Клаудио Наранхо - Революция, которую мы ждали Страница 4

Даже научно обоснованные представления иногда искажаются при отсутствии зрения, и мне очень нравится книга Жозе Сарамаго «Слепота»[5], являющаяся прекрасной метафорой того, как люди невидящие наносят себе большой вред. Похоже, существуют вещи, в которых люди слепы коллективно; и тот факт, что действия незрячих можно оправдать логически, попускает и распространяет невежество. Другими словами, то, что видится очень четко нашим ловким мозгом, прикрывает глупость, и мы перестали использовать творческий и мудрый мозг, являющийся нашим внутренним учителем, узурпированный пронырливостью технократических варваров.

Макгилкрист, в уже названной книге «Учитель и его эмиссар», приводит историю о мудром учителе, взятую из одной работы Ницше. Король некоторой страны был очень мудр, и в его королевстве жили очень счастливые подданные, ведь благодаря его мудрости там царило процветание. Но когда королевство стало расти, ему пришлось отправить посланников или эмиссаров, чтобы они правили в провинциях и отвечали за детали управления, поскольку он не мог ни находиться на всех территориях, ни постоянно разъезжать. И он доверял своим эмиссарам, и более того: ему необходимо было доверять им, чтобы его королевство могло существовать; но одному эмиссару пришло в голову, что учитель не знал всего, что знал он, будучи в курсе происходившего. И считая себя более информированным, он забрал власть у учителя и стал носить его мантию, чтобы ещё и выглядеть более могущественным.

Макгилкрист утверждает, что у людей есть мудрый мозг, он является учителем, то есть тем, кто должен управлять, но его эмиссар, ловкий мозг, отвечающий за детали, как, например, ведение счетов (мозг Homo oeconomicus — «человека, стремящегося к личному обогащению»), узурпировал власть учителя, который пропал из виду, потому что наша культура его забросила и забыла.

Что бы мы сделали, если бы приняли во внимание очень старую, но очевидную теорию (её разделяли не только Будда и Сократ, но и святой Августин), которая утверждает, что незнание является основной причиной зла и страдания и не даёт видеть нам вещи такими, какие они есть?

Очевидно, мы бы занялись пристальным изучением того, что называют мудростью, правда, являющейся для нас пока чем-то туманным, так как мы забыли, что это такое. Мы едва улавливаем, что мудрость не равна сумме знаний, тем не менее не видим разницы между интеллектуальным знанием и другим уровнем познания, которым обладают мудрецы или «провидцы», как принято сейчас говорить, хотя мы чувствуем, что речь идет не только о странном, но и спорном явлении, особенно после того, что произошло в знаменитую эпоху Просвещения, когда, развенчав деспотизм церкви, европейский мир стал противником веры, которую путали с кредо Католической церкви, хотя на самом деле это была не вера, а догма. Истинная вера — это развитая интуиция, то есть отличная от рационального форма понимания того, что сегодня, с научной точки зрения, считается неправильным.

Итак, первый вывод из диагноза: мы допускаем, что причиной наших несчастий является незнание, и в поисках мудрости обязательно сталкиваемся с тем, что, не понимая своей сущности, мы слишком заняты внешней стороной реальности. Но когда мы ставим перед собой задачу поиска той самой загадочной мудрости, мы спрашиваем себя: а как можно стать более мудрыми?

Очевидно, основной путь лежит через культуру, образование и, может быть, через институты охраны здоровья, потому что мудрость делает нас полноценными, а без неё мы остаемся хромыми в смысле психического состояния. Но как?

Из того, что мы знаем о функционировании полушарий головного мозга, мы можем подтвердить правоту наставников йоги и практики медитации или созерцания, которые учат тишине мысли и покою. Ведь если мы понимаем, что не умеем слушать мудрое полушарие мозга, потому что обращаем внимание исключительно на изворотливое полушарие охотников и завоевателей благ, то согласимся и с тем, что нет ничего полезнее для нашего холистического восприятия и осознания ценностей, чем уменьшение шума мыслительного процесса, который препятствует нашему реальному контакту с настоящим моментом. И кто попытается уменьшить этот шум, поймет, что для того, чтобы снизить шум мыслей, надо также утихомирить компульсивное стремление прогнозировать каждое следующее мгновение жизни, которое, похоже, является причиной бесконечного мыслительного потока внутри нас. Тогда можно достигнуть того, что в даосизме называется У-вэй (wu-wei) — «недеяние», возможное только при полном спокойствии духа.

