Евгений Елизаров - Рождение цивилизации Страница 8

Итак, собственная пластика индивида начинает кодировать в своих структурах объективные законы каких-то сложных взаимодействий окружающих его физических предметов. Собственная пластика индивида становится носителем совершенно нового пласта информации о внешнем мире, которая уже выходит за рамки чисто физиологических его потребностей. Принципиальная возможность кодирования информации в формах двигательных эквивалентов реальных процессов, в структурах какого-то заместительного движения, не вызывает сомнений. Так, древнее, как мир, искусство танца существует благодаря именно этой возможности, при этом у всех народов мира танец зачастую способен безошибочно выражать собой даже такие сложные и тонкие материи, описание которых с помощью средств речевого общения встречает большие трудности. Нередко жест, сопровождающий речь, способен внести в нее какой-то дополнительный смысл, не описываемый ее лексической и грамматической структурой. И так далее, примеров этому легион. Но такая возможность существует не только у наделенного сознанием человека, она присутствует даже у низкоорганизованных. Для иллюстрации достаточно обратиться к так называемому "танцу" пчел. Правда, здесь возникают определенные трудности для понимания, и вовсе не исключено, что именно их осознание способно прояснить отдельные детали механизма чисто человеческого восприятия. Зачастую (пусть и в неявной форме) дело изображается так, будто восприятие транслируемой в ходе этого "танца" информации осуществляется в процессе какого-то пассивного созерцания. Но может ли такое низкоорганизованное существо, как пчела, наблюдая, подобно зрителю в партере, за "танцем" разведчика, действительно воспринять ее в ее полном объеме? Ведь перевод "танцевальных" па в категории пространства и времени предполагает наличие довольно развитых форм абстрагирующей деятельности сознания. Предположить же его наличие у пчел невозможно, поэтому о пассивном созерцании не может быть и речи. Передача и восприятие информации может состояться только в процессе соучастия, только во время самостоятельного воспроизведения всего исполняемого разведчиком действия каждым субъектом в отдельности. Только такое соучастие в нем и может сформировать то, что называется мышечной памятью. В свою очередь только эта мышечная память или, иначе говоря, синтезированная в процессе самостоятельного воспроизведения формула движения в пространстве и может служить тем руководящим началом, которое впоследствии доводит насекомое к цели, - простому же наблюдателю, пассивному "зрителю из партера" цель остается недоступной. Впрочем, дело не только в чисто механической мышечной памяти. Никакой даже самый примитивный - психический образ, который формируется у индивида в ходе восприятия внешних раздражений, немыслим вне сложноструктурированной работы всех органов и тканей его тела. Поэтому даже то, что внешнему наблюдателю представляется пассивным созерцанием, на деле является именно такой уходящей в глубь едва ли не субклеточных структур его организма работой всех его тканей. Но если содержание психического образа и состав сопровождающей его восприятие работы всегда связаны друг с другом, то максимально точное воспроизведение всей ее формулы кем-то одним дает возможность воспроизвести в себе хотя бы контуры той же самой реальности, образ которой сформировался у другого. Таким образом, в процессе самостоятельного воспроизведения всего того, что выполняет "разведчик", формируется далеко не одна только мышечная память. На самом деле здесь скрываются куба более фундаментальные процессы, чем те, которые могут быть описаны лишь с помощью этой категории.

