Жизнь волшебника - Александр Гордеев Страница 4

очнувшись, видит в этом тумане белые высокие дома: в каком красивом городе живёт Витёк! Он и

называется-то как: Златоуст! Роман даже волнуется за Витьку: всё, один из них уже дома. Витьке

пора бы уж и собираться. Работают тормоза, упругими толчками подергивая вагон, над самым

окном прочерком пролетает хриплый голос промоченного дождями и промороженного

станционного динамика. И тут, наконец, возникает явление сияющего Витька.

– Всё, договорились! – восклицает он веером такого восторженного шипящего шёпота, что

пассажир, у ног которого сидит Роман, вскидывает голову и, увидев традиционно неугомонных

солдат-дембелей, переворачивается на другой бок каким-то резким брыком. – Когда она поедет

назад, я сниму её с поезда.

– Да как же ты уговорил-то, а?

– А просто взял вот так за плечи, посмотрел в глаза и сказал: «Люба, верь мне, я не вру». Ну,

как тут не поверишь? Это твой или мой дипломат? Ну, про детали уже некогда, да и к чему они

тебе?

А вот то, что он так легко откалывается – это даже обидно. Да что поделаешь – теперь у

каждого дорожка своя.

Когда они с Витькой выходят на влажный, со следами только что поработавшей метлы перрон,

Люба с флажком в руке стоит у выхода. Ей привычно провожать пассажиров – людей, с которыми

уж наверняка никогда не встретишься, но сегодня один из пассажиров особенный. Его и

пассажиром-то теперь не назвать… Витька пожимает ей руку, робко прикасается к локтю, и видно,

что больше волнуется не от воздуха родины, а от этого расставания. Эх, только бы не обманул он

её! У него ведь будет сейчас много встреч, новых знакомств… И этот дорожный эпизод может

просто задёрнуться вот таким же туманцем. А Люба будет надеяться… Роман ловит себя на том,

что мучительно завидует Витьке. Во всяком случае, не хочется чувствовать себя таким оторванным

от них, ведь всю ночь провели вместе, ведь, казалось, и решили-то всё сообща.

– Видишь, Витька, как всё повернулось, – говорит он, пытаясь восстановить свою

сопричастность, – а мы ещё хотели этот поезд пропустить…

– Ага, точно, – подхватывает тот, обращаясь к Любе, – не хотели за купе доплачивать. Денег не

хватало. Я думал, хоть в тамбуре поеду, зато уж на такси по всему городу всё равно прокачусь. Я

это два года во сне видел. А, да теперь всё это ерунда…

– Эх ты, уж скопить не мог, – мягко, как уже своего, упрекает Люба, вынимая из кармана куртки

пятёрку. – Этого хватит?

Витька на мгновение смущается, но тут же заливается уже другим, более глубоким светом.

– Вполне, – так же по-свойски отвечает он, берёт голубоватую бумажку и суёт её в карман

кителя.

И теперь почему-то становится совсем очевидно – нет, Витька не обманет. Роман подаёт руку

своему армейскому другу, крепко поддёргивает его к себе за прокалённую пустыней шею.

– Ладно, Муму, пока!

– Будь здоров, Справедливый! Оставайся всегда таким! Ты и в этот раз мне помог.

Не дожидаясь отправки, Роман поднимается в вагон.

Ехать ему ещё долго. Днём в вагоне дежурит Наташа, а Люба отдыхает. Даже после ночи без

сна он не может толком уснуть: выхватывает сон рваными кусками. Будто не спит, а преодолевает

громадное поле вагонной полки мелкими бросками и перебежками. В основном же лежит,

воображая не свою, а Витькину теперь такую ясную, определённую жизнь. И прежде всего в этой

Витькиной жизни видит Любу. Только что-то уж чересчур ясно он её видит. Да не просто видит, а

самой душой откликается на все её черты: чуть смугловатое лицо, длинные, повседневно просто,

но очень женственно уложенные волосы (наверное, тяжёлые и очень мягкие), плавную седловинку

на слегка вздёрнутом носике, благодаря которой, если Люба улыбается, то весёлость её

выражается не только губами, но и этим красивым носиком и ласковыми серыми глазами.

6

Вспоминает её глубокий грудной голос, будто греющий саму душу, её ловкие плавные движения.

Помнит её уши и крохотные серёжки, которые уже не какое-то девчоночье баловство, а добавляют

ей ещё больше женственности. Вспоминая же лёгкий пушок на её шее, Роман чувствует, что у него

клинит дыхание. Ему уже не терпится увидеть её снова, чтобы проверить, действительно ли в ней

всё так прекрасно, как помнится. Но что это с ним? К тем девчонкам на станции его тоже влекло,

да только как-то грубо и определённо. Здесь же всё иначе. Той тёмной грубой тяги в нём уже нет.

Всё улеглось, успокоилось. И не нужно гадать отчего – конечно же, от чистого, озаряющего

излучения Любы.

Как же он сам-то не сразу разглядел её? А мог бы и вовсе не разглядеть, не выкинь Витька этот

фокус. А он, дурак, ещё и поддакивать начал. А надо было, не отставая от него, взять да и сказать:

«А может, лучше за меня выйдешь? Выбирай». И тогда они с Витькой были бы на равных…

Конечно, можно и сейчас пойти и сделать Любе это предложение, но без Витьки оно уже

недопустимо. Теперь он от Витьки безнадёжно отстал. У друга уже всё определено, а у него

продолжается, как и намечалось, дорога в своё село. Каким незначительным кажется ему на какое-

то мгновение это возвращение.

Хотя дома его, кажется, ждёт сюрприз. Мать уже несколько раз упоминала в письмах о какой-то

Свете Овчинниковой. Только вот фантазии о предстоящем знакомстве со Светой, волнующие ещё

вчера, сейчас кажутся совершенно тусклыми.

Вечером Роман снова сидит в купе проводников. Скорый поезд останавливается редко, все

пассажиры уже спят. Отдыхает в купе за стенкой и набегавшаяся за день Наташа, а они с Любой

пьют чай из стаканов тонкого стекла.

Люба сегодня уже не та. Романа она слушает как будто больше из приличия. Теперь она словно

не вся здесь, а если изредка улыбается ему, то какая-то часть улыбки отсылается человеку,

который уже в её душе. Конечно же, теперь ей хочется как можно больше знать о Витьке. Роман с

грустью понимает, что теперь он для неё не более, чем источник сведений о другом.

На столике рядом с заварником лежит тоненькая книжка Брежнева «Целина» с нарисованными

на обложке комбайном и жёлтыми колосьями пшеницы.

– Ты что, читаешь это? – спрашивает Роман.

– У нас перед поездкой лекция была, – поясняет Люба, – а после неё лектор купить предложил.

Я взяла, чтобы в дороге полистать. Об этом сейчас так много говорят.

– Ну и как тебе?

– А знаешь, многие ведь посмеиваются над этой книжкой. А я почитала – мне интересно. А сам-

то ты читал?