Алексей Ивакин - По ком звенят кедры Страница 39

Тем не менее в августе 1977 года в журнале был напечатан разоблачающий материал, где Джонса обвиняли в мошенничестве, растлении малолетних, оскорблении словом и действием, а также в преступном вымогательстве якобы на нужды «Народного Храма». Статья произвела сенсацию.

Спустя две недели напуганные представители городской администрации получили письмо, в котором Джим Джонс сообщал, что он отказывается от занимаемой должности в Комиссии по жилищному строительству.

На почтовом штемпеле значилось: «Кооперативная республика Гайана».

Джонс покинул город как всегда вовремя, на полшага опередив шерифа.

Очередная кампания по сбору средств прошла более чем успешно: на строительство социалистической коммуны, подальше от любопытных глаз, там, где его абсолютная власть была бы в безопасности, Джим Джонс собрал более миллиона долларов.

Исследовав и забраковав предложенные участки на Кубе и в Кении, Джонс остановился на такой точке земного шара, которую не каждый и отыщет на карте.

Гайана. Бывшая британская колония. Расположена на атлантическом побережье Южной Америки между Венесуэлой и Бразилией. В то время правительство Гайаны держало курс на социалистическое развитие. И бегство большой группы американцев из империалистической американской тирании было для них настоящим подарком судьбы. К тому же у «Народного Храма» была куча денег, которыми Джонс швырялся направо и налево.

Пока прежний рекламный имидж работал на него — Джонс заявлял: «Народный Храм» в Гайане станет сельскохозяйственной миссией». Перед общиной стояла задача — производить как можно больше продуктов, чтобы накормить голодающих.

Надзор за делами колонии должен был осуществлять сын Джима Джонса — Стивен, которому исполнилось к тому времени 17 лет.

Поселенцам предстояло обживать участок земли в 3800 акров в непроходимых джунглях на северо-западе страны, у самой венесуэльской границы. До ближайшего населенного пункта — гайанской столицы Джорджтауна — было 150 миль. Долгие месяцы люди работали от зари до зари, вырубали кустарник, валили деревья, расчищали участки земли, пахали, сеяли, строили крытые жестью сооружения, которым предстояло стать бараками для жилья, для отдыха, а также складскими помещениями будущего поселка, который официально назывался «Джонстаунская сельскохозяйственная и медицинская миссия», а в историю вошел просто — Джонстаун.

В последние месяцы 1977 года — часто в тайне от родных и знакомых — большая часть сан-францисского прихода «Народного Храма» готовилась присоединиться к своим братьям в Джонстауне. К концу года, когда обличения, начатые журналом «Нью уэст», стали нарастать как снежный ком, вся община переместилась из Сан-Франциско в отдаленный рабочий лагерь в Гайане.

В начале 1978 года даже превозносившая Джонса газета «Сан-Франциско кроникл» вдруг прозрела и в резкой форме представила читателям материал, в котором представила Джонстаун как концлагерь в джунглях, где преподобный Джонс руководит публичными экзекуциями, держит пятьдесят вооруженных охранников и готовит своих приверженцев к массовому самоубийству.

Летом того же года инициативная группа «Товарищи по несчастью», узнав об этой подготовке, потребовала от общественности принять хоть какие-то меры.

В ответ из джунглей моментально был выдан ответный залп. В пресс-релизе Джонса отступников обвиняли в «политическом заговоре» против церкви. В нем говорилось также «Мы готовы из последних сил, жизни своей не щадя, защищать Джонстаун. Таково единодушное мнение нашей общины».

Джонс нанял знаменитого адвоката Марка Лейна, известного как участника расследования обстоятельств убийства Кеннеди. Адвокат провел пресс-конференцию о якобы существующем «заговоре, имеющем целью уничтожение «Народного Храма» в Джонстауне и лично Джима Джонса».

Но, кроме той информации, что всплывала во время словесных баталий на страницах периодики, ничего конкретного из Джонстауна не поступало. Все письма из колонии тщательно перлюстрировалась бдительными помощниками Джонса.

По сути дела Джонстаун был плантацией, которым управляло семейство Джонсов со своей белой свитой, а чернокожее большинство с утра до вечера работало на полях, в тропическую жару, под присмотром белых охранников.

Рабочий день начинался в семь утра. Заканчивался с заходом солнца. Затем следовали обязательные собрания, которые порой затягивались до двух-трех часов ночи, пока люди не падали от изнеможения и усталости.

