Андрей Курпатов - Пространство мышления. Соображения Страница 4

Но что если эта производная мозга (некое мое «я») обращается не к тому, что происходит в нем, а к тому, что находится за его пределами?[12] Очевидно, что нашу естественную отграниченность (эту, так скажем, параллельность нас прочей реальности) преодолеть нельзя – и мы, и реальность по-прежнему будем находиться по разные стороны некой условной границы, «зоны контакта». Однако эта специфическая интенция способна изменить само наше положение – положение того самого нашего условного «я» (этого «места») – относительно того, что является содержанием нашей психики (по крайней мере, какого-то аспекта нашего индивидуального мира интеллектуальной функции). Иллюзия понимания может быть осознана как иллюзия, что даст возможность увидеть в реальности что-то еще, что пока остается скрытым.

Нет, это не решает вопроса «достоверного познания реальности» и не дает нам понимания того, что же в ней «происходит на самом деле» (подобные надежды следует, как мне представляется, оставить раз и навсегда). Но мы очевидно получаем доступ к новым данным (новой информации), что уже значительный выигрыш. И ведь не просто «еще какая-то» информация: одно дело, когда мы, так сказать, тянем одни факты за другими, движимые тенденциозностью своего подхода (то есть, по сути, воспроизводим все то же самое, лишь с содержательной нюансировкой), и другое – когда то, что нам казалось абсолютно верным и понятным, вдруг подвергается сомнению, отодвигается и освобождает место чему-то новому, прежде для нас несуществовавшему. Это создает эффект естественного противоречия в системе мышления и заставляет тем самым само наше мышление работать иначе, мы обнаруживаем другие задачи – вот что по-настоящему важно.

Соображение № 2

О мире интеллектуальной функции

Давайте продумаем еще раз – что такое «мир интеллектуальной функции»? Удивительная особенность этого мира состоит в том, что я как бы разделяю его с другими людьми – мы же пользуемся, например, одним и тем же языком и полагаем, что хорошо друг друга понимаем. Только вот значения, которые мы, грубо говоря, вкладываем в одни и те же слова, у каждого из нас свои (и здесь нет никакой возможности добиться взаимооднозначного соответствия)[13].

То есть мир интеллектуальной функции принадлежит всем нам и в этом смысле является «общим для нас». Но он нигде – взятый полностью, «весь», «целиком» – не находится, но лишь проявляется в каждом из нас как-то (грубо говоря – какой-то своей частью)[14], причем у каждого по-своему.

Иными словами, некоего обобщенного мира интеллектуальной функции в буквальном смысле этого слова нет, но существует множество версий его частей (индивидуальных миров интеллектуальной функции), носителем которых каждый из нас является. То есть совокупно он существует – как некое гипотетическое наложение этих наших индивидуальных версий частей этого мира интеллектуальной функции друг на друга. Еще раз: мир интеллектуальной функции как таковой, взятый целиком, не существует нигде, но мы существуем в нем, однако доступ имеем лишь к какой-то его – нашей индивидуальной – версии.

В связи с этим вполне, мне кажется, понятно, что в мире интеллектуальной функции, к которому все мы – мыслящие существа – принадлежим, нет никаких естественных ограничителей. Иными словами, реальность этого мира, сама по себе, не может сопротивляться нам, что бы мы в ней и с ней ни делали. Мы можем выдумать «Бога», «деньги», «любовь», «эфир», «справедливость», «закон», «импрессионизм», «морганатический брак», «астрологию», «бесконечность», «квантовую запутанность» и т. д. и т. п. И реальность этого мира не встанет и не скажет: «Простите, но такого во мне просто не может быть! Вам следует выдумать что-то другое!». Нет, она всё стерпит.

Важно другое: важно, чтобы в существование того или иного нечто (вообще чего-либо) верило значительное число людей, именно эта вера других в то или иное нечто, а не мир интеллектуальной функции как таковой и сам по себе, сопротивляется нам в пространстве этой реальности. Нам, иными словами, сопротивляются здесь другие люди, которые во что-то верят, а во что-то – нет, но не весь этот громоздкий мир представлений, теорий, установок и ценностей, который мы по наивности считаем объективно существующим (эту-то штуку мы всегда сможем обмануть, если это потребуется для достижения интересующих нас целей).

