Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт - Исаак Розовский Страница 5

гордости. А тут наступил июнь, и грянула шестидневная война. Невероятная и сокрушительная победа маленького Израиля вызвала оторопь и изумление. Хотя все были осведомлены о вероломстве и подлых приемах израильской военщины, но было очевидно, что в отдельно взятом отделе небольшого уральского института большинство сотрудников болело за евреев. Мишу втихаря поздравляли. Он сиял и чувствовал себя именинником…

После той ослепительной победы Миша часами мог обсуждать с Анной ее детали. Они вообще сильно сблизились. Наверное, впервые за ее долгую жизнь она могла сказать, что у нее появился друг. Иногда они ходили в кино. Часто Миша забегал в ее комнатку в коммуналке, а изредка и она к нему заглядывала. Он недавно получил двушку в новом доме, где жил один, «как барин». Он успел дважды жениться и развестись. В Одессе у него подрастал сын, которого он видел последний раз 5 лет назад.

И они говорили, говорили, говорили. Иногда до позднего вечера. Но Миша совсем не воспринимал ее как женщину, и это Анну задевало. Однажды она не выдержала и спросила, неужели она так ему… неприятна? От неожиданности этот никогда не лезший за словом в карман остряк даже опешил:

– Э-э… Но мы же друзья? Нет, ты не думай – ты симпатичная. Особенно в этом ракурсе.

И Миша стал показывать ракурс, в котором она бывает «симпатичная». Но Анна и это стерпела. Только спросила:

– Ради чего ты тратишь на меня столько времени?

– Мне с тобой интересно, Анюта.

Он приносил ей книжки про Израиль, каким-то чудом попадали в их город. Однажды принес самоучитель иврита. Тот почти рассыпался, а несколько страниц были утеряны. Анна привела самоучитель в относительный порядок и начала штудировать, удивляясь тому, как удивительно логично этот язык устроен и как слова, по-русски не имеющие между собой ничего общего, сидят, словно вырастая одно из другого на одном кусте.

Миша буквально бредил Израилем. Он ежедневно слушал передачи израильского радио. Конечно, в их городе тоже тарахтели глушилки, но не так яростно, как в столицах. Так что можно было разобрать. Миша метался по всей квартире со своей «Спидолой», прислонял ее к трубам, убегал в сортир, где, по его словам, было лучше слышно. Уехать на историческую родину было его мечтой, хотя она и казалась несбыточной.

Но не Израилем единым жил ее друг. Он пристрастился слушать бардов, чьи песни иногда звучали по «голосам». Где-то он за безумные деньги достал первую гибкую пластинку с четырьмя песнями Высоцкого и мог слушать их до бесконечности. Потом Анна преподнесла ему царский подарок – магнитофон «Яуза-20». Она почти год откладывала деньги, но на его день рождения купила эту роскошь ценой в 200 рублей плюс 50 – сверху. Миша долго отказывался, но соблазн был слишком велик. В конце концов, он принял подарок и тут же начал добывать записи с песнями Окуджавы, Высоцкого, Галича и множество других. А песня Клячкина про «адрес поменяй» стала ее любимой. Вскоре у Миши образовалась знатная коллекция, так что, по его словам, такой позавидовали бы и в столицах. Высоцкий, пожалуй, был для Анны жестковат. Но иногда, слушая его бешеный баритон, она вдруг чувствовала, как начинает дрожать какая-то глубоко скрытая внутри нее бабья жилка. Однако главными для Анны стали песни Новеллы Матвеевой. Особенно та, которая «Любви моей ты боялся зря…» Сколько бы раз она ее ни слушала, на глазах вскипали слезы.

***

Время шло, и евреи в Москве все сильнее мутили воду. «По голосам» только и слышно было – Отпусти народ мой. Появились первые отказники. Даже в их городе возникла группа по изучению иврита. Сколотил ее, понятно, Миша. Собиралась группа раз в неделю и пыталась учить «крючки», как называл буквы еврейского алфавита ее организатор. Именно на этих занятиях Анна впервые почувствовала себя примой. Легкость, с которой она постигала этот немыслимый язык, вызывала восхищение «язычников» – тоже словечко Миши, который кроме нескольких слов и одной единственной фразы «бэшана абаа бэЕрушалаим» (в будущем году в Иерусалиме), так ничего и не усвоил. Что, впрочем, не мешало ему оставаться абсолютным лидером «преступного сообщества».

