Уолтер Липпман - Общественное мнение Страница 7

Сцену, напоминающую описанную выше, можно было наблюдать в сенате США. Утром 29 сентября 1919 года, за завтраком, один из сенаторов прочитал сообщение в газете «Вашингтон пост» (Washington Post) о том, что на побережье Далмации высадилась морская пехота США. Вот что говорилось в газете.

Установлены следующие важные факты. Приказ контр-адмирала Эндрюса, командующего военно-морскими силами в Адриатике, поступили от Британского Адмиралтейства через Военный Совет и контр-адмирала Кнаппса в Лондоне. Никто не спрашивал подтверждения приказа у министерства военно-морского флота…

Г-н Дэниэлс, по-видимому, оказался в странной ситуации, когда пришли телеграфные сообщения о том, что силы, которые он должен был полностью контролировать, без его ведома начали военные действия. Стало очевидно, что Британское Адмиралтейство могло отдавать приказы контр-адмиралу Эндрюсу, чтобы тот действовал от имени Великобритании и ее союзников, поскольку ситуация требовала жертв государственного масштаба, чтобы держать в узде соратников Д'Аннунцио[74].

Как стало ясно позднее, согласно новому плану Лиги Наций в экстремальных ситуациях иностранцы могут управлять Американскими военно-морскими силами — с согласия или без оного со стороны министерства военно-морского флота США… и т. д. (курсив мой. — У.Л.).

На заседании сената первым комментирует сообщение г-н Нокс от Пенсильвании. Он негодует и требует расследования. В следующем выступлении — г-на Брандеджи от штата Коннектикут — уже чувствуется, что возмущенный тон первого выступающего порождает доверие. Если г-н Нокс возмущается и хочет узнать, правдиво ли сообщение, то г-н Брандеджи через полминуты хочет узнать, что бы произошло, если бы были потери среди личного состава. Г-н Нокс, заинтересовавшись вопросом, забывает, что он требовал расследования, и отвечает на вопрос. Гибель американских морских пехотинцев означала бы вступление страны в войну. До сих пор дискуссия развивалась в условном наклонении. Далее следует ее продолжение. Г-н МакКормик от штата Иллинойс напоминает сенату, что администрация Вильсона склонна к ведению небольших несанкционированных войн. Он повторяет остроумное замечание Теодора Рузвельта о «ведении мира». Новый обмен репликами. Г-н Брандеджи замечает, что корабли действовали «согласно приказам Совета Лиги Наций, который заседает где-то там», но он не помнит, кто представляет Соединенные Штаты в этом органе. Совет Лиги Наций не упоминается в конституции Соединенных Штатов. Поэтому г-н Нью предлагает резолюцию, согласно которой требуется представить соответствующие факты.

До этого момента сенаторы все еще смутно осознают, что они обсуждают слух. Будучи юристами, они все еще помнят о необходимости предоставления доказательств и свидетельств очевидцев. Но как люди из плоти и крови они уже испытывают страшное негодование из-за того, что американские корабли получили приказ участвовать в военных действиях от иностранного руководства и без согласия конгресса. Психологически они готовы верить этому, поскольку, будучи республиканцами, выступают против Лиги Наций. Это подстегивает к выступлению лидера демократов Хичкока, сенатора от штата Небраска. Он становится на защиту Совета Лиги Наций: тот действовал в условиях войны. Мир еще не был заключен, потому что республиканцы затягивают его заключение. Следовательно, действия Совета были продиктованы необходимостью и не противоречили законам. Обе стороны теперь допускают, что сообщение было правдивым, а выводы, которые они делают, продиктованы их партийной принадлежностью. Тем не менее основу дискуссии составляет это удивительное допущение, и оно пересиливает принятую ранее резолюцию проверить его истинность. Данная ситуация показывает, насколько трудно даже профессиональным юристам не реагировать на ситуацию до тех пор, пока не выяснится, что же на самом деле произошло. Сенаторы реагировали мгновенно, приняв фикцию за правду потому, что очень хотели этого.

Несколькими днями позже появилось официальное сообщение, что ни британское правительство, ни Совет Лиги Наций не отдавали никаких приказов силам морской пехоты США. Десант высадился по просьбе итальянского правительства для защиты итальянцев, и американский командующий получил официальную благодарность от итальянских властей. Морские пехотинцы не начинали военных действий против Италии. Они действовали согласно практике, принятой в международном сообществе, не имевшей никакого отношения к Лиге Наций.

Сценой, где происходили действия, была Адриатика. Восприятие места действия в умах вашингтонских сенаторов было заведомо ложным. Ложную картину создал человек, которого волновали не столько события в Адриатике, сколько поражение Лиги Наций. Реакция сената на эту картину вновь разожгла межпартийные противоречия по вопросу поддержки Лиги Наций.