4. Эволюция ритуала

Итак, возможность кодирования всей необходимой информации о какой бы то ни было деятельности в структурах заместительного движения сомнений не вызывает. Высказанные здесь соображения касаются только механизма ее передачи какому-то другому индивиду или группе индивидов и ее восприятия этим другим или группой индивидов. Сомнения возникают по иному поводу, их порождает закономерный вопрос: где искать следы такой заместительной деятельности у человека? Ведь если такой заместительной "пантомиме" предстояло сыграть решающую роль в очеловечивании нашего предка, то даже в истекших тысячелетиях она в принципе не могла раствориться бесследно. Впрочем, ответ напрашивается, что говорится, сам собой: это ритуал. Именно он оказывается той пластической структурой, которая синтезирует в себе "пантомимические" составляющие всех звеньев орудийной деятельности, именно благодаря ему происходит первичное овладение способом технологической связи орудий. Поэтому-то ритуал и начинает предшествовать каждому сложному деятельному акту, формируя собой новое неразрывное образование, обнаруживаемое этнографами: "ритуал-деятельность". В свою очередь именно обязательность предшествования ритуала собственно орудийной деятельности на первых порах и обеспечивает успешное ее выполнение. Технологически связанные между собой орудия возникают еще задолго до того, как появляется возможность их интеграции отдельно взятым индивидом в неразрывной структуре какого-то одного деятельного акта. Их появление, как уже было замечено, сопровождается - и обусловливается - разрушением целевой структуры деятельности, формированием принципиально новой потребности (потребность в самой деятельности), которая становится альтернативной чисто физиологическим стимулам к ней, и, наконец, становлением первичной системы распределения продукта. Таким образом, структуры целевой деятельности, использующей развитые цепи орудий, на первых порах могут быть только достоянием всего сообщества в целом. А отсюда и индивидуализация этих форм через посредство ритуала предстает как своеобразный обмен деятельностью, то есть как род коммуникации между сообществом в целом и индивидом. Одновременно формирующихся ритуалов может быть много, ибо и разрушение целевой структуры деятельности, и становление ритуальной системы коммуникации - это процесс, занимающий не одно тысячелетие: согласно датировкам южноафриканских находок, антропогенетический процесс растягивается на миллионолетие. Поскольку же первоначально подлежащая индивидуализации орудийная структура может быть только достоянием сообщества в целом, то каждый такой обменный процесс предполагает необходимость участия в ритуальном действии по меньшей мере нескольких индивидов. При этом никакой ритуал не знает ограничений на число исполнителей, он может выполняться как целой их группой, так и всем сообществом, и в каждом случае каждым его исполнителем одновременно будет воспроизводиться одна и та же информация. Впрочем, в самом начале (ниже мы увидим, что со временем положение изменяется) освоения сложных форм орудийной деятельности, требующих согласования функционально различных средств, одно ограничение все же существует - ритуал не может исполняться в одиночку. Повторюсь: полная информация о содержании тех целевых процессов, которые моделируют заместительные структуры ритуалов, формируется у любого индивида только после непосредственного погружения в живой поток ритуального действия, никакое пассивное его созерцание не дает доступа к ней. И даже несмотря на то, что каждый субъект, в конечном счете является постоянным носителем всей суммы ритуалов, складывающихся в данном сообществе, развернутая информация, кодируемая каждым из них, подобно пассивному словарю человека, может содержаться у него лишь в какой-то скрытой форме, которую еще надлежит активизировать. Другими словами, только через подключение к ритуалу происходит вызов из памяти и всей соответствующей ему двигательной структуры, и всех, сопровождающих ее ключевых образов внешней реальности. Но то обстоятельство, что поначалу ритуал не может быть сугубо индивидуальным действием, является благотворным как для отдельно взятого субъекта, так и для всего сообщества в целом: ведь существование одной и той же информации в одно и то же время у целой группы индивидов делает возможным не только необходимое согласование совместных действий и унификацию самой информации, но и другое, может быть, самое важное обстоятельство: ритуал, цементируя исходное сообщество, способствует своеобразной калибровке и синхронизации тех формирующихся вместе с ним базисных психофизиологических ритмов, на которые впоследствии надстраиваются ритмы индивидуальных сознаний. Но и просто унификация информации открывает новые возможности. В любом эволюционирующем в сторону собственно человеческого общества социуме существует класс деятельностей, которые требуют одновременного применения нескольких орудий, одновременного приложения сил нескольких субъектов. Ведь деятельность, требующая одновременных согласованных действий нескольких индивидов, - это совсем не