Михаил Щербаченко - Жизнь как искусство встреч Страница 4

Несколько российских журналистов, в их числе и я, отправились за свои кровные в тур по Австрии. Поездка предполагала знакомство с двумя землями (по-нашему, областями), экскурсию по Вене и в завершение то, что составляло главную приманку программы, – интервью с федеральным президентом Австрийской республики Хайнцем Фишером, одним из самых долголетних европейских политиков, мастером компромисса, за что его даже окрестили «дядей Соломоном». Личная скромность господина Фишера редкостна для персоны такого ранга, – нам рассказали, что они с супругой отказались от покоев за казенный счет и назначили свою городскую квартиру апартаментами президента. Короче, встреча обещала быть увлекательной.

Обеспечить наш тур взялась местная фирма, которая при ближайшем рассмотрении оказалась супружеской парой. Пауль был небедным австрийцем, путешествующим по свету. Ознакомление с Россией подарило ему жену Елену. Правда, мы заметили, что Пауль не говорит по-русски, а супруга едва знает немецкий, но эта деталь их семейного уклада нас не волновала, – ровно до того момента, как Елена оказалась в роли переводчика в президентской резиденции Хофбург.

Мы попросили рассказать о миграционных процессах в Австрии, Елена с грехом пополам сформулировала вопрос, и президент обстоятельно осветил тему. «Он сказал, что сюда приезжает много людей из других стран», – перевела Елена, и у нас возникло желание приложить ее габсбургским стулом. Удивленный краткостью перевода, президент вопросительно взглянул на своего помощника, а мы вообразили себе интервью Путина китайским журналистам с аналогичным переводчиком и вытекающие последствия для протокольной службы.

Наша беседа длилась около часа, мы обсудили с Хайнцем Фишером экономические связи Австрии с Россией (перевод: «Время трудное, но перспективы неплохие»), поговорили о полномочиях первого лица государства («У нас президент не так уж много решает»), наконец, спросили господина Фишера о его увлечении альпинизмом, а когда последовал перевод («В Австрии есть горы Альпы»), наш фотокорреспондент с грохотом уронил свой «Canon» на пол, и тут случилось удивительное: глава Австрийской республики мгновенно нагнулся, поднял фотоаппарат и красивым жестом передал его владельцу. Вообще президент нам очень понравился, и было втройне обидно, что он наверняка посчитал нас полными идиотами.

Мы пренебрегли мнением мудрых о том, что месть – это блюдо, которое нужно подавать холодным, и сразу после интервью переводчица была поставлена к стенке президентского дворца. Уподобившись мушкетерам Дюма, мы поочередно высказали мнения о деятельности миледи, завершая каждый пассаж вердиктом: «Виновна!» Муки Елены усиливались тем, что она должна была синхронно переводить наши тексты собственному мужу, причем финты типа: «Они говорят, что им не дали пива с сосисками» были раскрыты и задавлены на корню. Мы требовали абсолютно точного перевода, совершенно забыв, что казнимая просто не в состоянии его обеспечить. К тому же в немецком языке могло не найтись адекватных слов и выражений.

И тут Пауля, который долго прикидывался шлангом, прорвало. Он начал махать руками и орать на жену, и нам открылась первопричина происшествия. Организаторы тура тупо сэкономили на переводчике! Когда Елена увидела, что мы прознали истину, она слезно умоляла ничего не говорить в Москве. Потому что следом за нами приезжает другая русская группа для встречи со спикером австрийского парламента.

Бали вдали?

Информацию о происходящих в разных концах света катастрофах все чаще завершает резюме о том, есть ли среди жертв россияне. И я, случается, ловлю себя на гаденькой в сущности мысли, что наши, слава богу, целы, а о других пусть пекутся их соплеменники. Если же в числе пострадавших оказываются граждане РФ, жалею их сильнее, чем граждан иностранных государств. Как будто раскладываю разбившийся самолет на важные лично для меня и все остальные обломки.

Понимаю, что такие мысли не делают мне чести. Особенно после одной истории.

Сын со своей девушкой улетел отдыхать на Бали. Долго мечтал, копил деньги. Прошла неделя. В вечерних новостях проскочило сообщение, что на острове произошла серия взрывов. По имеющимся данным, пострадавших среди россиян нет. Внутри дрогнуло – ведь существуют и «не имеющиеся»!

Начал себя успокаивать: мало ли что эти балийцы меж собой выясняют, мой-то парень при чем? И вообще, это ж Баунти, райское наслаждение, отдыхающие кайфуют на пляжах, кто их тронет.

Телефоны сына и девушки не отвечали двое суток. На третьи сын позвонил и сказал, что все нормально, теракты случились вдали от курортной зоны. Успокоил.

