Сергей Юрченко - Я. Философия и психология свободы Страница 6

Рано или поздно каждому из этих самосознаний, столкнувшись с жестокостью бытия, приходится похоронить своего ангела-хранителя, который, увы, бессилен против мира. Он не защищает от несправедливости, жестокости, равнодушия, клеветы, он не спасает от болезней, от потери близких, от случайных несчастий и закономерных бедствий. И тогда на руинах этого детского солипсического ангела выстраивается храм единого божества. В его очертаниях всегда остается что-то инфантильное, и в согбенной фигуре седого старца, шепчущего молитвы в полумраке своей келье, угадывается силуэт ребенка, который сообщает ангелу свои тайные страхи и заветные желания.

Установлено, что религиозный, медитативный опыт человека, вызывающий у него чувство единения со Вселенной, связан с так называемым эмоциональным мозгом, лежащим внутри височных доль. Этот участок мозга составляет часть лимбической системы, регулирующей деятельность внутренних органов, инстинктивное поведение, эмоции, память и т.п. Его функциями являются наблюдение за нашим жизненным опытом и маркировка особо важных для нас событий и образов — например, облика близкого человека. При такой «маркировке» данное воспоминание как бы помечается неким эмоциональным ярлыком, означающим «это важно».

Нейрофизиолог Дж. Сейвер комментирует: «Содержание глубокого религиозного переживания — его визуальные и чувственные компоненты — точно такое же, что и обычные, каждодневные переживания любого человека. Но височнодольная система «эмоционального мозга» маркирует эти моменты религиозного опыта индивидуума как чрезвычайно важные состояния, сопровождаемые ощущениями большого удовольствия и гармонии. Когда такой опыт пытаются описать другим, удается передать только его содержание и чувство его необычности, но никак не сопровождающие его внутренние ощущения». При этом нейрофизиологам кажется странным, что наш мозг эволюционно развил в себе это качество – считать совершенно бесполезные, казалось бы, в практическом смысле нуминозные ощущения значимыми для себя.

Вот что по этому поводу писал Флобер, страдавший эпилепсией: «К галлюцинациям в собственном смысле слова всегда примешивается ужас; теряешь ощущение своей личности, кажется, будто сейчас умрешь. Я часто явно чувствовал, как покидает меня душа, точно кровь, вытекающая из раны. Я нисколько не люблю жизнь и нисколько не боюсь смерти. Даже гипотеза о небытии не внушает мне никакого ужаса. А между тем меня больше всего привлекает религия. Я хочу сказать — все религии, без исключения. Каждый догмат в отдельности производит на меня отталкивающее действие, но чувство, породившее их, я считаю самым естественным и поэтическим для человечества. Я не люблю философов, которые видели в религии лишь фиглярство и глупость. Лично я вижу в ней необходимость и природное чувство».

Так называемое «онтологическое доказательство существования бога» основывается как раз на том, что каждый человек имеет интуитивное представление о боге. И это действительно так. Самосознание без его носителя Сознания невозможно. Мы носим в себе готовую идею того, что находится в основе нашей души. Это нуминозное Я присутствует в каждом из нас и в каждом животном, самосознание которых реализовалось в более или менее примитивной форме души. Этот Дух бесчеловечен в высшем смысле этого слова. Он – вне нашего языка, вне нашей человеческой диалектики, за глобальным горизонтом нашего разума. Мы ощущаем в себе присутствие Сознания, но любая попытка обратиться к нему в интроспекции автоматически ставит нас перед самосознанием. Можно сказать, что Сознание есть, пока мы на него не смотрим, но оно исчезает, когда мы хотим взглянуть на него. Это стремление подобно попытке так быстро обернуться вокруг себя, чтобы увидеть собственный затылок.

Мы уже разобрались с абсурдным для западного мышления солипсическим тезисом о том, что есть лишь одно Я. Разберемся теперь с еще одним абсурдным следствием этого солипсизма. Он выражается в буддистской доктрине иллюзорности мира (Майи), ведь если все самосознания, которые мы называем своим «я», есть «подделки», то и реальность, в которой мы живем, есть лишь декорации. Как это может быть? В самом начале мы рассматривали гипотетический «мозг в колбе». Конечно, то, что с нейрофизиологической точки зрения реальность предстает для мозга лишь как череда импульсов, не отменяет саму реальность. Скорее это лишь укрепляет материалистические позиции: импульсы могут породить субъективные искажения объективной реальности, которую воспринимают все без исключения. Призраки не объясняют физику и химию, а вот физика и химия вполне могут объяснить природу призраков, как и вообще любое психиатрическое отклонение. Тут необходимо более глубокое погружение в психофизическую проблему и нейролингвистику. К этому мы вернемся позже, а пока скажем вот что.

