Владимир Леви - Куда жить Страница 34

Относительно же слабости зрения и слуха — уверен: дело совсем не в том. Множество слабовидящих и слепых прекрасно общаются. Глухота тоже не помеха, если нет глухоты душевной. Развивайте душевный слух игрой, общением, размышлением — дело это увлекательное, плодотворное и бесконечное…

Из ответа Антонины через два года.

«Жизнь стала сумасшедшей, но интересной…»

В.Л., дома у нас теперь проходной двор: всегда куча гостей, и детей, и взрослых.

С вашей подачи образовался домашний кукольный театр: вместе сочиняем сценарии, режиссируем и играем, даем уже выездные спектакли в детских садах и школах, даже зарабатываем кое-что. На «обещания ничего хорошего» теперь просто плюем, смешно. Жизнь стала сумасшедшей, но интересной, скучать не приходится!..

Тысячеликий, он шел и шел… Являлся ко мне в облике душевнобольного, величался невротиком, именовался и психастеником, и меланхоликом, и депрессивником…

Я добросовестно заполнял истории болезней и громоздил диагнозы на диагнозы. А он оборачивался и алкоголиком, и нарушителем общественного порядка, и добропорядочным гражданином с невинной бессонницей, и домохозяйкой с головной болью. Тащил ко мне свои комплексы и профили личности, скрывался за ними с мешками своих забот, мечтаний, долгов, тревог по делу и не по делу… Жил и страдал, мучимый то развалом семьи, то безденежьем, то страхом смерти, то мифическими последствиями детских грехов, то экзаменационными хвостами, то тем, что о нем подумал прохожий…

— Наигранно-нагловатый подросток, краснеющий, чуть заикающийся; получившийся из него через два десятка лет солидный начальник с сердечными недомоганиями;

— неприступная начальникова жена с вымученной улыбкой;

— образцовая неудачница-дочка и ее несостоявшийся муж, закомплексюканный кобелек;

— полный гордых воспоминаний раздражительный старик-тесть, боящийся сквозняков…

Все он, он — Омега!..

Я принимал его, слушал, обследовал, убеждал, гипнотизировал, развлекал и кормил лекарствами. Ему то нравилось, то не нравилось. С переменным успехом учил тому, что казалось общедоступным: самовнушению, играм, общению, мышлению, жизни.

(«О, если бы это было еще и общедоступно для вашего покорного слуги, вот бы мы зажили!..»)

Я узнавал его в людях, живших в библейские времена, в своих родичах и в самом себе…

«Да, да — вот же он! — Телефон звонит, боюсь подойти…» — Г-н Евнегий Омегин, позвольте представить, страдает навязчивой телефонобоязнью, ему легче выгрузить вагон кирпича, чем поднять трубку и выдавить «алло»…

А у вас в доме — я точно знаю — есть люди, чувствующие себя необитаемыми островами. Там где-то — материк, континент. Близко ли, далеко ли — может, и в двух шагах — не видать… В полной тьме либо за стенкой может ведь человек прямо перед тобой нос к носу стоять — а вас друг для друга нет…

«У меня человекобоязнь»

«Я не подозревала, что есть человеческие отношения…»

B.Л., мне 33 года» Все эти годы я прожила в одиночестве. В детстве была гадким утенком. Ни одного теплого слова, ни одной улыбки. Ловила на себе только злые, презрительные взгляды. О том, чтобы искать сочувствие и поддержку в семье в трудные минуты, я не мечтала. Тщательно скрывала свои промахи и неудачи, чтобы лишний раз не слышать упреки и едкие замечания…

Я не застенчива, нет, это мягкое слово для меня не подходит. Я человек застенный, еще даже точней, вмурованный в стену.

И не человеком себя ощущаю среди людей, а какой-то мерзкой букашкой.

Когда в первый раз устроилась на работу после школы и почувствовала хорошее отношение окружающих, испугалась страшно.

Не знала, как себя вести. Для меня было странным такое отношение и мучительно неприятным. Человека, который не скрывал расположения ко мне, я обходила на пушечный выстрел и в конце концов уволилась…

Сейчас работаю на почтамте, на сортировке, исполняю механические обязанности, не поднимая глаз на людей… Заняться любимым делом (обожаю животных, всю жизнь мечтала о ветеринарии) так и не пришлось — не решилась, зверей ведь приводят люди, а с ними надо общаться…

Единственное мое утешение и наслаждение — книги. Изредка смотрю телесериалы.

