Владимир Леви - Куда жить Страница 59

Ответить спешу сразу — почему, легко догадаетесь…

В.Л., пишу с надеждой получить совет по поводу моей четырехлетней внучки. Она постоянно говорит о смерти… Я не хочу жить.

Я хочу к Боженьке на небо и чтобы меня закопали в землю… Я не хочу взрослеть. Hе справляйте мне дни рождения… Я не хочу взрослеть, потому, что когда я стану большой, вы умрете, и я останусь одна…

Я пытаюсь ей объяснить, что мы всегда будем с ней, что ей нечего бояться… Но эти разговоры не прекращаются. Она никогда не видела похорон, ну если только по телевизору. Семья у нас благополучная, нет причин для страха… Хотя, возможно, чего-то она все же боится… Как нам вести себя, как отвлечь ее от этих мыслей?..

Л.А., подобные настроения посещают почти каждого ребенка, потом сами собой проходят и забываются; но если они устойчивы и непреходящи, особенно у такой малышки, это уже требует повышенного внимания со стороны взрослых…

Возможных причин две, и они друг друга не исключают. Либо в семье все-таки не такое уж благополучие и есть какой-то неявный конфликт или напряженность между родителями, или между вами и родителями (кстати, почему пишете именно вы, бабушка, а не мама с папой, и что они думают по поводу происходящего?)

А вторая возможная причина — особость, необычность ребенка. Может быть, ярко выраженный меланхолический темперамент, чрезвычайная чуткость и ранимость души при раннем умственном развитии…

Похоже, у девочки вашей есть и страхи, и признаки депрессии («не хочу жить… хочу, чтобы меня закопали в землю…»), но судить об этом наверняка не могу — письмо не дает достаточной информации.

Чтобы советовать обоснованно и конкретно, психотерапевт должен получить подробное представление об атмосфере в семье, о взаимоотношениях между всеми ее членами, о характере каждого и о стиле взаимоотношений с ребенком, о характере и особенностях развития самого ребенка, начиная с зачатия… Где же родители, почему они не проявляются?..

Ответа на свой ответ я пока не получил; это укрепляет меня в предположении о какой-то напряженке в семье, где бабушка явно на первой воспитательской роли, что само по себе не плохо, но… Где родители?..

О случае довольно похожем сообщает мама пятилетнего мальчика.

В.Л., мой Никитка примерно полгода назад стал мучаться вопросом смерти. Особых причин не было, но с раннего возраста он очень интересовался миром животных, знал, что все друг друга едят, что звери могут умереть от голода, от болезней и т. п. Когда ему я или муж рассказывали про своих бабушек и дедушек, на его вопросы «а где они сейчас?» приходилось отвечать, что они уже умерли.

Примерно в сентябре началось следующее:

— Почти каждый вечер Никитка плачет по 10–15 минут, что не хочет умирать.

— Говорит, что не хочет расти, так как все, кто растут, потом умирают.

— Хочет оставаться маленьким, никогда не вырастать и жить вечно.

— Не хочет есть мясо, чтобы не расти.

— Плачет, что умрем мы с папой.

— Говорит, что, когда вырастет, придумает лекарство (эликсир бессмертия). Потом плачет, что если даже «умные ученые» за столько лет не придумали этого лекарства, то у него, Никиты, наверное, не получится тоже.

— Придумал: чтобы жить вечно, надо говорить «Я жду до лета».

Что эта спасительная фраза поможет ему жить вечно, так как «лето каждый раз новое, и если я буду ждать каждый раз новое лето, то я не умру».

— Говорит, что лучше бы его совсем не рожали, так как тогда ему не надо было бы бояться умирать.

Мне его ОЧЕНЬ жалко… Сама я стала бояться смерти года в два и, пока сама не родила, боялась ее панически: ночами просыпалась, плакала… Сейчас вопрос приглушился, но скрытий страх остался. Как помочь моему маленькому, если я сама боюсь… Что нам делать? Как нам реагировать?..

Алена, ваш сын проходит обычную стадию знакомства с реальностью, которая включает в себя и реальность смерти. Смертность как свойство жизни, как принадлежность собственной жизни — когда-то и мы с вами столкнулись с этим впервые…

На эту тему я кое-что писал в «Нестандартном ребенке» и других книгах, в рассылках, но сколько чего ни напишешь, все будет мало и неудовлетворительно.

