейна, развивавшейся на протяжении полувека. Их прослеживание позволяет осуществить анализ истории и поступательного непрерывного развития рубинштейновской философско-психологической концепции. Они являются способами научного познания как процесса и организуют его результаты в систему знаний. Благодаря этому создается непротиворечивость соотношения в психологии научного познания и знания, связанная с ранее разработанной философско-антропологической парадигмой субъекта.

Встает парадоксальная проблема: каким образом, сложившись сразу как завершенная система, философская концепция субъекта, построенная С. Л. Рубинштейном в 1910–1920-х годы, не остается неизменной на протяжении почти полувека его научного творчества, а порождает все новые идеи, направления, принципы развития психологии, с одной стороны, и остается ее фундаментом – с другой? Творчество С. Л. Рубинштейна, охватывающее практически половину столетия, в силу этого представляет своеобразную систему, непрерывно разворачивающуюся, открывающую методологическую перспективу новым исследованиям, т. е. парадигму, которая может обеспечить смену методологических задач в связи с изменениями социального контекста, и, главное, отвечает исходной философско-методологической цели С. Л. Рубинштейна. Мы исследуем, как она влияет на процесс познания в психологии и на преобразование его результатов в качественно иную форму – уже сложившегося знания, которое, сохраняя свою определенность как науки, одновременно открывает перспективу дальнейшему процессу познания. В этом отношении парадигма представляет собой связь нового, достигаемого познанием, и уже сложившегося, определенного, устойчивого, что характеризует любую науку.

Интерпретация, на наш взгляд, отвечая принципу релятивизма, относительности в теории Эйнштейна, в самом широком смысле слова обеспечивает соотношение изменчивого – в самой действительности и науке о ней – и устойчивого, т. е. установленных в результате исследований качеств, объектов, их закономерностей, которое, на первый взгляд, кажется противоречием.

Однако психологическая наука, в которую в 1930-х годы С. Л. Рубинштейн вступил фактически сразу в качестве лидера, находилась в этот период в сложном, кризисном состоянии. Она переживала одновременно два кризиса: общеизвестный, состоящий в противостоянии направлений – психологии сознания и бихевиоризма; и второй – идеологический. Создание новой «советской» науки на основе положений марксизма затруднялось недостаточно глубоким знакомством с ними психологов, неявностью способа их приложения к уже существующему в психологии знанию. Преодоление Рубинштейном первого кризиса известно, поэтому мы останавливаемся на анализе второго, идеологического кризиса.

Рубинштейну нужно было решить более сложную, идеологически важную задачу – определить, что в концепции К. Маркса является важнейшим для психологии. В силу того что интерпретация трудов и идей К. Маркса представлялась в те годы искажением содержания его концепции, нужно было выявить, во-первых, те ее положения, которые терминологически, текстуально и содержательно относились к психологии, во-вторых, идеи, содержащиеся преимущественно в ранних рукописях Маркса, которые служили бы подтверждением уже созданной С. Л. Рубинштейном его собственной философской концепции. Но онтологический подход, составлявший основу концепции С. Л. Рубинштейна, не отвечал утвердившимся в советском марксизме понятиям материи и бытия, поскольку они относились к официальному историческому материализму в диаде «бытие и сознание». Понятие же человека, тотально отсутствующее в советской философии, приравнивалось к идеологически неприемлемым концепциям философской антропологии. Поэтому методологически задача, решавшаяся С. Л. Рубинштейном в период 1930-х годов, была сверхтрудной и осуществлялась в значительной степени имплицитными, т. е. подразумеваемыми, но не открыто утвержденными идеями, способами «перевода» К. Маркса на «язык психологии». Он извлек из марксового учения категорию труда, вычленив его из контекста политэкономической теории и внедрив уже в новом качестве – деятельности — в новый контекст – в психологию: в систему ее категорий и закономерностей. Так он реинтерпретировал[4] понятие труда в понятие деятельности. Но одновременно, выделив разные качества труда, он раскрыл его, согласно К. Марксу, как природную способность, природные силы индивида, т. е. фактически личности, тем самым обнажив связь с психологией и далее подразумевая личность как субъекта деятельности. В 1930-х годах в статье о роли идей Маркса для психологии он фактически объясняет и «легализует» возможность употребления этого понятия в психологии[5].

Единство сознания и деятельности становится эксплицитным методологическим принципом, составившим основу практически 20-летнего периода плодотворного развития психологии. Однако единство сознания и деятельности достигается неприменением союза «и». С. Л. Рубинштейн, подразумевая субъекта, пока не объясняет, не обосновывает основания этого единства. Ранее введенная Рубинштейном категория субъекта, посредством которой он и «снял» противоречие тезиса и антитезиса, лежавшее в основе кризиса, останется имплицитной (хотя в качестве понятия нередко упоминается на страницах «Основ психологии» (1935) и «Основ общей психологии» (1940, 1946). Принцип же единства сознания и деятельности функционирует в психологии как эксплицитный, а основание единства – субъект – ранее эксплицитный, остается имплицитным, не объясненным для психологов. Почему? Научное «доверие» к этому принципу возникло тогда в связи с тем, что посредством него был разрешен второй кризис психологии. Но ввести в психологию понятие субъекта, в то время как традиционно ведущими были понятия сознания и поведения, а понятие личности почти не употреблялось, было невозможно. Рубинштейн опирается на него внутренне в утверждении единства сознания и деятельности. Но он не мог положить его в основу новой психологии как научной системы знаний в первом варианте «Основ психологии» (1935).

Соотношение имплицитных и эксплицитных принципов в его концепции составляет операциональное конструктивное, тактически стратегическое содержание методологии науки, ее «технологию».