Джеймс Холлис - Грезы об Эдеме: В поисках доброго волшебника Страница 8

Разумеется, все проекции формируются бессознательно; как только человек отмечает: «Это моя проекция», — значит, уже начался процесс ее ликвидации. Иначе говоря, как только мы начинаем пытаться что-то действительно осознать, то сразу же Другой перестает притягивать, удерживать и возвращать нам наши проекции. И если существует главный закон функционирования психики, то он заключается в том, что внутреннее бессознательное содержание психики проецируется вовне. Именно поэтому Юнг заметил: «Если человек не осознает внутреннее содержание своей психики, оно влияет на него извне и становится его судьбой»19. Но поскольку психика состоит из множества расщепленных энергетических образований, комплексов и архетипических форм (которым Юнг придал статус, близкий к мифологическому, назвав их анимой, анимусом, Тенью), причем практически все они являются бессознательными, то всегда появляется возможность для проекции. Поскольку я никогда не способен познать бессознательное ни теоретически, не практически, то я никогда не знаю, какие энергии автономно действуют у меня внутри, создавая покров иллюзии и набрасывая его на тот мир, который мне кажется известным.

Более двухсот лет тому назад Кант предупреждал, что познать Ding-an-Sich, «вещь-в-себе», нельзя в принципе, то есть существенные характеристики внешней реальности непознаваемы; познанию поддается лишь результат психической обработки субъектом своего феноменологического восприятия реальности. Используя тавтологический оборот, можно сказать, что мы лишь ощущаем наше ощущение! Убедившись в субъективности человеческого восприятия, Кант завершил изучение метафизики, то есть поиск абсолютной реальности, и тем самым доказал необходимость изучения психологии, то есть исследования внутрипсихических процессов.

«Все отношения — все без исключения отношения — начинаются с проекции», — таким простым, но категоричным утверждением я начинал семинар в одном из городов западного побережья США два года тому назад. Не закончив оставшуюся часть вступления, мне пришлось остановиться, так как два слушателя, сидевшие в разных местах аудитории, громко и очень эмоционально стали мне возражать. «Но иногда вы просто знаете, — настаивали они, — вы видите с первого взгляда, что это тот самый человек». Только присутствием невидимого комплекса, сравнимого с подводной миной, которая находится впереди быстро идущего корабля, можно объяснить подобный мощный энергетический выплеск. Оба моих оппонента настаивали на том, что Другого можно узнать сразу, в особенности того Другого, который является Возлюбленным. Разумеется, у каждого человека есть интуитивная функция, на которую одни из нас полагаются больше, чем другие, и иногда их предположения вполне оправдываются. Мы «ощущаем», что это должно быть так, а не иначе; мы «чуем это своим нюхом», как кот чует мышь, мы «видим это своим сердцем, печенью, селезенкой и всем остальным…» Но при этом мы также часто ошибаемся.

Я воздержался от вопроса к своим оппонентам, находятся ли все еще рядом с ними их Возлюбленные — те, про которых им сразу «все стало ясно» с первого взгляда. Мне очень хотелось бы знать: если спустя много лет оказалось, что этот первый великий инсайт оказался истинным, насколько отношения с Другим сохраняли свою первоначальную искренность и страсть на протяжении всего этого времени? Неужели эротическая связь и по сей день была столь же сильной, как в первое время? Я подозреваю, что нет, ибо это бывает крайне редко. Но такова сила идеи, аффективно заряженной идеи, которая в действительности называется «комплексом». Назвать такую идею комплексом — ни в коем случае не значит обесценить ее. Проще говоря, комплекс — это энергетически заряженная идея, которая напоминает о себе, стучась в область нашего мышления, когда ей «вздумается».

Энергию комплекса нельзя переоценить; по сути именно она определяет как индивидуальную историю человека, так и традиционную культуру общества. Нас всех воодушевляют две великие идеи, или два комплекса. Обе идеи ложные, и мы хорошо это сознаем, но при всем при том находим множество способов это отрицать, скрывать или находить этому рационалистическое объяснение.

Первая великая ложная идея — мечта о бессмертии. Мы знаем, что мы смертны; нам хорошо известна статистика; наконец, мы читаем газеты. При этом каждому из нас внутренне хотелось бы ощутить свою исключительность. Конечно же, именно я по той или иной причине стану исключением и буду жить вечно. Разумеется, мы знаем, что будет совсем не так, но эта фантазия чрезвычайно живуча.