привилегия человека, она довольно широко распространена в живой природе и наблюдается даже у низкоорганизованных. Но становление таких структур требует весьма и весьма длительного времени, ибо представляет собой функцию слепого естественного отбора. Согласование же информации посредством впервые формирующейся системы коммуникации позволяет значительно ускорить этот процесс, а значит, позволяет значительно сократить время вхождения в общий арсенал (пока еще биологических) сообществ каких-то новых видов практики, требующих согласования как разных орудий, так и одновременных действий различных индивидов. Иначе говоря, способствует существенному ускорению в конечном счете антропогенетического потока в целом. Сказанное означает, что освоению эволюционирующим предшественником человека любой сложной формы орудийной деятельности должно предшествовать становление какого-то специфического ритуала. Но в таком случае следы последнего должны обнаруживаться повсеместно, едва ли не в каждом деятельном акте. Вспомним и уже упоминавшееся обстоятельство, фиксируемое этнографами: ритуал в обязательном порядке предшествует собственно предметной деятельности. Поэтому, развивая логику предмета, следовало бы заключить о том, что он должен предшествовать любой конкретной форме предметной деятельности вообще. Но этим заключением мы вступаем в область противоречий с действительностью, ибо последняя не обнаруживает повсеместных следов ритуала, включающегося в структуру каждого деятельного акта. Впрочем, данное противоречие разрешается просто. Несмотря на то, что ритуальные структуры являются точной моделью предметно-практической деятельности, абсолютного совпадения траекторий движения исполнительных органов здесь не может быть. Вглядимся пристальней. Уровень энергетических затрат организма, скорость движения исполнительных органов, амплитуда их движения и т.п. - все это самым непосредственным образом регулируется предметным содержанием технологического процесса. То есть, тем, что именно производится в его результате. Но отвлечемся от этого "что" и попробуем привести все разнообразные по своему содержанию деятельности к какому-то "общему знаменателю". Очевидно, что этим "общим знаменателем" станет сопротивление той предметной среды, в которой действует индивид: тяжесть используемого орудия, степень податливости материала предмета и так далее. Легко понять, что в случае отсутствия соответствующего сопротивления и со стороны орудия и со стороны самого предмета орудийной деятельности неизбежна определенная деформация траектории движения исполнительных органов тела субъекта. Между тем моделирующий предметную деятельность ритуал представляет собой образование, развертывающееся как бы в иной среде - в среде, не оказывающей практически никакого противодействия. Поэтому уже с самого начала структура заместительного движения должна отличаться от формулы реального орудийного процесса. Но, как мы помним, ритуал становится составным элементом каждого деятельного акта, другими словами, он просто обречен на постоянное повторение и повторение. Но если контур ритуальной пантомимы уже с самого начала отличается от формы отягощенного предметностью собственно целевого процесса, то именно в силу этого непрестанного своего повторения все существующие между ними отличия будут только углубляться и накапливаться. Структура заместительного движения, по-прежнему оставаясь точным двигательным эквивалентом конкретного предметного процесса, во все большей и большей степени будет расходиться с фактической структурой биологической его составляющей. В этой связи представляется важным понять, в какую сторону должен эволюционировать ритуал, как именно должны изменяться амплитуда и траектория движения задействованных в нем исполнительных органов, энергетические затраты организма и так далее. Вдумаемся. Механизмы управления деятельностью, не претерпевшей разрушения своей целевой структуры, построены таким образом, что она может быть развернута лишь в присутствии предмета, составляющего потребность индивида. Биологический субъект может действовать только взаимодействуя с ним, и такое взаимодействие является для него единственно возможным способом бытия: животное не в состоянии имитировать что-то. Поскольку же индивид вынужден взаимодействовать с реально присутствующим предметом, то и структура его деятельности в конечном счете может вылиться только в такую форму, какую предписывает ей его поведение, и общая энергетика организма должна стать производной от степени его сопротивления усилиям индивида. Но эти же факты говорят и о другом: если бы существовала возможность взаимодействия с предметом не в реальной практике, но лишь в представлении субъекта, его деятельность, в силу своей беспредметности выполняемая с меньшими энергетическими затратами, по какой-то укороченной, свернутой траектории, не только могла бы, но и обязана была бы постепенно свестись к какому-то скрытому мышечному возбуждению, практически не переходящему на внешний слой двигательной активности. Между тем именно такую возможность и предоставляет имитирующий предметную деятельность