Б. Зейгарник - Очерки по психологии аномального развития личности Страница 5

Проблема распада и развития должна поэтому решаться в психологии иначе, чем в биологических науках. Однако для конкретной аргументации этого общего положения потребовались многие специальные патопсихологические исследования; на некоторых из них мы остановимся в данном очерке.

Дело в том, что исследованиями в области патологической анатомии и гистологии показано, что при болезнях мозга поражается более всего молодое, т. е. филогенетически наиболее поздно развившееся образование коры головного мозга.

Экспериментальными исследованиями И. П. Павлова и его сотрудников на животных подтверждают положение о том, что при патологическом процессе ранее всего нарушается то, что было приобретено позднее. Так, приобретенные условные рефлексы разрушаются при болезни мозга значительно легче, чем безусловные. Дальнейшими исследованиями в области физиологии высшей нервной деятельности установлено, что поражение более поздних в филогенетическом отношении образований влечет за собой ослабление их регулирующей роли и приводит к «высвобождению» деятельности более ранних.

Из этих данных нередко делается вывод, что при некоторых болезнях мозга поведение и действия человека совершаются на более низком уровне, соответствующем якобы определенному этапу детского развития. Исходя из концепции о регрессе психики душевнобольного человека на более низкий в онтогенетическом отношении уровень, многие исследователи пытались найти соответствие между структурой распада психики и определенным этапом детства. Так, еще Э. Кречмер (1927) сближал мышление больных шизофренией с мышлением ребенка в пубертатном возрасте.

Выступивший на XVIII Международном конгрессе психологов (1966) известный швейцарский ученый Ж. Ажюриагерра тоже отстаивал точку зрения о регрессе психической деятельности душевнобольного человека на онтогенетически более низкий уровень развития.

В основе этих взглядов лежит идея о послойном распаде психики — от ее высших форм к низшим. Материалом, питающим эти представления, были следующие наблюдения: 1) при многих заболеваниях психики больные перестают справляться с более сложными видами деятельности, сохраняя при этом простые навыки и умения; 2) некоторые формы нарушений мышления и способы поведения больных по своей внешней структуре действительно напоминают мышление и поведение ребенка на определенных этапах его развития.

Однако при ближайшем рассмотрении эти наблюдения оказываются несостоятельными. Прежде всего далеко не всегда при болезни обнаруживается распад высших функций. Нередко именно нарушения элементарных сенсомоторных актов создают основу для сложных картин болезни (Лурия, 1969).

Анализ второй группы фактов (соотнесение поведения больных с этапами детства) показывает, что речь идет в этих случаях лишь о внешней аналогии.

Остановимся, например, на нарушениях навыков, поскольку их онтогенетическое формирование выступает особенно четко. Исследования распада различных навыков — письма, чтения, привычных действий — у психически больных позднего возраста выявили их различную структуру при разных заболеваниях. Так, при болезни сосудов головного мозга без очаговой симптоматики наблюдались дискоординация, прерывистость действий и параприксии, неловкость движений, выступавших из‑за огрубевшей и запаздывающей коррекции движения (Рубинштейн, 1965). У больных, страдающих болезнью Альцгеймера (атрофическое заболевание головного мозга), выявляется утеря двигательных стереотипов (письма, чтения), выпадение сложных человеческих умений, обусловленное утерей прошлого опыта. Никаких действенных компенсаторных механизмов у них обнаружить не удавалось, в то время как нарушения навыков у больных сосудистыми заболеваниями мозга выступали «в обрамлении» компенсаторных механизмов (которые, в свою очередь, усложняли картину нарушений).

Следовательно, распад навыков носит сложный и неоднородный характер. В одних случаях его механизмом является нарушение движения, в других — нарушение компенсаторных механизмов, в некоторых случаях — нарушение самой структуры действия. При всех этих формах нарушений навыков не был обнаружен механизм действия, напоминающий этап развития навыков у ребенка.