Но давайте перейдем ко второй причине страдания. Почему деградировало наше сознание? Практически в то же время, когда в Индии появляется идея о незнании как причине страдания, возникает представление о страдании (и причинении страданий другим) из-за того, что можно было бы назвать гипертрофированным желанием. При переводе буддистских или индуистских текстов часто упоминается просто о желании, но более правильно было бы говорить в этих случаях о жадности или привязанности, и особенно подходящим здесь кажется психоаналитический термин оральность, относящийся к тому, что развивается в ребёнке, испытавшем фрустрацию из-за недостаточного материнского ухода. В ответ на эту детскую фрустрацию ребёнок обречен на избыточную настойчивость, как будто таким образом он может компенсировать свои лишения, и эта неприкрытая алчность, или гипертрофированное желание, делает его мамоном. В мире есть много людей-мамонов, и как бы ни ассоциировали эту аффективную зависимость с подразумеваемой идеей, что требовательность или ностальгия приведут к удовлетворению, происходит ровно наоборот.

Прав был Кьеркегор, говоря, что дверь в рай открывается изнутри; чем больше её толкаешь снаружи, тем хуже она поддаётся. Потребительское отношение к жизни или положение крайне нуждающихся в каких-то её благах отражает нашу деструктивность, ибо такое состояние противоположно восприимчивости; ведь именно тогда человек что-то получает для себя, когда он восприимчив, а не когда требует, настаивает или протестует, как неразумный в своем поведении младенец, который от чрезмерной жадности кусает сосок матери, дающей ему грудь.

Шопенгауэр заимствовал из восточной философии идею о том, что страдания происходят от наших непомерных желаний, и, соответственно, считал нужным умерить свои желания, чтобы стать счастливыми, как уже предлагал Эпикур, слегка маргинальный современник Аристотеля. Эпикура много критиковали в его эпоху, и в первую очередь за то, что он осуждал всех учителей философии — современников Аристотеля, главенствовавшего тогда в этой сфере. Но его влекла такая тема, как счастье, не очень-то актуальная для философов, которые считали её незначительной. Также Эпикура сильно интересовал вопрос о дружбе, о коллективной жизни, и он даже принимал в свое сообщество женщин. Говорили, будто бы там устраивались оргии, но, скорее всего, это была в большей степени фантазия его врагов; а главное послание Эпикура заключалось в том, что для того, чтобы быть счастливым, надо довольствоваться меньшим, потому что несчастье по большей части возникает от фрустрации чрезмерных желаний. Но Шопенгауэр пошел в своих размышлениях ещё дальше, предположив, что для избавления от чрезмерных желаний важно культивировать в себе нейтральность, в соответствии с учением Будды: нечто похожее на возможность войти внутрь ума, где можно почувствовать себя как дома, где тепло, уютно и достаточно пищи, и не зависеть от обычных потребностей внешнего мира.

Но эти вещи трудно объяснить исходя из концепций, признающих существование исключительно внешней реальности. Что-то похожее есть у Паскаля, который говорил, что большинство проблем нашего мира происходит оттого, что люди не могут оставаться одни в своей комнате, вот и шастают где придётся, влезая в чужие дома.

Вопрос о лекарстве от жадности ведет нас ещё раз к уже упомянутому средству от незнания, возникающего от разрыва связи с нашей внутренней мудростью. Большинство людей даже не отдают себе отчета в том, до какой степени они неспособны оставаться неподвижными, что следует из неумения дать своему мозгу отдохнуть в настоящий момент. Мы даже не замечаем в себе нехватку этого внутреннего мира и живем в реальности, которая заставляет нас всё быстрее бежать в будущее. Вращаясь, как белки в колесе, мы ищем следующую вещь или следующую мысль, гонимые неясным недовольством и верой в то, что следующий момент или следующее сбывшееся желание принесет то, что нам нужно.

В древней культуре — в Индии и Греции — наиболее ценной считалась способность сдерживать свои чрезмерные желания, воспитывая в себе непоколебимую нейтральность, залегающую в глубинах нашего сознания, и греки персонифицировали эту нейтральность в образе одного из богов — Аполлона, который символизировал не только знание себя (приведение души в состояние гармонии), но и необходимую отрешённость, дающую внутреннему зрению наибольшую ясность.