А вернувшись, ошпарил: «То, что ты меня сейчас видишь, – это чудо».

Оказалось вот что: они с подругой поехали погулять в городок Кута. Лавочки, забегаловки, туристы. Решили перекусить. Сын предложил одну кафешку, девушка захотела в другую – чуть поближе. Лень ей было по жаре лишних пятьдесят шагов ступить, – и умница! Потому что, едва они присели, грохнул сильнейший взрыв, и соседнее заведение разнесло в клочья.

Десятки людей погибли. Мой сын уцелел.

И теперь, когда в зарубежных катаклизмах гибнут люди, а я испытываю избирательное сострадание, очень себя не уважаю.

Не звони мне, не звони

Они стали друзьями, когда обоим было по десять лет. Жили в соседних подъездах, учились в одном классе, играли, а порой и ночевали в квартирах друг друга. Потом закончили школу, поступили в вузы, Стас пошел в институт нефти и газа, Левон – в строительный, оба рано женились, и каждый побывал в роли свидетеля жениха.

Потом жизнь развела: Левон рванул по крупным стройкам, Стас пробивался в Москве. Переписывались и перезванивались не слишком часто, но это ничего не значило. Стас, во всяком случае, всегда был уверен, что в его жизни есть настоящий друг, и это навсегда.

Он быстро преуспел, обзавелся набором: «должность – квартира – дача – машина». Левон ничего не приобрел и однажды, оказавшись в Москве и отужинав у друга, сказал: «Хочу свалить».

Тогда, в конце восьмидесятых, это было непросто. Стас вызвался помочь, включил связи, и через полгода Левону с семьей пришло приглашение из Америки, от коммуны баптистов. По этой схеме можно было уехать.

Но в посольстве США Левон не понравился; тогда Стас нашел людей, натаскавших нью-баптистов перед новым интервью, и повторный заход удался. Но на вылете в Шереметьево таможня к чему-то придралась, Левон заскандалил, самолет тем временем улетел… Наконец, спустя полгода, у стойки регистрации друзья схватили друг друга в объятия, жены заревели в четыре ручья… Тогда прощались навеки.

Но поменялись времена, и оказалось, что вполне можно увидеться вновь. При желании. Вот только с желанием возникла неувязка. Как-то от знакомых Станислав Егорович узнал, что Левон Саркисович наведывается в столицу. Московский друг набрал номер и напрямую спросил: правда? Извини, старик, без всякого смущения ответил друг американский, да, залетал, но столько дел было, веришь ли, позвонить некогда.

Станислав Егорович молча дал отбой, крякнул: «Предатель!» и принялся истреблять в себе святую дружбу. Пытался понять мотивы – зависть к успеху друга, спесь новоявленного американца? Да какая разница, этому в любом случае нет прощения. Убедил-таки себя. Он, может, и дрогнул бы, позвони Левон с покаянием, но тот не позвонил.

Однажды Станислав Егорович оказался по делам в Бостоне. На обеде у владельца партнерской фирмы вдруг щелкнуло: стоп, Бостон – это же штат Массачусетс, в нем находится городок Спрингфилд, где обитает, судя по оставшемуся в памяти почтовому адресу, Левон Саркисович с семейством.

Включили Интернет, и Станислава Егоровича зазнобило. Вот Спрингфилд, меньше часа езды, вот адрес друга детства, вот его телефон, а вот он и сам на трубке: «Hello!»

И взрослый мальчик Стасик мигом вспомнил все: их двор, футбол, родителей и сестер Левона, самого себя на его свадьбе. Может, пора простить? А если тому это не нужно, – тогда новая пощечина? Он услышал в трубке: «Speak, please! Who are you?» – и резко выключил телефон.

Прошло уже несколько лет, а Станислав Егорович все думает, правильно ли поступил. И не знает ответа.

Прости-прощай

Виталия любили все. Генерал во цвете лет, летчик, умница, весельчак. Болезнь века ударила неожиданно, операция длилась восемь часов, несколько килограммов пораженной плоти отделилось от законного владельца. Врачи разрешили его навестить на четвертый день, дверь в палату была приоткрыта, и я увидел вдвое похудевшего Виталия, который пытался отжиматься от кроватной спинки.

А потом на протяжении еще двух лет мы, его товарищи, с восхищением смотрели, как спасал себя этот человек. Перестав доверять медицинским светилам, дававшим разноречивые рекомендации, Виталий начал сам штудировать специальную литературу, подбирая подходящее ему лечение. Задолго до выхода из больницы он вернулся к работе, у его койки вечно сидели люди с чертежами самолетов. Трижды в неделю шофер отвозил его в Лужники, и он, морщась от боли, наматывал километры вдоль Москвы-реки. А однажды, ухмыльнувшись, сказал мне: «Поздравь, я опять мужчина».