Физика и химия – это язык, как и вообще любое наше знание. Но что есть язык? Это – формальная система для передачи информации, будь то речь, письменность, рисунок, язык жестов и т.д. Как ни странно это прозвучит, но лингвистика не решает проблему языка. Она лишь может поставить вопрос: Если язык является искусственным и внешним для самосознания, то как он вообще усваивается самосознанием? Чтобы выучить иностранный язык, нам достаточно памяти, которая поможет нам установить параллели между иностранным и нашим родным языками. Но младенец рождается без языка. Какие параллели устанавливает он? Еще до того, как ему начнут показывать пальцем предметы и давать им имена, он должен научиться видеть эти предметы. А это – уже язык. Видеть мир – значит уже владеть языком. Физика и химия говорят нам, что настоящая реальность состоит из атомов, а атомы – из квантов. В такой реальности есть лишь совокупности квантов и нет никаких предметов. А из чего состоят кванты? Пожалуй, из вакуума, из ничего. И как же это ничто превращается в наш предметный мир? Наше зрения как функция мозга уже есть язык. Не будь так, и мы, как персонаж фильма «Матрица», который вместо физического мира начинает видеть лишь биты информации, могли бы «увидеть» лишь вакуум, т.е. не увидеть ничего, как гипотетический мозг в колбе, у которого нет органов зрения. Тем не менее, как мы уже говорили, этот мозг должен знать себя. Как? Только посредством языка.

Феномен возникновения Вселенной и феномен возникновения самосознания (души) составляют единую онтологическую загадку, поскольку и то, и другое являются предметом нашего языка (мышления), но при этом сами возникают из того, что мы в своем языке именуем «ничто», которое выносим за пределы познаваемых объектов (и тут-то начинается наш мистицизм). Человек рождается как Вселенная, и Вселенная рождается как человек. О космической переменной в этой «антропной формуле» мы поговорим позже, а пока ограничимся самосознанием и его мышлением. Итак, мы имеем самосознание уже с языком. Но откуда взялся язык? Ж. Пиаже говорил: «Моя гипотеза сводится к тому, что условия возникновения языка составляют часть более широкой совокупности условий, подготовленной различными стадиями развития сенсомоторного интеллекта. Именно в этот момент появляется язык, и, следовательно, он может использовать все, что было достигнуто сенсомоторной логикой и символической функцией в широком смысле, в котором я употребляю этот термин, язык же является лишь ее частным случаем». Иначе говоря, способность к сенсомоторным реакция, а в конечном итоге, сама способность быть живым уже содержит в себе праязык.

Этот праязык может благоприобретенным только в том смысле, в каком благоприобретенной является для нас Вселенная. Если мы говорим, что младенец рождается без языка, то мы должны признать и то, что младенец рождается с глазами, но слепым, ибо для того, чтобы видеть, недостаточно только глаз как органов восприятии. Ведь и машине кроме фотоэлементов нужна программа распознавания объектов, отраженных в этих фотоэлементах. Но чтобы объекты, состоящие из ничего, стали предметами нужна до-программа, праязык. Ребенок уже должен обладать этим праязыком. Если программу создает он сам, то и реальность создает он сам. Реальность – это и есть Праязык. Пиаже, отстаивая свою сенсомоторную гипотезу, заявляет: «Да и если признавать гипотезу о врожденности языка, почему не признать того же и для символической функции во всем ее объеме, и, наконец, для чего-либо еще более общего?» Под «более общим» этот психолог подразумевает явлении саморегуляции живого организма, которое, конечно, нельзя признать врожденным и присущим разуму, ибо оно касается всей эволюции и всего организма. В нашем определении это «более общее» и есть дородовое для каждого из нас панпсихическое Сознание. А если самосознание – подделка Сознания, то и реальность есть лишь проекция самосознания на единое Сознание (ничто).