Еще через пару месяцев между ними состоялся разговор, которого она ждала и боялась. Миша предложил подать документы на выезд.

– Анюта, чего тянуть? Тут ловить нечего, сама видишь. Тоска берет, как подумаю, что всю жизнь придется прожить в Эсэсэсэре. Уж лучше удавиться. И потом – мы друзья. Я один, ты одна. Вдвоем веселее. Дело адски трудное, но вдвоем мы пробьемся. Нас отпустят. Мы же не ученые какие. Военных тайн не знаем. Чего нас держать? Ну, потянут жилы из вредности, а дальше – прощай, снежная Россия, здравствуй, солнечный Израиль. Поверь, там начнется совсем другая жизнь.

– Страшно, Миша. Совсем чужая страна, мы без языка, без родственников. А потом эти сборы, чиновники, с работы нас наверняка уволят. И окажемся мы в отказе. Как будем жить? И вообще, ведь еще никого не выпустили.

– Как это не выпустили!? А бухарские евреи? Они же «миллионщики». Да еще с собой ковры и драгоценности везут. И ничего – выпускают. А нам и везти-то нечего. Бумажки да справки я на себя беру. Будешь за мной, как за каменной стеной. Я всю процедуру досконально знаю. И тебе помогу. Главное, вызов получить от каких-нибудь тети Клары и дяди Шмулика. А в Израиле ты будешь моим разговорником. Мне же, Ань, тоже страшно. Но, как говорится, ехать надо. Мне еще разрешение придется получить от бывшей жены, ребенок все-таки. А тебя тут совсем ничего не держит. Ведь не держит же? И вообще, как говорят, лучше кошмарный конец, чем кошмар без конца.

Анна долго колебалась, но решилась, наконец.

***

А в 69-м Анна, 37-летняя старая дева, и думать забывшая о романтических отношениях, впервые не на шутку влюбилась. И тут не обошлось без Миши. К нему на несколько дней должен был приехать повидаться его старинный приятель «по босоногому одесскому детству». Тот давно перебрался в Москву и, кстати, родился где-то в этих краях. В Свердловске, кажется. Но потом дядя с тетушкой увезли его в Одессу. В связи с этим событием Миша, кажется, забыл даже об Израиле и прожужжал Анне уши рассказами о своем друге – «самом умном человеке из всех, с кем мне доводилось встречаться».

– О, умен, как сто томов талмуда! А эрудит какой?! Просто энциклопедист! Вообще-то он математик. Но давно забросил это дело. Теперь он писатель-фантаст. Друг Стругацких. И, между прочим, первый переводчик Станислава Лема на русский, – с нескрываемой гордостью вещал Миша. – Я обязательно вас познакомлю. Тогда увидишь, что это за человек! Он, кстати, еврей. И к Израилю неравнодушен…

Он так живописал своего друга, что Анне уже не терпелось того увидеть.

– Математик и писатель-фантаст? Ему со мной будет скучно! – пугалась она.

– Да нет, он в общении прост. Иначе как бы он задружился со мной, дураком? На самом деле у вас много общего. В судьбе, то есть… – успокаивал ее Миша. – Он всего на год тебя старше. Мать у него расстреляли в 37-м. Как и твоего отца. Рос без родителей. Да, и вы оба польский знаете. Да не боись ты! Вот увидишь, он тебе понравится. Впрочем, он всем нравится… Бабы по нему просто сохнут.

– Так красив?

– По мне, так ничего особенного. Но ведь джентльмен, и, вообще, столичная штучка. А на вашу сестру это действует неотразимо. Да и часто ли такое встретишь в наших краях? Про масштаб личности и не говорю! Кстати, он и сам страсть, как охоч до женского полу. Но, разумеется, не бабник, а истый джентльмен. Не то что я!..

– Женат?

– Дважды. И дважды разведен.

– А дети у него есть?

– Есть. Двое.

И вот друг приехал. Миша предусмотрительно обзавелся больничным листом на все время его пребывания. Тяжелый грипп, видите ли, его сразил. Это в июле-то! Но не ходить же на службу, когда гость здесь? На следующий день Миша пригласил Анну на смотрины.

– Это Рува, мой кореш ненаглядный. Мы с ним в Одессе были – не разлей вода, – с нежностью глядя на гостя, сказал Миша. – А это Анюта. Мы с ней тоже не разлей вода.

Друг и вправду был хорош собой. Густые черные волосы. Очки, как у нее, только