Альманах - Триединство. Россия перед близким Востоком и недалеким Западом. Научно-литературный альманах. Выпуск 1 Страница 43

К концу года среди международных аналитиков стал все шире распространяться пессимизм насчет перспектив возобновления палестино-израильского мирного процесса. Мрачные предчувствия охватили некоторых представителей Палестинской автономии, считавших, что «превращение Западного берега в Газу» лишь вопрос времени, причем ближайшего. Ощущение того, будто нечто глубоко трагичное вот-вот опять должно произойти, уже не покидало многих палестинцев. Основанием являлись критическое отсутствие прогресса в мирном процессе и продолжавшееся строительство израильских поселений (вместо демонтажа незаконных блокпостов и замораживания поселенческой активности, обещанных Ольмертом президенту Бушу). По мнению израильского автора Г. Баскина: «Существует пропасть между инфраструктурой 250 тысяч поселенцев на Западном берегу (не считая Восточного Иерусалима) и живущих там 2,5 млн палестинцев. Расширяющиеся еврейские поселения занимают вершины холмов Западного берега с ведущими к поселениям современными дорогами “только для евреев”, в то время как палестинцы контролируют только 40 % территории, даже не имея возможности развивать ее без предварительного одобрения израильскими властями, которое те почти никогда не дают»[24](!).

В американском внешнеполитическом дискурсе Иран явно занял прежнее место Советского Союза как главная угроза для политики США, причем не только в Ближневосточном регионе. Он уверенно лидировал в списках государств – спонсоров терроризма, государств, подозреваемых в нарушении режима нераспространения, государств, враждебных Израилю, и т.п. Кризис вокруг ядерной программы Ирана обострялся вследствие продолжающегося жесткого давления Вашингтона, решимости Тегерана не отступать от программы обогащения урана, отсутствия согласия между постоянными членами Совета Безопасности ООН и нарастания напряженности в отношениях между Ираном и Израилем. Сохранялась и неизменная связь событий на Ближнем Востоке с мировой политикой.

Директор израильско-ближневосточного офиса Американского еврейского комитета д-р Эран Лерман 13 августа 2008 г. писал: «Странная, тонкая нить связывает несколько главных информационных событий в Израиле: ужасное воздействие войны между Россией и Грузией, внутренние дебаты о ситуации в Ливане, непрямые переговоры с ХАМАСом об освобождении Гилада Шалита и все более острую борьбу за лидерство в Кадиме»[25]. Интересно, что в этом брифинге автор, касаясь нынешних споров между сторонниками многосторонних и односторонних действий, проводит аналогию со спорами 1950-х годов между Бен-Гурионом и М. Шареттом. Хорошо известно, что Израиль в конечном счете принял решение о действиях в одиночку. Этот вопрос вновь приобрел актуальность в связи с кризисом вокруг Ирана. Старый вояка Ариэль Шарон и его преемник Ольмерт, как ни странно, выбрали метод международных действий и санкций ООН как инструменты недопущения появления ядерного оружия у Ирана, однако, если эти меры окажутся недейственными, считал Лерман, «последует вердикт по многосторонности с далекоидущими последствиями не только для поведения и стратегии Израиля в отношении Ирана, но для его политики в целом»[26]. Но осторожные намеки аналитика блекли на фоне воинственных угроз, раздававшихся из уст израильских официальных лиц (к примеру, министра транспорта Шауля Мофаза) в адрес Ирана. Означало ли это прямой намек на готовность Израиля в одиночку применить военную силу против Ирана? Мог ли Израиль пойти на это вопреки советам американских политиков и военных?

В любом случае недальновидная и безответственная воинственная риторика Израиля была способна лишь усилить «синдром окруженности» у иранцев, которых с трех сторон (Ирак, Афганистан, Персидский залив) обступили американские войска. Американские эксперты высказывали мнение, что после израильского военного удара Тегеран сможет легко возобновить программу обогащения урана. Также понятно, что, подвергшись такому удару, Иран вряд ли не задумается о я дерном сдерживании.

