Малкольм Гладуэлл - Озарение [Версия с таблицами] Страница 36

Первым Диалло заметил офицер Кэрролл. «Смотрите—ка, — сказал он остальным сидящим в машине. — Что этот парень там делает?» Шон Кэрролл утверждал позже, что у него возникли две мысли. Первая — что Диалло мог быть сообщником грабителя. И вторая — Диалло подходил под описание серийного насильника, который действовал в районе примерно год назад. «Он там стоял просто так, — вспоминает Кэрролл. — Он просто стоял на ступеньках, осматривая квартал, — то туда посмотрит, то сюда. Он высовывал голову, а потом прижимался к стене. В течение нескольких секунд он повторял эти движения — то вниз посмотрит, то направо. Мне показалось, что он сделал шаг назад, к подъезду, когда заметил нас, будто не хотел, чтобы мы его видели. И когда мы проезжали мимо, я посмотрел на него и постарался понять, что происходит. Что этот парень задумал?»

Кен Босс нажал на тормоза и стал сдавать назад, пока Ford Taurus не остановился прямо напротив входа в дом 1157 по Уиллер—авеню. Диалло все еще стоял там, и, как скажет потом Кэрролл, это его «поразило». «Да, здесь точно что—то не так», — решил тогда он. Кэрролл и Макмеллон вышли из машины. «Полиция, — громко произнес Макмеллон и показал жетон. — Мы можем с вами поговорить?» Диалло не ответил. Позже выяснилось, что он страдал заиканием. Может быть, он и пытался что—то сказать, но просто—напросто не смог. К тому же он не очень хорошо знал английский. Кроме того, недавно его знакомого вот так же ограбила группа вооруженных людей, поэтому он, должно быть, здорово испугался. Он находился в неблагополучном районе, поздно ночью, лицом к лицу с очень крупными мужчинами в бейсболках и бронежилетах, и те шли прямо на него. Диалло постоял немного, а потом бросился в подъезд. Кэрролл и Макмеллон кинулись вдогонку. Диалло добежал до внутренней двери, схватился за дверную ручку левой рукой и при этом, как утверждали потом офицеры полиции, развернулся и стал рыться в кармане другой рукой. «Руки наружу!» — закричал Кэрролл. Макмеллон тоже закричал: «Вынь руки из карманов. Не заставляй меня убивать тебя, черт бы тебя побрал!» Но Диалло все больше нервничал, и Кэрролл тоже стал нервничать, потому что ему казалось, что Диалло развернулся, чтобы скрыть правую руку.

«Мы были на верхних ступеньках парадного входа и хотели опередить его, не дать ему пройти через эту дверь, — вспоминает Кэрролл. — Этот человек повернулся в нашу сторону. Его рука была… все еще на дверной ручке. Он начал вынимать из правого верхнего кармана черный предмет. И когда он вынимал этот предмет, я увидел, что это верхняя часть… это было похоже на затворную раму черного пистолета. Мой предыдущий опыт и подготовка, аресты, в которых я участвовал, — все это говорило мне, что этот человек достает из кармана пистолет».

Шон Кэрролл закричал: «Пистолет! У него пистолет!»

Диалло не остановился. Он продолжал тянуть из кармана черный предмет, направляя его в сторону офицеров полиции. Кэрролл открыл огонь. Макмеллон инстинктивно отпрыгнул назад и упал на спину, паля без разбора. Когда его пули стали рикошетом летать по коридору, Кэрролл решил, что это стреляет Диалло, а когда увидел, как Макмеллон падает на спину, подумал, что он ранен. Поэтому Кэрролл начал стрелять, целясь, как учат полицейских, «в центр корпуса». Во все стороны летели щепки и куски штукатурки, из стволов вырывался огонь, попадающие в стены пули высекали искры.

Босс и Мерфи тоже выскочили из машины и бросились к зданию. «Я увидел Эда Макмеллона, — давал потом показания Босс, когда четверо офицеров полиции предстали перед судом по обвинению в непредумышленном убийстве первой степени и убийстве второй степени. — Он был с левой стороны коридора и вдруг слетел со ступенек. Одновременно Шон Кэрролл, который был справа, тоже понесся вниз по ступенькам. Жуткая ситуация. Он бежал, и было видно, что он изо всех сил старается убраться подальше от этих ступенек. А Эд лежал на земле. Гремели выстрелы. Я побежал. Времени рассуждать не было. Эд ранен — это все, что я понял. Эд стрелял. Шон тоже стрелял в сторону коридора… Потом я увидел мистера Диалло — в конце коридора, возле задней стены, где внутренняя дверь. Он сидел на корточках немного в стороне от двери. В его вытянутой руке я увидел пистолет. И сказал себе: „О, Боже! Я умру“. И тогда я выстрелил. Я выстрелил, отходя назад, и потом отпрыгнул влево. Я был не на линии огня… Он опустился на колени. Спина у него была прямая. И это было похоже на то, что он пытается укрыться от пуль. Это напоминало боевую стойку, такую же, какой меня обучали в полицейской академии».

