Джеймс Холлис - Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым Страница 34

Ну, а когда они все-таки выпорхнут из родительского гнезда, тут можно и всплакнуть немного, и вздохнуть с облегчением. Теперь какая-то часть жизни снова возвращается к нам. Когда мои дети разъехались, я не мог удержаться от слез, но понимал при этом: если они не уйдут, значит, я не справился со своей родительской задачей. Как тут не вспомнить замечательную формулировку британского психиатра Д. У. Винникотта «достаточно хорошая мать». Все мы далеко не идеальные родители, и даже не хочется думать, в какой кошмар идеальный родитель способен превратить жизнь своих детей. Что же касается тех, кто застрял в депрессивном состоянии, которое еще нередко называют «синдром пустого гнезда», – это плата за то, что оказалась стерта грань между личным развитием родителя и развитием его детей. Мы уже убедились, что непрожитая жизнь родителя, его нарциссические потребности и страх отвержения могут передаться ребенку. Когда же ребенок все-таки уходит, его родитель остается один на один с тем, от чего пытался спрятаться всю свою жизнь.

Все настолько очевидно, что далеко не каждый способен быть родителем. В лучшем случае лишь половина из нас окажется достаточно зрелой, чтобы взяться за такую непростую задачу, как воспитание детей, вполне обоснованно требующую многим пожертвовать в жизни. Да, за подобную жертву воздастся с лихвой, потому что отношения «родитель– ребенок» уже сами по себе могут оказаться немалой наградой. Забота о развитии маленького человека способна придать мощный заряд нашей собственной программе развития. И все-таки для многих родительский долг оказывается непосильной ношей, поскольку не всегда выходит четко размежевать восприятие себя и своего ребенка. Таких родителей, неспособных принять всю полноту ответственности за свое путешествие и перестать проецировать его на ребенка, едва ли можно считать взрослыми людьми.

Часто доводится видеть, что ноша эта перекладывается на ребенка, которого заставляют копировать родительские ценности, стремиться к той же цели: ходить в правильную школу, связывать свою жизнь с правильным человеком, выбирать правильную карьеру. Если же молодой человек поступает иначе, решение это нередко оставляет у него неприятный осадок вины или вызова родителями. Ну, а если ребенок поступает согласно с родительским выбором, явным или подразумеваемым, он сворачивает со своего пути, чтобы жить дальше чужой, не своей жизнью.

Только представить, какая пугающая дилемма стоит перед молодежью: угодить родителям и умереть для внутренней жизни или стать на свой путь и потерять их любовь. Подобное искажение неповторимого пути молодого человека, только вступающего в жизнь, – в своем роде духовное насилие. Увы, подлинное понимание той духовной деформации, которую пришлось испытать в самом раннем возрасте, приходит лишь спустя годы, когда самые важные шаги уже сделаны. Такое вот принуждение к согласию невозможно, конечно же, называть любовью: это глубочайшая психологическая травма, нанесенная тому, кого мы на словах любим. Но многих ли вы знаете родителей, достаточно сильных, чтобы наделить свободой своего отпрыска, любить его безусловно, с готовностью согласиться с тем, чтобы он оставался собой? Много ли детей с легкой душой отправляется в путь, не сомневаясь в поддержке родителей, даже если те хотели для них другой судьбы? И как много родителей, некогда жаждавших получить такую любящую свободу из рук своих родителей, способны одарить ею уже собственных детей? То, что осталось бессознательным у родителя, даже у самого благонамеренного, перейдет к его потомству и станет камнем преткновения на пути к более полной жизни.