Другая великая ложная идея, овладевшая умами людей, — это мечта о Добром Волшебнике. В ее основе лежит убеждение, что существует человек, который создан именно для нас: он сделает нашу жизнь осмысленной и интересной и исправит изъяны, которые существуют в ней. Он будет жить только для нас, читать наши мысли и удовлетворять наши самые глубокие потребности. Он будет добрым родителем, который защитит нас от страданий, и избавит нас, если нам повезет, от очень опасного путешествия — индивидуации. Все популярные произведения искусства пронизаны этой идеей, а также ее крахом — поиски Доброго Волшебника, нахождение его или ее, пугающее открытие человечности этого Другого и… возобновление поисков. Когда вы едете в автомобиле, включите радио и прослушайте подряд первые десять песен. Девять из них будут посвящены поискам Доброго Волшебника20.

За этими поисками Доброго Волшебника скрывается архетипическая энергия родительских имаго. Впервые мы ощущаем свое Я в отношениях с этими Первичными Другими, которыми обычно являются отец и мать. Само сознание появляется вследствие расщепления этой первичной мистической сопричастности, которая характеризует чувственную сферу младенца. На основе самых первых ощущений формируется парадигма, включающая в себя понятия Я, Другого и отношений между ними. Эти отношения прочно вплетаются в нашу неврологическую и эмоциональную структуру.

Было замечено, что люди, которые долго живут вместе, становятся похожи друг на друга. (Собаки и их хозяева тоже могут стать похожими, но это уже другая история.) Случается и так, что с приближением к пятидесятилетнему рубежу человеку начинает казаться, что его спутник напоминает ему родителя. Подумайте о тех немолодых людях, которые называют друг друга «Мать» и «Отец», «Мамочка» и «Папочка», «Мама» и «Папа». Такие обращения говорят о том, что изначальное влечение к партнеру в первую очередь определялось родительским имаго. Этот бессознательный образ проецировался на всех потенциальных партнеров, пока кто-то из них не оказался «подходящим» для того, чтобы «поймать» эту проекцию и «удержать» ее.

Истинную глубину и энергию таких имаго узнать невозможно, так как они, во-первых, являются бессознательными, а, во-вторых, сформировались еще до того, как появилось сознание, способное на них реагировать. Иногда человек может осознать какую-то особенность, сформировавшуюся в сфере осознанных отношений с кем-то из родителей. Искомый партнер должен быть постоянным и внушающим доверие, например, для создания такого же ощущения безопасности, которое раньше создавал родитель. Но чаще всего патология детско-родительских отношений приводит к конфликтам. Сколько детей, переживших насилие, вступили в отношения с насильниками, беспомощно воспроизводя первичную парадигму? Сколько детей алкоголиков, став взрослыми, нашли себе зависимых партнеров, с которыми вступили в созависимые отношения? Часто такие психологические структуры «дремлют» под покровом бессознательного и не проявляются на протяжении десятилетий. Иногда человек разрывает отношения со своим партнером и сознательно ищет себе совершенно иного спутника, но лишь воспроизводит хорошо знакомую динамику, которая была характерна для прежних отношений.

Конечно же, повторяется только внутренняя психодинамика отношений, а не их внешнее выражение. Какой человек, находящийся в здравом уме, станет искать себе партнера, говоря: «Я хочу в отношениях с тобой отыграть свои детские травмы. Я тебя полюблю, потому что эти отношения мне очень хорошо знакомы»? Однако именно так мы и поступаем. Действительно, страшно себе представить, какая малая часть близких отношений осознается нами и каким сильным является наше запрограммированное желание того, что нам очень хорошо известно. Мы ищем то, что мы знаем, даже если это наносит нам травму.

Вот почему именно Добрый Волшебник нагружен обломками нашей индивидуальной истории и осколками нашей психики. Если у нас есть враг, который удерживает нас в плену, то этот враг — власть нашей индивидуальной истории, которая способна поработить наше сознание, исказить наш взгляд на будущее, помешать нашему выбору и заставить нас постоянно ее воспроизводить. Одна из задач, которые решает психотерапия, — это конфронтация с такой историей, хотя бы в той мере, в какой ее можно осознать, исследуя характерные стили поведения, симптомы и сновидения. Эта конфронтация иногда вызывает потрясение, иногда — депрессию, но всегда приводит к смирению. Как зрелый человек с болью вспоминает те возможности выбора, которые были у него в подростковом возрасте, горько сознавая, насколько он мало тогда понимал, точно так же и бессознательная динамика, которая привела человека к определенному типу отношений, однажды может выйти на поверхность. И тогда мы наблюдаем картину, которую редко можно назвать приятной.