ритуал: ведь здесь субъект взаимодействует не с реальным предметом, но лишь с абстрактным психическим образом, который формируется у него вместе с формированием заместительных структур деятельности. Но это только одна сторона проблемы. Взглянем и на другую. Там, где речь идет о каких-то промежуточных звеньях технологически единого процесса, особых трудностей, связанных с размерностью ритуала, его пространственно-временной протяженностью не возникает. Действительно, содержание промежуточного звена - это производство того или иного орудия, между тем и предмет, из которого оно выделывается, и весь комплекс других обусловливающих его производство факторов, остаются на месте в течение практически неограниченного (в сравнении с реальной продолжительностью деятельного акта) времени. Поэтому сколь бы ни длился предшествующий собственно предметному процессу ритуал, деятельный акт в целом от этого нисколько не пострадает, цель деятельности будет достигаться независимо от времени и места развертывания ритуала. Но ведь в конечном счете основным для индивида является не производство орудий, но орудийное взаимодействие с предметом потребности. Предмет же потребности в известных случаях не только не стоит на месте его обнаружения, но и активно строит свое поведение так, чтобы вообще избежать встречи. И если воспроизводить каждый раз весь ритуал, прежде чем приступить к собственно действию, цель деятельности никогда не будет достигнута. Все это показывает необходимость последовательного превращения ритуала в (по возможности полностью) скрытое движение, ибо фиксируемое внешним наблюдателем действие точно так же может оказаться непреодолимым препятствием на пути достижения цели. Таким образом, основное направление общей эволюции ритуала вырисовывается достаточно определенно. Последовательно свертываясь, в конечном пункте своего развития он оказывается полностью интериоризированным или, говоря по-русски, "вложенным внутрь", превращается в какой-то значительно ускоренный процесс, с минимальными энергетическими затратами развертывающийся на каком-то "внутреннем" слое мышечного движения. И при всем этом ритуал продолжает оставаться точной моделью той деятельности, которая выполняется на внешнем слое двигательной активности, если угодно, ее постоянно сохраняемым эталоном, который кодируется в формах полностью интериоризированного движения. Ведь в нем принимают участие те же самые группы мышц, те же исполнительные органы, что и в собственно предметной деятельности, и все эти исполнительные органы действуют по той же самой "формуле", что и на внешнем слое. Таким образом, ритуал еще долгое время продолжает оставаться структурным элементом наверное любого сложного целевого процесса, но именно эта интериоризация и препятствует его обнаружению в структуре каждого дискретного деятельного акта. Замечу попутно еще одно обстоятельство. На первых этапах формирования заместительной "пантомимы" ее исполнение могло быть только коллективным. Интериоризация же ритуала означает собой, что он давно уже превратился в полностью индивидуализированное образование и может исполняться каждым индивидом самостоятельно, в одиночку. Поэтому теперь ритуал превращается в начало, до конца подчиненное уже не только роду в целом, но и отдельно взятому индивиду; отныне вся информация, кодируемая его структурами может произвольно в любом месте и в любой нужный ему момент вызываться к жизни самим индивидом. Иначе говоря, с полной интериоризацией ритуала завершается длительный процесс индивидуализации не только пантомимической формы заместительного движения, но и всей структуры собственно целевого орудийного процесса, которая раньше могла существовать только как достояние целого рода. Заметим и другое. Интегральная жизнедеятельность сообщества в конечном счете складывается из отдельных предметных процессов. Между тем в своем поступательном движении едва ли не каждый из них в своем развитии восходит от элементарных "ручных" операций к каким-то более сложным, включающим в себя целый комплекс функционально различных орудий, структур. А это, в свою очередь, означает, что едва ли не каждый из них проходит через каналы ритуальной коммуникации. То есть для каждого из них формируется свой заместительный эквивалент, каждая из этих заместительных структур проходит весь круг интериоризации и так далее. Поэтому можно утверждать, что ритуальная коммуникация превращается в некоторое тотальное начало, в конечном счете переваривающее в себе всю сферу деятельности эволюционирующего сообщества. Таким образом, каждый осваиваемый индивидом ритуал, сплетаясь с уже интериоризированными им структурами, в конечном счете делает внутренним достоянием индивида по существу весь опыт рода. Сказанное позволяет выделить две основные функции ритуала. В первой из них он предстает как первичная, возникающая задолго до речевого общения, система коммуникации - ведь уже в самом начале своей эволюции ритуал обретает многие атрибуты знака; на основе именно этой первой знаковой коммуникации и осуществляется обмен информацией, обмен формами деятельности. (Впрочем, ритуал - еще не