Фактически Джонстаун стал автономной диктатурой, имеющей собственную полицию, суд, тюрьму, школу, систему здравоохранения и самообороны.

На рекламных проспектах, которые посылались в Калифорнию, были фотографии, изображавшие тропический рай: счастливые лица, пальмы, играющие дети…

За кадром оставалась «Команда обучения» — сто человек отъявленных головорезов, вооруженных винтовками, пулеметами, самострелами. Как и сам Джонс, члены «команды обучения» имели доступ к спиртному и наркотикам, импортной еде, а также могли свободно выбирать сексуальных партнеров среди мужчин и среди женщин.

Теперь проповедник был свободен в своих действиях и желаниях. Над ним не стоял закон, полиция, сторонние наблюдатели. Из джунглей некуда было бежать.

В его государстве людей кормили чем попало, вынуждали жить и работать в антисанитарных условиях. У детей были глисты, вши многие страдали дизентерией. Не лучше обстояли дела и с социальной структурой. Джонс постарался полностью разрушить семьи. Мужчины и женщины жили в разных бараках, детей держали отдельно от родителей.

За малейшее нарушение сотен правил виновных жестоко наказывали.

Избиение или порка были обычным делом. Другим видом наказания была растяжка — четыре охранника тянули жертву за руки и за ноги в разные стороны, пока та не теряла сознание от боли. Провинившихся женщин избивали, после чего выставляли голыми и принуждали оказывать экзекуторам сексуальные услуги на виду у всего лагеря. Если мужа с женой заставали за беседой один на один, то женщину могли принудить к прилюдной мастурбации. Провинившихся наказывали едва ли не каждый час. Но самые серьезные провинности разбирали поздно вечером на общелагерных собраниях, где председательствовал Джонс.

Он восседал на деревянном троне, построенном на просторной веранде, служившей одновременно и лагерной столовой. Иногда нарушителей приволакивали предварительно избив или накачав наркотиками до бессознательного состояния. Если ребенок совершал даже незначительную провинность — например, обращаясь к Джонсу забывал назвать его «Отец» — его могли неделями держать в деревянном ящике или давали есть острый перец, пока не начиналась рвота. А потом заставляли глотать рвотную массу. В избиении детей Джонс участвовал лично, нанося удары и пинки, не забывая держать при этом микрофон, и вопли жертв разносились по всему лагерю: «Прости меня, Отец!» Детей избивали, окунали головой в воду, подносили к лицу живых змей, и на все это они обязаны были отвечать: «Спасибо, Отец!»

Во время этих ночных сборищ Джонс долго разглагольствовал о мрачной жизни на бывшей родине. Зачитывая «вести» из дома он, например, сообщал, что в Лос-Анджелесе объявлена всеобщая эвакуация в связи с угрозой войны между двумя расами.

Его восприятие окружающего мира все более менялось под воздействием амфетаминов и транквилизаторов, и, похоже, он сам верил своей лжи.

Уйти из лагеря было невозможно. Днем и ночью охранники совершали обход границ поселения. Трижды в день совершалась перекличка. Посторонних в лагерь не допускали. Надежды на спасение не было.

Если же кто и пытался бы бежать, его ждало медленная мучительная смерть в непроходимых джунглях или неотвратимое жесточайшее наказание. Обычных смутьянов накачивали наркотиками и держали в «лечебнице», а вернее в обычном сарае, прикованными к столбу. Да и большинство поселенцев не имело малейшего представления, где ближайший город и как далеко до него.

Безнадежно оторванная от всего мира колония, жизнь которой из-за безудержной параной Джонса превратилась нескончаемый кошмар, готовилась к смертельному исходу.

Жуткие репетиции массового самоубийства — так называемые «Белые ночи» — стали неотъемлемой частью лагерной жизни.

Без предупреждения, как правило, в предрассветный час, вдруг начинали завывать сирены, а из громкоговорителей неслось: «Тревога! Тревога! Тревога!» Мужчины, женщины, дети вставали, одевались и молча направлялись к веранде, где в ярком свете их уже поджидал Джонс.

«Наемники ЦРУ добрались до нас и ждут момента, чтобы нас уничтожить!» — орал он, тыча рукой в безмолвно чернеющие джунгли, стеной обступившие лагерь.

После этого все выстраивались в очередь и получали из рук подручных Джонса ароматизированный напиток, зная со слов Джонса, что это яд. И каждый раз поселенцы отправлялись спать, потому что, как объяснял Джонс, это была очередная репетиция.