Юрий Рюриков - Мед и яд любви Страница 5

Конечно, и наука и искусство дали людям гигантски много в своем обособленном развитии. Но сколько они недодали и что могли бы дать, если бы не ушли так далеко друг от друга?

Такое отдаление резко противоречит природе человека: чем обособленнее работают полушария, тем меньше их плоды, а чем теснее их союз, тем больше его плоды. Сейчас уже ясно, что все самые великие открытия науки и искусства сделаны именно соединенными силами образного и понятийного мышления. Их нынешнее обособление — одна из основ нашей цивилизации и один из ее самых вопиющих разладов с природой человека.

Возможно, сейчас наука и искусство подходят к последним пределам в своем отдалении, и вот-вот начнет рождаться новый синкретизм, новый сплав двух этих великих видов человеческого мышления. Здесь, наверно, проляжет одно из главных русел научно-психологической революции. Если это случится, наступит, видимо, коренной переворот во всем строении нашей духовной жизни, во всех основах наук, искусств, культуры.

Это будет переход от науки, которая видит мир узко понятийно, и от искусства, которое видит мир узко образно, — к их гибриду, слиянию — науко-искусству, к цельному постижению мира, понятийному и образному вместе. И, может быть, постижение любви — амурология — станет одним из ускорителей этого перехода, одной из первых колыбелей, в которых будет расти новый синкретизм…

Голоса неверия.

«Как сказал поэт: «Любовь — лишь капля яда на остром жале красоты». Это болезненное состояние психики, своего рода невроз, патология». (Записка на беседе. Ленинград, центральный лекторий «Знание», май, 1980).

«Сможете ли вы опровергнуть тезис: любовь — всего лишь физиологическое родство?» (Институт электронной техники, Зеленоград, октябрь, 1980).

«Не находите ли вы, что любовь напоминает сказку, которую человек сам выдумал, сам себя в ней уверил и вынужден все время под нее подлаживаться, а случаи резкого несоответствия считает чем-то ненормальным?» (Новосибирский университет, декабрь, 1976).

«Чувство, которое называют любовью, мешает творчеству. Не только потому, что отвлекает мысли, но хотя бы и потому, что отнимает уйму времени. Любовь — чувство для людей второго сорта, для потребителей, которые не думают о том, чтобы оставить след в жизни. Людям мыслящим, творческим она приносит только вред» (Московский инженерно-физический институт, март, 1976).

Однажды социологи спросили у 15 тысяч молодых рабочих, служащих, инженеров, научных работников, как они относятся к любви. Почти треть ответила, что не верит в любовь; часть разуверилась в ней, а многие думают, что это выдумка поэтов и писателей.

Пожалуй, основания говорить так у них есть. Известно, как много поэтических преувеличений в воспевании любви; уже одно то, что о любви говорят стихами, рафинирует, утончает ее, приподнимает над тем, какой она бывает в обычной жизни.

И «ангелизация» любви — превращение ее в диетическое, манное чувство, которое лишено чувственности, — тоже рождает недоверие к любви; к тому же многие представляют себе любовь раем одних только радостей, а раз такого рая нет, значит, нет и любви.

На мельницу неверящих льют воду и браки-одуванчики, которые рассыпаются от первого ветерка, и разводы, которых все больше, и тусклые браки, которые держатся на долге, привычке, детях… И поэтому у многих рождается обидное недоумение: что происходит с любовью? Почему она слабеет? Да и есть ли она вообще?

«Сейчас какая-то мультипликационная семья — женятся, а прошел месяц, берут развод. Есть даже пословица: гарантийный срок вечной любви — медовый месяц.

Я не верю в то, что вы пишете, вообще ни во что не верю. Зачем вообще создана эта любовь, зачем все это, если даже в семьях между собой нет никакой любви, если отец чуть что поднимает руку на мать?.» (Женя Г., 16 лет, Горьковская область, Пильнинский район, село С., июнь, 1976).

Личную жизнь сотрясают сегодня невиданные кризисы, и их вызывают — обычный парадокс прогресса — и изъяны жизни, и ее достоинства. Всякий прогресс всегда идет с утратами. Ягода убивает цветок — это закон жизни, сквозное противоречие прогресса, и оно резко влияет и на человеческую любовь.

