Кризис психоанализа - Эрих Зелигманн Фромм Страница 3

впрочем, свойственна глубокая дихотомия[5]. Фрейд, открывший путь к пониманию «ложного сознания» и самообмана человека, был радикальным мыслителем (хотя и не революционером), который в определенной мере вышел за границы своего общества. В некоторой степени он общество критиковал, особенно в «Будущем одной иллюзии». Однако он также был глубоко укоренен в предрассудках и философии своего исторического периода и своего класса. Фрейдовское бессознательное было главным образом обителью подавленной сексуальности; «честность» относилась по преимуществу к превратностям либидо в детстве, и критика Фрейдом общества ограничивалась критикой присущего ему подавления сексуальности. В своих великих открытиях Фрейд был бесстрашным и радикальным мыслителем, однако в их приложении ему препятствовала неколебимая вера в то, что современное ему общество, хоть и ни в коей мере не удовлетворительное, есть конечная фаза человеческого прогресса и не могло бы быть улучшено в каких-то существенных чертах.

В связи с этим внутренним противоречием в личности Фрейда и в его теории вставал вопрос: какой из двух аспектов следовало бы развивать его последователям? Должны ли они были идти следом за тем Фрейдом, который продолжал дело Коперника, Дарвина и Маркса, или им следовало удовлетвориться теми мыслями и чувствами Фрейда, которые были ограничены категориями буржуазной идеологии и опыта? Нужно ли им было развивать специальную фрейдовскую теорию бессознательного, связанную с сексуальностью, в общую теорию, которая имела бы своим объектом полный спектр подавленных психических проявлений? Должны ли были они развить фрейдовское сексуальное освобождение в общее освобождение, расширяющее сознание? Если сформулировать это иначе, в более общей форме, могли ли они развить наиболее действенные и революционные идеи Фрейда или должны были держаться за те теории, которые легче всего были бы приняты обществом потребления?

За Фрейдом можно было идти в обоих направлениях, однако его последователи-ортодоксы двинулись за реформатором, а не за радикалом. Им не удалось развить теорию, освободив ее основные находки от связанной с эпохой ограниченности и придав им более широкое и радикальное звучание. Они все еще извлекали пользу из той ауры радикализма, которую имел психоанализ перед Первой мировой войной, когда разоблачение сексуального ханжества выглядело смелым и революционным.

Влияние последователей-конформистов отчасти было следствием определенных черт личности Фрейда. Он был не только ученым и врачом, но также и «реформатором», верившим в свою миссию основателя движения за рациональное и этичное преобразование человека[6]. Он был ученым, но, несмотря на свое увлечение теорией, никогда не терял из вида «движения» и его политики. Большинство из тех, кого он сделал предводителями движения, были людьми, лишенными какой-либо способности к радикальной критике. Сам Фрейд не мог этого не знать, но выбрал их, потому что они обладали одним выдающимся качеством: безусловной лояльностью ему и движению. По сути, многие из них обладали характеристиками бюрократов в любом политическом движении. Поскольку движение контролировало как теорию, так и терапевтическую практику, такой выбор предводителей должен был иметь значительное влияние на развитие психоанализа.

Другие сторонники отошли от движения: Юнг – потому что, среди других причин, был неисправимым романтиком; Адлер – поскольку был довольно поверхностным, хотя и очень одаренным рационалистом. Ранк развивал оригинальные взгляды, но оказался отстранен, возможно, не столько из-за догматических взглядом Фрейда, сколько из-за зависти своих конкурентов. Ференци, возможно, самый любимый и одаренный воображением из учеников Фрейда, не имевший ни амбиций «лидера», ни смелости порвать с Фрейдом, был тем не менее резко отвергнут, когда в конце жизни разошелся с учителем во мнениях по некоторым важным вопросам. Вильгельм Райх был изгнан из организации, несмотря на то – или, скорее, из-за того, – что развил фрейдовскую теорию секса до крайних пределов; он олицетворяет особенно интересный пример страха перед психоаналитической бюрократией (а в данном случае и перед Фрейдом) и перехода от реформ к радикальной позиции в той самой области, которую Фрейд сделал центром своей системы.

Победители в борьбе за власть при дворе Фрейда осуществляли строгий контроль, хотя между ними имели место соперничество и ревность. Наиболее резкое проявление этой внутренней борьбы в группе описано Эрнестом Джонсом в его «придворной биографии», в которой он заклеймил двоих соперников своего покойного шефа, Ференци и Ранка, как обезумевших ко времени их отступничества.

Наиболее ортодоксальные психоаналитики признали контроль бюрократии, подчинились ее правилам и выказали лояльность, по крайней мере на словах. Тем не менее были некоторые психоаналитики, которые оставались в организации и делали важные и оригинальные вклады в психоаналитическую теорию и практику, такие как С. Радо, Ф. Александер, Фрида Фромм-Рейхман, супруги Балинт, Р. Шпитц, Э. Эриксон и многие-многие другие. Преобладающее большинство аналитиков в организации были склонны видеть только то, что ожидали (и чего ожидали от них) найти. Одним из самых поразительных примеров этого служит то, что почти вся ортодоксальная психоаналитическая литература игнорировала тот очевидный факт, что младенец глубоко привязан к матери задолго до развития эдипова комплекса и что эти первичные узы – общие и для мальчиков, и для девочек. Некоторые из обладавших воображением и смелых психоаналитиков, как, например, Ференци, видели это и упоминали такие узы, но когда они писали о теории, они повторяли формулировки Фрейда и не использовали собственные клинические наблюдения[7]. Другим примером парализующего влияния бюрократического контроля служит единодушие, с которым почти все психоаналитики-ортодоксы приняли теорию, согласно которой женщины – это кастрированные мужчины, несмотря на очевидные клинические данные и на биологические и антропологические свидетельства противного. То же верно и для дискуссии по поводу агрессии. Пока Фрейд обращал мало внимания на человеческую агрессивность, писатели из психоаналитического движения также игнорировали ее, однако после открытия Фрейдом инстинкта смерти разрушительность сделалась центральной темой. Хотя многие отказывали в признании инстинкту смерти (потому что, на мой взгляд, были слишком связаны механистической теорией инстинктов, чтобы оценить глубину новой теории), но даже они пытались приспособиться, противопоставляя «инстинкт разрушительности» половому инстинкту, тем самым отказываясь от старой дихотомии между половым инстинктом и инстинктом самосохранения, в то же время сохраняя прежнюю концепцию инстинкта.

* * *

Наиболее показательный пример того, до какой степени строгое следование правилам организации искажало даже элементарный человеческий отклик, являет следующее письмо М. Балинта редактору Международного журнала психоанализа (International Journal of Psycho-Analysis):

«Сэр, публикация третьего тома биографии великого Фрейда доктора Джонса поставила меня, как литературного душеприказчика Ференци, в неловкое положение.

В этом томе д-р Джонс высказывает довольно резкие взгляды на психическое состояние Ференци, особенно в последние годы его жизни, ставя ему диагноз медленно развивающейся паранойи, сопровождающейся под конец бредом и одержимостью мыслью об убийстве. Используя этот диагноз как основу, он интерпретирует в этом смысле