К этому же выводу приводит анализ различных форм нарушений мышления. Обратимся к формам патологии мышления, обозначенным нами как «снижение уровня обобщения». Больные (в основном с грубыми органическими поражениями мозга) могли в своих суждениях и действиях напоминать детей младшего школьного возраста. В суждениях подобных больных доминируют непосредственные представления о предметах и явлениях при выполнении ряда экспериментальных заданий, таких как «классификация предметов», они руководствуются конкретно–ситуационными признаками и свойствами предметов. Обобщенные формы систематизации заменяются конкретными, ситуационными связями (Зейгарник, 1962, 1969).

При поверхностном взгляде мышление этих больных является в известной мере аналогом мышления детей–дошкольников, которые тоже опираются на образно–чувственные связи. Однако при более глубоком анализе вскрывается качественное отличие мышления слабоумного взрослого больного от мышления ребенка. Слабоумный взрослый больной не в состоянии овладеть системой новых связей, установить при выполнении умственных заданий непривычные для него отношения между предметами, достаточно владея в то же время запасом прежних знаний и навыков, которыми он оперирует. Ребенок, не обладая прочным запасом знаний, широким кругом связей, легко образует новые понятия и овладевает новой системой знаний. Круг ассоциаций ребенка в процессе обучения быстро расширяемся, его знания об окружающем мире увеличиваются и усложняются. Хотя мышление маленького ребенка действительно охватывает лишь малую часть явлений, однако в ходе практической жизнедеятельности ребенка оно постоянно совершенствуется благодаря мощной ориентировочной деятельности, общению с окружающими людьми. Ребенок быстро усваивает самые различные знания (о предметах, накапливает и синтезирует их. Даже умственно отсталый ребенок всегда обучаем, в то время как дементный больной практически не обучаем. Таким образом, несмотря на внешнее сходство мышления взрослого слабоумного больного и ребенка, они по своей структуре качественно различаются.

Рассмотрим еще одно сопоставление. Нередко проводится аналогия между тем патологическим состоянием, которое может быть названо «откликаемостью» и отвлекаемостью маленького ребенка.

Больные с «откликаемостью» не в состоянии стойко действовать в направлении намеченной цели. Любой объект, любой раздражитель, не адресованный к больному, вызывает повышенную реакцию с его стороны. Подобная «откликаемость» взрослых больных является отклонением от нормального поведения. В окружающей нас среде имеется множество разнообразных объектов и раздражителей, из которых нормальный психический процесс восприятия отбирает нужные и отвлекается от посторонних, нарушающих стройное течение мысли. У описанных же больных любой объект может выступить в качестве сигнального раздражителя и направить в свою сторону их мысли и действия.

«Откликаемость» взрослых больных может внешне напоминать отвлекаемость детей младшего возраста, которых тоже легко привлекают любые раздражители. Сторонники того взгляда, что болезненные явления представляют собой регресс на более ранние ступени развития, могли бы, казалось, найти в этом феномене подтверждение своим заключениям. В действительности генез отвлекаемости ребенка совершенно иной. В ее основе лежит ориентировочная деятельность т. е. высокая степень бодрствования коры, поэтому отвлекаемостъ ребенка обогащает его развитие, оно дает ему возможность образовать большое количество связей, из которых позднее образуется человеческая целенаправленная деятельность. В. отличие от этого «откликаемость» является следствием сниження бодрствования коры, она не только не обогащает их умственную деятельность, но, наоборот, способствует в конечном счёте разрушению ее целенаправленности.

И, наконец, можно было бы, казалось, провести аналогию между поведением некритичного больного (например, больного прогрессивным параличом) и беззаботным поведением ребенка. Однако и в данном случае речь опять идет лишь о чисто внешней аналогии. Поведение ребенка в том отношении бездумно, что он не может в силу маленького объема своих знаний предусмотреть результат своих действий. Для него еще не наступают во всей четкости причинно–следственные отношения между явлениями, поэтому его действия кажутся бесцельны–ми. В действительности это не так. Цели, которые преследует ребенок, ограничены, они не включены в более общую сложную цепь отношений. Однако эта ограниченная цель у маленького ребенка все же существует, всякое его действие обусловлено потребностью (пусть элементарной), и в этом смысле оно всегда мотивировано, целенаправленно.