Психотерапия и экзистенциализм. Избранные работы по логотерапии - Виктор Эмиль Франкл Страница 30

Ниже изложена история болезни и лечения женщины, которой пришлось бороться за свою работу и веру в Бога. Отмечу, что религиозная проблематика не проявлялась в начале лечения, а спонтанно возникла в ходе его. Это еще раз подтверждает вывод, который я сделал при других обстоятельствах: у врача нет ни морального долга, ни права вмешиваться в мировоззрение пациента (поскольку любое такое вмешательство будет рассматриваться как диктат, навязанный авторитетом терапевта). К тому же можно лишний раз убедиться, что корректная психотерапия помогает высвободить религиозность пациента, даже если она прежде дремала и в планы врача не входило ее пробуждать.

Я опишу случай женщины средних лет, художницы по профессии. Жалобы, изначально побудившие ее обратиться за медицинской помощью, касались длительного «отсутствия контакта с жизнью». «Все кажется обманом», – заявляла пациентка. «Нужно, чтобы кто-то срочно помог мне выбраться из этого порочного круга, – так она оценивала свое состояние. – Я задыхаюсь от полнейшей тишины. Разлад в моей душе продолжает расти. Наступил момент, когда я поняла, что жизнь не имеет смысла, все обесценилось и выхода нет. Но я хочу снова обрести новый смысл».

По всем внешним признакам пациентка казалась совершенно адаптированной к жизни, в том числе с точки зрения ее положения в обществе. Однако она сама чувствовала, насколько поверхностны ее социальные, художественные и эротические успехи. «Сейчас я могу существовать, только продолжая двигаться в быстром темпе, – комментировала она. – Приглашения, концерты, мужчины, книги, все… Всякий раз, когда череда впечатлений замедляется или останавливается, я оказываюсь перед бездной пустоты и отчаяния. Театр – это просто еще одна отдушина. Живопись – единственное занятие, которое меня действительно интересует, – пугает меня до смерти, как и любое другое глубокое переживание! Как только я чего-то очень сильно хочу, все идет наперекосяк. Каждый раз я разрушаю все, что я люблю. Я больше не осмеливаюсь полюбить что-либо. В следующий раз, погрузившись в такое деструктивное состояние, я и правда повешусь».

Лечение такого невроза необходимо начинать, обратив внимание пациента на типичный невротический фатализм. Беседуя на общие темы, мы помогли больной понять суть этого фатализма, то, насколько она свободна от своего прошлого и его влияния – не только «свободна» от прежних запретов и комплексов, подавлявших ее, но и «свободна» в праве найти особый, личный смысл своей жизни во всей ее уникальности, как и найти свой «индивидуальный стиль» в живописи.

На вопрос о своих художественных принципах она ответила: «У меня их нет, кроме, может быть, одного – абсолютной честности!» Затем продолжила: «Я пишу, потому что меня к этому тянет, потому что я должна писать. Иногда я почти одержима этим желанием». В другой раз она сказала: «Я не совсем понимаю, зачем мне живопись. Все, что я знаю, – то, что я просто должна. Вот почему я это делаю». За этими объяснениями пациентки не было заигрывания с силой, заставлявшей ее творить: она не была «влюблена» в этот феномен, который воспринимала как болезнь, и сама говорила: «Я боюсь этой одержимости». Но факт оставался фактом: «Дело не в том, почему и для чего, а лишь в жажде и запретах». В какой-то степени женщина осознавала, что это «активность» бессознательного, его влияние. Она заявила: «Я не испытываю ничего, кроме как потребности продолжать работать, пробовать, бросать и пробовать снова. Я, например, ничего не знаю о выборе красок, кроме того, что это не зависит от настроения художника. Выбор делается на гораздо более глубоком уровне!»

Затем последовали жалобы, которые позднее привели к терапевтическому результату: «Мне часто снятся законченные картины, которые нравятся мне во сне, но которые я никогда не могу воспроизвести в состоянии бодрствования». Это стало началом пути, по которому должен был следовать терапевт. В другой раз пациентка со страстью заявила: «Я хочу найти картину, которой я всем сердцем смогу сказать “да”. Я должна вырваться из-под власти привычки, прекратить это постоянное копирование самой себя. Я должна довести до своего сознания творческие формы, которые живут во мне». Однажды она неожиданно спросила: «Я хотела бы знать: можно ли заниматься творчеством под гипнозом? Тогда, находясь в состоянии гипноза, я могла бы, например, освободить свои собственные переживания и превратить их в произведения искусства». Она заявила, что ей было бы интересно сделать свои прошлые впечатления осознанными. Ее совесть художника, ее самоконтроль, даже недоверие к собственным творческим способностям настолько обострились, что она задалась вопросом: «Я хотела бы знать: насколько далеко заходит обман сюрреалистов? Их так называемые автоматические рисунки ничем не отличаются от созданных осознанно».