В этот момент прокурор, допрашивающий Босса, прервал его: «А в каком положении была его рука?»

«Она была вытянута вперед».

«Вытянута прямо вперед?»

«Прямо вперед».

«И в этой руке вы видели некий предмет. Это верно?»

«Да, я подумал, что увидел в его руке пистолет… То, что я видел, выглядело как оружие. Настоящее оружие в его руке. В эту долю секунды, после всех этих выстрелов вокруг меня, в пороховом дыму, и когда Макмеллон лежал на земле, мне показалось, что у него пистолет, что он только что подстрелил Эда и я следующий».

Кэрролл и Макмеллон сделали по шестнадцать выстрелов каждый, расстреляв по целой обойме. Босс выстрелил пять раз. Наступила тишина. С пистолетами в руках они поднялись по ступенькам и приблизились к Диалло. «Я увидел его правую руку, — говорил позже Босс. — Она была откинута. Ладонь открыта. И там, где должен был быть пистолет, лежал бумажник… Я сказал: „А где этот чертов пистолет?“»

Кен Босс бросился бежать к Уэстчестер—авеню, так как из—за нервного потрясения перестал понимать, где находится. Когда прибыла машина «скорой помощи», он был в таком шоке, что не мог говорить.

Шон Кэрролл сел на ступеньки возле изрешеченного пулями тела Диалло и расплакался.

Возможно, самые распространенные (и самые важные) формы быстрого познания — это наши суждения и впечатления о других людях. Если мы не спим и находимся в чьем—либо обществе, нас захлестывает поток предположений и выводов о том, что думает или чувствует другой человек. Когда нам говорят: «Я люблю тебя», мы смотрим этому человеку в глаза, пытаясь понять, правда ли это. Знакомясь с новым человеком, мы стараемся заметить какие—то едва уловимые сигналы, чтобы впоследствии, даже если наше общение было вполне дружественным, можно было сказать себе: «Не думаю, что я ему понравился» или «Вряд ли она была очень довольна». Мы легко читаем выражения лиц. Увидев мою ухмылку и заблестевшие глаза, вы скажете, что я забавляюсь. Если я киваю и преувеличенно улыбаюсь, а уголки моих губ при этом сжаты, вы решите, что надо мной подшучивают, а мне это не нравится. Если я встречусь с кем—то глазами, улыбнусь, потом посмотрю вниз и отведу взгляд, вы подумаете, что я флиртую. Если я сопровождаю замечание быстрой улыбкой, потом киваю или наклоняю голову слегка в сторону, вы можете заключить, что я только что произнес нечто резкое и хочу смягчить эту резкость. Вам не надо слышать, что я говорю, чтобы прийти ко всем этим выводам. Они сами придут к вам, как озарение. Если вы подойдете к играющему на полу годовалому ребенку и сделаете что—нибудь не очень для него понятное, например положите свои руки поверх его ручонок, он сразу же посмотрит вам в глаза. Почему? Потому что ваши действия требуют истолкования, и ребенок знает, что прочтет ответ по вашему лицу. Такая практика истолкования мотивов и намерений других людей — классический пример тонких срезов. Это распознавание едва уловимых, мгновенных знаков, позволяющих узнать, о чем думает другой человек, — и нет, пожалуй, другого занятия, непроизвольного, но столь важного, в котором мы совершенствовались бы столько же времени, однако без особых усилий. Но в ночь на 4 февраля 1999 года четыре офицера полиции, патрулировавшие Уиллер—авеню, не справились с самой важной задачей. Они не смогли прочесть, что было написано на лице Диалло.

Сначала Шон Кэрролл увидел Диалло и сказал остальным, сидящим в машине: «Что там делает этот парень?» Ответ был прост: Диалло дышал ночным воздухом. Но Кэрролл смерил его взглядом и в ту же секунду решил, что этот человек подозрителен. Это была ошибка номер один. Потом они подъехали к дому на машине, и Диалло не двинулся с места. Кэрролл позже сказал, что это его «поразило». Разве не внушает опасений человек, который не убегает при виде полиции? Но Диалло не собирался никого пугать — ему было любопытно. Офицеры этого не поняли, и это была ошибка номер два. Потом Кэрролл и Мерфи приблизились к Диалло и увидели, как он слегка развернулся и потянулся к карману. В эту долю секунды они и решили, что он опасен. Это стало ошибкой номер три. Ведь он опасен не был — его охватила паника. Как правило, нам нетрудно в мгновение ока определить, подозрителен человек или нет, встревожен он или любопытствует, и проще всего понять — боится он или угрожает. Каждый, кто идет по городской улице поздно ночью, делает такие оценки мгновенно. И все же по какой—то причине эта способность, свойственная любому человеку, отказала в ту ночь офицерам полиции. Почему?