С давних пор одни мыслители считают, что человечество идет по ступеням прогресса, вверх, другие — регресса, вниз. Древние считали, что у человечества был сначала золотой век, потом серебряный, железный, и с каждым веком люди и их дела мельчали. Регрессионистские взгляды пропитывают и знаменитую «Теогонию» («Происхождение богов») Гесиода (VIII в. до н. э.), и мифы почти всех великих народов древности, и творения многих мыслителей.

Идеология прогресса стала рождаться только в XVII веке, а сложилась в XVIII, в эпоху Просвещения. Это была не диалектическая идеология, она считала, что все в жизни только улучшается, идет от низшего к высшему. Тогда же ее изъяны едко запечатлел Вольтер в своем знаменитом ироническом афоризме — «все к лучшему в этом лучшем из миров».

Двадцатый век доказал, что прогресс и регресс слиты между собой, как две доли одного ореха, и каждый шаг человечества состоит из гигантского полушага вверх и такого же гигантского полушага вниз. Этот губительный «парадокс прогресса» неслыханно обострился в конце XX века.

Еще никогда техническая мощь человечества не была такой огромной — и еще никогда она не грозила планете экологической гибелью. Еще никогда государства и социальные системы не были так сильны, а вражда их так самоубийственна для людского рода. Еще никогда не было такого половодья хлеба и зрелищ — и таких наводнений безнравственности. Вместе растут демократия и фашизм, сытость и агрессивность, культура и варварство…

Нынешнее движение человечества — это как бы «прорегресс», «репрогресс» — сплав прогресса с регрессом, спуск вниз по лестнице, ведущей вверх. Так могло бы двигаться фантастическое существо — гибрид крота, который роет вперед, краба, который ползет вбок, и рака, который тянет назад.

У такого противоестественного гибрида два родителя. Во-первых, это расколотость человечества на враждебные лагеря, борьба стран и систем, которая заставляет их предпочитать тактические выигрыши, которые ведут к стратегическим проигрышам. Во-вторых, это близорукость (а часто и трусость) науки, обществоведов, управления, неумение промерять завтрашние последствия сегодняшних событий и открытий.

Возможно, наши потомки изменят социальный облик человечества — обуздают социальную вражду и научатся умерять губительные стороны открытий и событий. Если это случится, может возникнуть новый вид исторического движения — прогресс без регресса, или с небольшими вкраплениями регресса. Но скорее всего диалектика света и тени, сплав зла и добра останется навсегда основой человеческого движения.

Роль любви в жизни сегодняшнего человека снизилась и уменьшилась. Прошло время, когда человеком двигали немногие стимулы — стимулы, на которых сосредоточивались все силы его души и которые превращались от этого в страсть, в мощный пучок энергии, направленный в одну точку.

Мы живем в эпоху многих стимулов, и духовная жизнь человека резко переменилась, из простой стала сложной. В нее вошли и осознались как главные — экономика, политика, рабочие обязанности, материальные и бытовые запросы, культурные и творческие тяготения, тяга к развлечениям и увлечениям… Любовь отошла назад, потеснилась, уступила им часть своего места среди пружин личной жизни. А вместе с этими громадными переменами любви мешают стрессовые перегрузки, нервная усталость, социальные тяготы и нехватки…

Вся жизнь людей — внешняя и внутренняя — перестраивается в своих основах, и любовь занимает в этой перестраивающейся жизни новое, тоже перестраивающееся место. Она приходит в новые соотношения с нашими новыми потребностями, пропитывается новыми переживаниями, по-новому сплавляется с другими чувствами. Она что-то теряет и что-то приобретает, делается в чем-то слабее, в чем-то сильнее. В ней идут драматические переломы, и они больно ранят душу.

Автопортрет чувств.

«Вы неплохо говорите о любви, по это — слова. А можете ли вы привести пример из жизни, чтобы можно было сказать: они любят. В самом высоком понимании этого слова. Из круга ваших друзей, знакомых» (о. Сааремаа, Эстония, студенческий строительный отряд, июль, 1974).

Приведу три примера, в которых любовь была не только испытана годами жизни, но и просвечена через призмы психологических тестов. С этими людьми я познакомился в 1975 году, встречаюсь, переписываюсь с ними, дважды проводил с ними «круглый стол» счастливой семьи, сначала в «Комсомолке», потом в «Неделе». Их было три пары:

Лариса и Игорь М-вы из Ленинабада; обоим было тогда по 34 года, он — детский врач, она — преподаватель вуза, семейный стаж 12 лет, родители двух девочек — 9 и 4 лет;