Связь событий в Южной Осетии с ближневосточной политикой крылась во многих моментах. Это были и последствия израильских военных поставок в Грузию (в том числе мысль о том, что российские миротворцы понесли потери в операции в какой-то мере и из-за тех современных военно-технических средств, что грузинская армия получила от Израиля), и не изолированное от них более широкое использование Россией сирийского порта Тартус для нужд своего флота, и коренные изменения в самой мировой политике, включая отношения между ведущими глобальными акторами, и та безусловная поддержка, которую получила Россия в значительной части исламского мира, и срыв планов США использовать Грузию как один из плацдармов для сдерживания Ирана, а возможно, и для нанесения по нему военного удара.

На этом фоне и состоялась жестокая военная операция Израиля против сектора Газа с применением авиации, артиллерии и танков, поводом для которой послужили ракетные обстрелы боевиками ХАМАСа и других исламистских группировок израильской территории. Стратегическими же целями операции явились отстранение ХАМАСа от власти, по возможности – его полное уничтожение. Как и в случае с Ливаном в 2006 г., делалась ставка на то, что население сектора Газа обрушит свой гнев на ХАМАС, который полностью лишится народной поддержки. В результате карательных действий Израиля погибло 1300 палестинцев, преимущественно мирные жители, среди них – 410 детей, более 4 тысяч человек было ранено. Как и в 2006 г., стратегические цели Израиля не были достигнуты. ХАМАС, хотя и был ослаблен в военном отношении, не только не утратил своих политических позиций, но, напротив, укрепил их. В глазах большинства населения исламских государств боевики ХАМАСа выглядели героями, способными в одиночку (как два года назад боевики Хизболлы) противостоять мощной армии Израиля. Жестокость, с которой действовал Израиль, встретила осуждение не только на «исламской улице», но и в столицах многих дружественных государств. Однако главной политической издержкой была та возросшая непримиримая враждебность, которая теперь разделяла палестинцев и израильтян и которая очень долго будет мешать примирению этих двух народов. Негативным итогом явились и репутационные издержки для умеренных лидеров «Фатха» во главе с М. Аббасом.

Как и во всех остальных кризисах, региональное и глобальное измерения на всех стадиях событий 2008 г. проявлялось весьма ярко. Это особенно касается «иранского фактора», играющего – хотя и по разному – важную мобилизационную роль как для всех участников конфликта, так и для глобальных акторов. Этот фактор, равно как и события, происходившие в регионе, были политическим орудием, использовавшимся в борьбе за кресло президента США. Ближневосточная политика стала одним из важнейших направлений деятельности нового президента США Обамы (не случайно давшего свое первое интервью для зарубежных телезрителей арабскому телеканалу «Аль-Арабийя»). Естественно, события 2008 г. оказали воздействие и на политический процесс в Израиле, где в результате выборов в феврале 2009 г. было сформировано новое правительство.

Нужно время, чтобы в полной мере оценить то место, которое займут в истории две последних войны между Израилем и арабским миром ислама. Но типологическое сопоставление четырех сторон «магического квадрата» может и в дальнейшем быть полезным инструментом для анализа ближне-средневосточной подсистемы международных отношений – одной из самых динамичных и конфликтогенных в мире.

Смерч от Океана до Залива

Г.И. Мирский, доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник ИМЭМО РАН

То, что происходит в арабских странах, называют революцией. А вот по поводу того, что это за революция, мнения расходятся. Классовая, оранжевая, революция «Фейсбука», исламистская, а может быть– вообще не революция, а борьба кланов или мятежи, инспирированные влиянием извне.

В поисках сути

В марксистском понимании революция означает смену общественно-экономической системы. Применительно к бывшему колониальному миру это означало, что за национально-освободительной революцией должна была последовать еще не социалистическая, а буржуазно-демократическая революция. Под такое определение в какой-то мере могла подходить египетская революция 1952 года, равно как и перевороты офицеров-баасистов в Сирии и Ираке. Общественно-экономическая система в целом изменена не была, но господствовавшие прежде привилегированные социальные слои были действительно отстранены от власти. Однако подлинно буржуазнодемократической такую революцию назвать было нельзя – ведь была установлена военно-бюрократическая диктатура, опиравшаяся на различные социальные силы, в том числе и на новую буржуазию. Гораздо глубже была «исламская революция» в Иране, которая на самом деле опрокинула прежнюю систему – лишь затем, чтобы в конечном счете создать клерикально-бюрократическую диктатуру. Во всех этих случаях капитализм не был заменен ни социализмом, ни каким-либо его «преддверием», ни «третьей моделью» (особой исламской системой).