Как это часто бывает, и мы в этом уже могли убедиться, к середине жизни расхождение между природной личностью и приобретенной, условной личностью родителя возрастает до такой степени, что начинает представлять угрозу для психологии родителя, брака, самой стабильности семьи. Это очень болезненный период для каждого. Как мне сказал один подросток, когда разводились его родители: «Я думал, что это мне предстоит уехать из дома, а оказалось, дом уехал от меня». Он пытался шутить, но в его глазах стояли слезы. Приблизительно половине детей приходится пережить распад семьи. Во многих случаях такой распад идет им на пользу, поскольку таким образом устраняются некоторые источники конфликта и недовольства, омрачающие их существование. В других случаях распад семьи лишь ухудшает положение дел. Но как бы то ни было, остается острая тоска по родителям, причем по обоим, мечта о стабильном, предсказуемом доме, который представляется таким надежным приютом в тревожном и беспокойном мире. Однажды моя коллега, сама мать и практикующий психотерапевт, призналась мне: «Мне так не хватает разговора по душам со своим отцом». Я сказал ей в ответ, что такое желание и мне знакомо: «Я бы и сам не прочь поговорить с отцом. Я представляю себе этот разговор едва ли не каждый день. И кажется, я знаю, что он скажет мне». Мне оставалось только посоветовать ей побеседовать с отцом мысленно. Как ни удивительно, но что-то внутри вполне может откликнуться на этот зов. Понятно, почему ностальгия – такое знакомое нам чувство. Кстати, само это слово, если перевести с греческого, указывает на то, что в такие мгновения мы испытываем «боль по дому», где можно передохнуть от постоянной борьбы за выживание, укрыться хотя бы на время от раздоров и смятения, царящих в этом мире. Роберт Фрост как-то сказал, что дом там, где тебя готовы пустить на порог. Слабое, что и говорить, утешение, но порой даже оно исчезает как дым.

Кроме того, родителям во второй половине жизни доводится переживать то, как стареют их собственные родители, как убывают их силы, и, наконец, их смерть. Мне не раз довелось общаться с пациентами, которые чувствовали облегчение, хотя и смешанное с чувством вины, когда умирал их родитель, а с ним и необходимость ублажать его. Другие испытывали угрызения совести за то, что не успели сказать или сделать, порой даже отчаяние, так как с утратой исчезала последняя капля надежды на то, что однажды удастся все исправить. Родители, старшее поколение – это всегда некий «буфер», пусть условный и неосязаемый, ограждающий от непредсказуемого внешнего мира. Исчезновение этого защитного слоя даже после длительного отчуждения с родителями нередко сопровождается приступами тревоги, даже паническими атаками. Теперь пришло время младшему поколению встать с открытым забралом перед вселенной, занять то место, что освободили предки, уже ушедшие в небытие. «Вот и эта тонкая красная линия тает перед нами», – написал Томас Харди в письме к товарищу, сообщая о смерти общего друга. Этот иносказательный образ – цепь английских солдат в красных мундирах, растаявшая под кинжальным огнем противника, – говорит о том, что наступил черед самим идти на неприступный вражеский редут.

Вторую половину жизни порой еще называют «возрастом бутерброда», когда доводится воспитывать детей-подростков и одновременно заботиться о стареющих родителях. И даже если люди легко справляются с этими обязанностями, все равно невольно приходится в чем-то ограничивать свою потребность в развитии. Возникающие раздражения и обиды редко когда выводятся на поверхность, а значит, отравляют собой подсознание. Единственный способ, которым можно избежать этого, – стараться сознательней относиться к обязанностям воспитателя и опекуна, иначе говоря, не забывать за заботами о старших и младших выделять время для самого себя. Затянувшееся пренебрежение своими психологическими нуждами даст о себе знать в другом месте как физическая болезнь, депрессия или, что бывает чаще всего, как «вечное недовольство», которое представляет собой не что иное, как сброс вытесненного гнева. Удержать равновесие между потребностью к личной свободе, личностному росту и потребностями других людей на поверку оказывается задачей трудной. Подобный баланс в любом случае найти нелегко, однако отказ от самой попытки такого поиска гарантированно означает, что человек «перегорает», замыкается в своей депрессии и обиде, и это вполне закономерно для гнева, обращенного внутрь. Как бы ни было велико чувство ответственности за ближних, от этого отравленного дерева нечего ждать доброго плода.

Если же стареющие родители, еще будучи молодыми взрослыми, сами не утруждали себя подобной ответственностью, тогда вполне стоит ожидать, что они окажутся особенно требовательны в отношении своих взрослых детей. Да и как ждать от того, кто жил эгоистическими интересами, что он внезапно повзрослеет? По большому счету, вместо созревания люди лишь прибавляют к тому, чем уже являются: нытик начинает ныть еще больше, иждивенец впадает в детство. Тот, кто привычно валил вину на других, становится язвительным брюзгой; а тот, кто не захотел взрослеть и принимать на себя полноту ответственности за собственное эмоциональное благополучие, вполне ожидаемо переложит ее на детей, когда его силы пойдут на убыль.