Ощущение при этом, как будто наблюдаешь какую-то инопланетную жизнь»»

Вы спросите, почему я не обратилась к вам за советом раньше. Да я просто не осознавала своего положения. Я ничего не знала о взаимоотношениях между людьми. Я даже не подозревала, что таковые существуют. Я жила, в буквальном смысле низко наклонив голову, боялась смотреть вокруг, в уверенности, что ничего не увижу, кроме недобрых и насмешливых взглядов.

Но вот с годами я слегка осмелела и огляделась… Оказывается, ничего страшного.

Стала наблюдать за людьми вокруг и сделала открытие, что в большинстве своем люди — не одиночки, как я, а имеют семьи, сожителей или просто друзей, приятелей, имеют свои тусовки, компании; что многие хорошо друг к другу относятся, что есть и любовь…

Люди улыбаются друг другу (даже этот факт был для меня новостью), люди ищут и находят друг у друга сочувствие, помощь, поддержку. Для меня это было потрясающим открытием. Мне показалось, что мучения мои скоро кончатся, что вот-вот произойдет чудо и я выберусь из своей стены. Иди к людям, и они тебя пойхмут!.. Иди к людям!

Не тут—то было. Люди, может быть, и поймут, только вот подойти-то к ним я не могу никак. Между нами стена — глухая, железобетонная, бесконечно высокая. И бьюсь я об эту стену уже много лет…

Я угрюма, пассивна и безразлична ко всему и ко всем. Я вяла и безынициативна. Вся внутри себя, в реальной жизни не существую.

Только изредка всплываю на поверхность и опять погружаюсь в себя, варюсь в собственном соку. Мое настроение ничем не проявляется внешне. И радость, и горе я переживаю в одиночку. Я могу быть в прекрасном расположении духа, но только для себя.

Если в это время ко мне кто-нибудь подойдет, просто так, поговорить, — мое настроение катастрофически падает. У меня векобоязнь, я боюсь людей, я боюсь себя, я боюсь и вас тоже, В.Л.!..

У меня никогда не было близкого человека, друга, и я не знаю, что значит чувствовать себя как дома: дохма я тоже чужая.

Если малознакомые мне улыбаются (говорят, что у меня привлекательная внешность, но я не верю), то хорошо меня знающие стараются меня избегать. Меня вроде бы и уважают в коллективе, и в то же время стараются обойти, не заметить. Мое общество всем в тягость, я никому не нужна. Порой удивляюсь, как мне удалось дожить до тридцати трех лет, почему у меня до сих пор не разорвалось сердце. Мечтала о самоубийстве, давала даже себе срок…

Ее беспокойтесь: мне это не грозит.

Я слишком труслива и в оправдание ищу отговорки. То мне жалко отца, то боюсь загробной жизни — а вдруг там не принимают непрошенных гостей. Недавно пришла мысль о монастыре… На сколько-нибудь решительные действия я не способна. Мне остается только жить, хмучиться и мечтать о естественном конце. Я даже свой адрес вам дать боюсь.

Называю себя просто Л.

Стены нет, есть флажкиНе надейся на понимание — надейся понятьВ работе согреетесь…

Л., спасибо за исповедь. Это труд доверия, труд великий — начало пробивания стенки… Глаза уже видят свет; кожа чует тепло… Совсем близко в жизнь — всего в двух шагах. Вот они.

Шаг первый: принять себя. Попробуем вместе, вдвоем ответить: почему я защищаюсь от внимания к себе, от доброго отношения?..

Почему я боюсь любви?..

Отвечаю (за себя, но быть может, и за вас тоже): подозреваю себя в бедности, в душевном ничтожестве.

Опасаюсь, что не смогу соответствовать. И привязываться боюсь, не хочу зависеть…

Но почему же, чуждаясь людей, я в то же время так завишу от их оценок (всего более воображаемых)?

Ответ: потому что строю свое самосознание по чужим меркам, извне взятым — не проработанным, не осмысленным. Потому что стержень моей личности еще не построен — еще не проявлено мое собственное духовное существо, светоносное и теплородное.

Конечно — нельзя получать, не давая, снимать проценты, не вкладывая.

Что потеряю я, открывшись, как есть, хотя бы одному человеку? Ответ: ничего, кроме своей скорлупки, кроме самовозведенной стены этой, в которой мне так давно тесно, душно и больно жить.

А открою, может быть, самое главное: свою способность дарить — да, дарить душу, дарить себя.

(Так и произошло в жизни со мной — и неважно, что те, кому предлагал, дар мой не взяли — нашлись иные, которых не знал, не звал и не ждал… Не может быть невостребованной душа!..)

Второй шаг: перелет через стену. Не биться, а — ПЕРЕЛЕТЕТЬ.