Нет смысла обсуждать, действовал ли сенат на должном уровне или нет в данном конкретном случае. Как, впрочем, и сравнивать его с нижней палатой парламента. В данный момент я хочу сосредоточиться только на разыгрываемом во всем мире спектакле: люди влияют на свою среду под действием стимулов, исходящих из псевдосреды. Ведь даже тогда, когда принимается во внимание целенаправленный обман, политическая наука должна разъяснять, как два государства, атакующие друг друга, могут быть уверены, что они защищаются от агрессора, или как два класса, находящиеся в состоянии войны, могут быть уверены, что выступают во имя общих интересов. Кто-то, вероятно, скажет, что они живут в разных мирах. Но вернее будет сказать, что они живут в одном и том же мире, при этом ощущая и полагая, что живут в разных.

Урегулирование политических интересов в Большом Обществе (Great Society) происходит именно при столкновении между собой особых артефактов: частных, групповых, классовых, территориальных, профессиональных, государственных, сектантских. Но именно эти фикции и определяют значительную часть политического поведения человека. Пятьдесят полновластных парламентов, которые, вероятно, следует принимать во внимание, состоят, каждый по крайней мере, из сотни законодательных органов. Те, в свою очередь, — как минимум из пятидесяти иерархий местных и городских законодательных собраний, которые вместе со своими исполнительными, управленческими и законодательными органами образуют формальную власть на Земле. Но и это не приоткрывает нам всей степени сложности политической жизни. В каждом из этих бесчисленных центров власти существуют партии, а эти партии тоже образуют иерархии, уходящие своими корнями в классы, клики и кланы, кроме них действуют еще отдельные политики, каждый из которых образует свой собственный центр паутины, сотканной из связей, памяти, страхов и надежд.

Так или иначе, по причинам, которые не придают огласке, в результате доминирования, компромисса или взаимных услуг от этих политических органов исходят приказы о движении армий или заключении мирных соглашений; о помиловании, ссылке, заключении под стражу, защите прав на собственность или ее конфискации; приказы, определяющие размер налогов, поощряющие один вид предпринимательства и осуждающие другой, упрощающие иммиграцию или затрудняющие ее, развивающие средства массовой информации или вводящие жесткую цензуру. Согласно этим приказам строятся школы и военные корабли, провозглашаются «политические программы» и «судьбоносные решения», возводятся экономические барьеры, создается или отчуждается частная собственность, один народ подчиняют другому, защищаются интересы одного класса в ущерб интересам другого. Каждое решение строится на строго определенном видении фактов. Определенное видение обстоятельств становится основанием для выводов и стимулирует впечатления и ощущения.

И даже все названное выше не приоткрывает завесу над действительной сложностью картины. Формальная политическая структура существует в социальной среде, где имеются бесчисленные большие и малые корпорации и институты, ассоциации с добровольным и обязательным членством, государственные, периферийные, городские и районные объединения, которые достаточно часто принимают решения, учитываемые политическими органами. На чем основываются эти решения?

«Современное общество, — говорит Честертон[75], - является по своей природе небезопасным, поскольку оно основывается на представлении о том, что все люди будут делать одно и то же, руководствуясь разными причинами… И точно так же, как в голове каторжника может зреть злостное преступление, которое он намеревается совершить в одиночку, под шляпой провинциального чиновника может гнездиться особая философская система. Один человек может быть абсолютным материалистом и считать, что его собственное тело — страшная машина, порождающая его сознание. Он будет прислушиваться к своим мыслям как к монотонному тиканью часов. Другой человек, его сосед, может быть сторонником движения «Христианская наука» (Christian Science) и каким-то образом представлять свое тело менее материальным, чем тень от него. Он может даже почти увериться в том, что движения его собственных рук и ног подобны движениям змей в галлюцинациях человека в состоянии белой горячки. А третий может быть христианином. Он, как говорят его соседи, живет в мире волшебных сказок, в мире неземных образов, скрытых для всех, но явных для него самого. Четвертый может быть теософом и, вероятно, — вегетарианцем, и я не вижу оснований, почему я не могу доставить себе удовольствие, вообразив, что пятый поклоняется дьяволу… Независимо от того, есть ли какой-то толк от такого разнообразия, можно сказать, что единство этого сообщества ненадежно. Предположение, что все люди всех времен и народов, думающие по-разному, будут тем не менее действовать одинаково, очень сомнительно. Оно означает, что вы строите общество не на общности людей и даже не на соглашении между ними (convention), а скорее — на случайном стечении обстоятельств. Четверо людей могут встретиться под одним уличным фонарем; один из них подошел к нему, чтобы, выполняя программу реформы городского хозяйства, покрасить его в густо-зеленый цвет; другой — чтобы заглянуть в свой требник; третий — чтобы обхватить его в восторженном порыве, вызванном винными парами; а последний — чтобы встретиться со своей дамой сердца. Но ожидать встречи тех же самых людей в этом месте на следующий вечер неразумно…»[76].