Пациентка рассказала, что ей снились цветовые композиции, которые она, проснувшись, не могла воспроизвести. Пришло время обратиться к ее бессознательной жизни во сне; для этого использовались модифицированные расслабляющие упражнения («аутогенная тренировка») Шульца. Пациентка описала свои ощущения сразу после этой процедуры: «Невероятная ясность. Меньше осознаешь себя, зато все объекты кажутся более отчетливыми. Ощущение свежести, как будто с глаз сняли пелену. Мне это в новинку. Теперь я лежу на кушетке. Кресло, корзина для бумаг, тень от стола – все четко… Я рисую…» Это были ее личные заметки.

На следующую ночь ей снились цветные сны: «Моя правая рука тянется к карандашу. Что-то внутри приказывает мне начать рисовать. Несколько раз это заставляло меня проснуться. Наконец я попыталась прийти в себя. Дальше я спала очень спокойно до девяти часов».

Используя формулу самовнушения Шульца для принятия решений, а также постгипнотические команды, пациентка начала рисовать на следующий день после полудня. Она сообщила: «Эскиз для пейзажа… Проработав полчаса, я вдруг понимаю, что действую автоматически. Мной определенно овладела одержимость… Я замечаю, что рисую совсем не то, что хотела. Чувство бессилия… Я борюсь с этим принуждением – не хочу поддаваться ему». И дальше: «Автоматическую живопись урывками перемежаю критической оценкой и осознанной работой и снова возвращаюсь к живописи на автомате».

Затем следует запись: «Глаза закрыты, карандаш в руке, жду появления картинок. Розовый квадрат, белый полумесяц, темно-фиолетовый овал и неожиданно изображение женского профиля: мощное сочетание светло-темных цветов. И – я пишу в полусознательном состоянии. Вижу отчетливо очерченные цветные образы, которые затем обводит моя рука. Я чувствую, что вижу их на холсте, но не до конца уверена в этом. В моих предыдущих картинах я тоже не могла сказать, в какой именно момент я переносила видения на холст. Но теперь есть определенная разница с моей осознанной живописью. Изображения намного четче, и периодически я работаю под влиянием принуждения. Но сегодня я не пытаюсь бороться с принуждением. Я очень хочу, чтобы меня вели, и позволяю себя вести; иногда я смотрю на картину критическим взглядом и радуюсь. Когда я поместила картину в рамку меньшего размера, обрезав ее верх и низ, я вдруг почувствовала себя свободной, легкой, с ясным сознанием».

На следующий день она записала: «Мне нравится эта картина! Я вижу в ней два новых начала. Во-первых, композицию, а во-вторых, обработку моего представления. Цветовая композиция напоминает ту, которую я хотела изобразить в первой, “автоматически” написанной картине, но не смогла тогда это осуществить. Сегодняшняя работа получилась очень гармоничной». Затем: «Картину видел искусствовед, специалист по современному искусству. Он сказал: “Эта картина сбалансирована; по цветовой композиции она идеальна; она гармонична – и отличается от ваших типичных предыдущих работ!”»

Затем случился рецидив. В ее записях появляется следующая: «Я ничего не умею. Я рисую так же плохо, как и все остальные. Я не знаю, что делать: как мне вырвать личные образы из души? Доктор Франкл применяет расслабляющие упражнения. Мгновенно снимается напряжение – я практически парю… Вижу фрагменты картин. О, как я хочу отдаться цветам, поднимающимся во мне, рисовать… Я буду писать! Я пишу – я чувствую запах красок, мне не терпится вернуться домой и работать. Я хочу уйти и начать рисовать. Я бегу домой. Больше обрывков картин; начинаю делать наброски – не получается; нет вдохновения – цвета интригующие, но они не соотносятся с пространством. Темнеет. Я должна остановиться; мне есть чем заняться на кухне. Как только я оказываюсь на кухне, я начинаю видеть! Скалка рядом с миской: захватывающая связь между кривыми и прямыми линиями – сопряжение линий, которое я искала несколько дней! Почему я не могу это сделать? Наверное, потому что я этого хочу». На следующий день: «Я регулярно делаю упражнения, но не могу