Немудрено: все силы разума и души человеческой с тех незапамятных пор, как человечество начало себя сознавать, бьются, как волны о каменный берег, об эту мучительную данность, непостижимую тайну предела бытия, всепреходящести, всеконечности (и себя включая) — тайну вечной невечности…

Сколько ни напридумано вер в жизнь бесконечную, версий возможного бессмертия — и переселение душ (реинкарнация), и царствие загробное с его разными небесными, подземными и еще какими-то помещениями, и переход бытийственной информации в антимир и обратно, и возврат времен в циклах пульсирующей вселенной, и перспективы клонирования, и заморозка, и прочая, прочая, — все в лучшем случае боль смягчает, но утолить не может; все если и достаточно обнадеживает, то недостаточно убеждает; все ужас небытия вроде бы прогоняет или отодвигает, а он лезет обратно, лезет отчаянно…

Со всеобщей смертной обреченностью, с приговоренностью — давайте для простоты и доступности назовем ее, что ли, Скелетом — каждый родившийся встречается в одиночку, голеньким и беспомощным, бесконечно глупым… Да, травма первой встречи просыпающегося сознания со Скелетом для нормально развивающегося ребенка практически неизбежна, все дети переживают ее по-разному, одни раньше, другие позже, одни острее, другие — мягче. И все или почти все — раньше или позже, легче или труднее — находят какой-то способ внутренней защиты, точней, способ сосуществования — некий шкаф, куда этот самый Скелет более или менее благополучно запихивается, до поры до времени…

Все человеческие состояния (и не только детские), когда Скелет оказывается вне шкафа (или человек сам в свой же скелетный шкаф залазит, так тоже часто бывает), я называю Кризисами Сознания Смертности, сокращенно: Кри-Сме, и таких Кри-Сме, в разных масштабах, каждый в жизни переживает, по моим подсчетам, самое меньшее, три, а самое большее — семь. Как правило, Кри-Сме именно из-за своей мучительности быстро и благополучно минуют, более того — помогают подвижкам в развитии, продвижению к зрелости души и ума. Лишь немногие застревают в них на долгие годы, и таким несчастным, конечно, не позавидуешь…

У вашего Никиты первый Кри-Сме протекает в довольно острой форме, граничащей с депрессией, — это, кстати замечу, признак незаурядности мальчика.

Сразу произнесу ключевое слово, содержащее в себе всю возможную от вас помощь ребенку. Оно вот: ВЕРА.

По минимуму — верьте хотя бы лишь в то, что он справится сам. Верьте, что боль скоро смягчится, а затем и пройдет, минует — найдется какой-то шкаф для Скелета, как и у нас с вами, как у наших родителей…

Жизнь должна продолжаться и наполняться жизнью!..

Если бы предки наши и мы вслед за ними не помещали свои Скелеты в шкафы — каждый в свой, — жизни и нас с вами не было бы вообще!..

Чем убежденнее сами вы поверите в преходящесть Кри-Сме, тем быстрее он и пройдет у ребенка, тем быстрей отыщется или построится шкаф для Скелета…

Теперь чуточку насчет самого шкафа.

Кем бы вы ни были по убеждениям — атеистом или человеком религиозным, материалистом или наоборот, или ни тем ни сем, человеком промежуточным, растерянным и мятущимся, как сегодня многие, — вы легко со мной согласитесь: голую, тупую, бессмысленную смертную обреченность в сознании ребенка необходимо заменить чем-то, иначе… Ну ясно, картинку непристроенного Скелета уже имеем. И видим, что сам ребенок уже пытается для него свой самодельный шкафчик из подручного материала соорудить. Ищет ВЕРУ, а для начала — хотя бы надежду на возможную веру….

Помогите же ребенку понять смерть не как полное исчезновение и небытие, а как продолжение жизни другими средствами, как бытие другим способом, другим ОБРАЗОМ — как переход в другую жизнь, в иной мир — и мир не разлучающий, а соединяющий! — мир, где все ушедшие, любящие друг друга, снова встречаются, пусть и в каком-то совсем новом облике…

Только не надо здесь ничего категорично догматизировать и нарочито выдумывать — ваш ребенок все допридумает сам — себе соразмерно-созвучно или задаст нужные ему самому вопросы. Сам выйдет и на живое, естественное ДЛЯ НЕГО представление о высшей ведущей силе бытия, именуемой Богом…

Мы нашей семилетней Маше с четырех—пяти ее лет говорим примерно вот так: «Маша, мы тебе не можем точно сказать, как мы будем жить ТАМ, после ухода из ЭТОЙ жизни… И никто не может этого точно сказать, потому что жизнь как река — течет только вперед, течет все дальше и дальше… Там, дальше, может быть, река нашей жизни впадает в какую-то другую реку или целый океан — пока не приплыли, еще не знаем…