Наверное, в качестве некой аналогии (больше, конечно, психологической) здесь можно привести сравнение между компьютерной игрой, где вы выстраиваете, например, некое государство или что-то в этом роде, и компьютерной игрой, где вы находитесь в онлайн-соперничестве с другими игроками, и каждый представлен на пространстве этой игры своим аватаром. В той и в другой игре вы являетесь игроком, который ограничен какими-то возможностями, правилами, вводными самой игры (как все мы ограничены механикой нашего мозга и той структурой индивидуального мира интеллектуальной функции, которую мы в себе сформировали). Но в случае «стратегии» вы выстраиваете свою игру так, как считаете нужным (с учетом понятных ограничений, определенных программой), и вы в любой момент можете передумать, взять паузу, вообще потерять интерес к этой игре или партии, ничего при этом не потеряв. В случае же соревнования с другим игроком, в случае такого «боестолкновения», вы уже не можете действовать так, как захотите, – вам придется учитывать то, что делает в тот или иной момент ваш соперник.

То есть ситуации радикально отличаются именно по этому критерию – во втором случае через программу на вас воздействует другой человек (или любое другое существо, включая искусственный интеллект), чье поведение, чью веру и интересы вы должны учитывать. Да, здесь действуют те же ограничения программы, и вы не видите перед собой ничего, кроме интерфейса самой программы (причем в обоих случаях он может быть одинаковым). Более того, вы и играете с программой. Только вот сопротивляется вам через нее другой человек (другое существо), и именно по этой причине ситуация для вас выглядит иначе. Вы знаете, что он (этот человек или какое-то другое существо) может передумать, изменить стратегию, напасть на вас или, напротив, окажется беззащитным, что даст вам дополнительные преимущества.

Короче говоря, здесь важно следующее: и в том, и в другом случае вы имеете дело с интерфейсом (условно говоря, миром интеллектуальной функции) – и там аватары, и тут – аватары. Но в одном случае вы вольны делать то, что вам вздумается, и плевать на результат (сам по себе, мир интеллектуальной функции не может нам сопротивляться), а в другом – вы втянуты в отношения и уже не можете поступить так, как вам заблагорассудится (через мир интеллектуальной функции, если он все-таки нам сопротивляется, сопротивляются нам другие люди).

Иными словами, реальность компьютерной программы (как и мир интеллектуальной функции) сопротивляется нам не сама по себе, а это другой человек – наш соперник – сопротивляется нам через эту игру, и именно его скрытое присутствие за тем, что мы видим, меняет дело. Не будь его, мы вообще могли бы включить какой-нибудь автопилот (если, например, такая возможность в программе предусмотрена) и смотреть, как программа сама будет что-то делать – строить, разрушать, организовывать, идти в бой и т. д. (мир интеллектуальной функции в некотором смысле способен жить в нас сам по себе и делает это весьма активно, например во сне или в психозе).

То есть это скрытый за видимостью, но совершенно реальный агент – «другой человек» (или иное существо) – радикально меняет положение дел (ситуацию) для нас и нашего мышления. Если мы знаем о его (этого агента) существовании за представленной нам видимостью, для нас это уже совершенно другая история – мы будем думать и действовать иначе.

Но оставим на время деятелей (агентов) мира интеллектуальной функции и вернемся к миру интеллектуальной функции как таковому. Учитывая сказанное, понятно, что всегда существует возможность того, что нечто в этом мире (некая ситуация) может пониматься разными людьми по-разному. Но как понять, кто из нас понимает это дело правильно (или, точнее сказать, правильнее другого), а кто нет? И как это доказать? Неочевидно.

Допустим, я оказался с каким-то другим европейцем в примитивном африканском племени. Наш гид дал нам определенные инструкции: мол, в таких случаях делайте то-то, а в таких – то-то, – и удалился. И вот ночью раздается какой-то странный звук, являющийся сигналом, о котором нас гид, собственно, и предупреждал, но мне помнится, что этот сигнал должен означать, что на стоянку нашего племени напало какое-то другое племя, а моему напарнику думается, что этот сигнал свидетельствует о начале охоты. Мы не можем проверить, кто из нас прав, а наш мозг, соответственно, не может включить соответствующую программу действий. Мы растеряны и озадачены.

Единственное, что мы можем сделать в таком случае – это пытаться как-то интерпретировать поведение представителей племени, которые данный условный сигнал, надо полагать, понимают правильно. Но мы ведь не знаем и того, как обычно они себя ведут в той или иной ситуации! Мы будем силиться понять, что происходит на самом деле. Представители приютившего нас племени обмениваются какими-то знаками, и мы понимаем, что они это делают – они что-то явно друг другу сообщают, но мы не можем знать, что эти знаки для них значат, и что в связи с этим нам следует делать. Возможно ведь, что мы и вовсе не тот сигнал услышали, о котором сейчас думаем, и у нас потому вообще нет подходящих к делу инструкций. Может быть, соответствующий сигнал не значит ни того, ни другого, о чем говорил нам наш гид, а что-то третье, например: «Пора ужинать – приготовим наших гостей на вертеле!».