знак в строгом смысле этого слова. Знак требует наличия сознания, поэтому ритуал, скорее, только "предзнак"). Но все же соблюдение строгости диктует необходимость оговорить существенное, хоть и очень сложное для понимания, обстоятельство того, что такая предзнаковая система еще не обеспечивает непосредственного общения на уровне отдельных особей, то есть не дает возможности направленного обмена информацией между индивидами. Здесь мы имеем дело с коммуникацией между отдельным субъектом и сообществом в целом или, если угодно, между родом и индивидом. Но как бы то ни было, именно эта первичная коммуникационная система образует собой тот фундамент, на котором впоследствии и возникает собственно речевое общение. И это обстоятельство не может быть игнорировано: поскольку собственно речевое общение предстает как что-то эволюционно "надстроечное" над ритуалом, именно его законы во многом должны предопределять законы человеческой речи; и значит, в той или иной степени они должны проявляться в жизни каждого из нас, современных людей. Иначе говоря, неуловимая таинственная связь между словом и обозначаемым им предметом должна опосредоваться действием тех двигательных механизмов, которые когда-то были заложены в человеке формирующейся вместе с ним первой системой знаковой коммуникации, то есть в конечном счете определенным образом структурированным движением всех органов и тканей собственного тела человека. И совсем не исключено, что ключ к извечной тайне, разделивший между собой осязаемый предмет и его идеальный образ, сокрыт именно в их проявлении. Впрочем, существо этих механизмов, которые сами способны составить отдельный предмет исследования, выходит далеко за пределы затрагиваемого здесь. В своей второй функции ритуал предстает как цементирующее исходное сообщество начало. Здесь он не просто способствует укреплению тех интеграционных связей, которые объединяют всех его членов, но формирует само сообщество как совокупность индивидов, обладающих одним и тем же этотипом (ниже станет понятным значение этого термина). Важно понять следующее. Любое сообщество любых животных скрепляет их совместная деятельность, совместное жизнеобеспечение, и в особенной мере это справедливо по отношению к биологическому предшественнику человека. Ведь если совместная практика высокоорганизованных стадных животных, как правило, не подавляет способности отдельной особи к автономному выживанию, то здесь, благодаря последовательному развитию орудийного характера деятельности (и одновременно все большему разрушению целевой ее структуры), складывается такое положение, когда индивид оказывается не просто нежизнеспособным вне какого-то сообщества вообще, но неспособным к существованию вне данного коллектива. Другими словами, он может быть обречен даже попадая в какое-то чужое ему сообщество. Это видно из следующего. Уже невозможность интегрировать в составе одного целевого процесса несколько функционально различных орудий делает индивида полностью зависимым от всего сообщества в целом. Значительное же расширение общей сферы орудийной деятельности ведет к тому что активным носителем всей необходимой информации о ней становится уже только оно, поэтому индивид остается дееспособным лишь благодаря сложившейся здесь системы ритуальной коммуникации (добавлю также: и системы распределения продукта). Но дело не ограничивается лишь тем обстоятельством, что индивид до поры может быть только пассивным носителем всей родовой информации. Развивающееся сообщество скрепляет воедино уже не просто совместная деятельность, но и конкретная - то есть непосредственно адаптированная к половозрастной и количественной его структуре - форма ее организации в пространстве и времени. Поэтому в любом другом коллективе (коллективе иной половозрастной и количественной структуры) и способ разделения функций, и порядок кооперации субъектов орудийной деятельности должны быть иными. Эта конкретность формы организации совместной орудийной практики, ее жесткая зависимость от структуры сообщества также закрепляется во всей совокупности его ритуалов. Между тем, как уже было показано, каждый из них в конечном счете подвергается последовательной интериоризации, превращается в какую-то скрытую форму мышечного напряжения, а значит, каждый из них в конечном счете участвует в формировании своих (не исключено, что проникающих вплоть до клеточного уровня организма) глубинных биологических ритмов. И важно понять, что в силу сказанного все эти ритмы оказываются присущими только данному сообществу, все они образуют собой своеобразный его психифизиологический "паспорт". В любом же другом многие параметры, фиксируемые этим "паспортом" так же будут другими. А значит, для любого индивида гипотетически погружающегося в коммуникационный ритуальный процесс какого-то другого социума, информация даже о знакомой ему форме деятельности в своих многое определяющих деталях окажется до конца нераспознанной. Таким образом, его жизнеспособность здесь оказывается под вопросом. Говоря о формировании строго определенного этотипа, я имею в виду именно этот "паспорт", именно такую - специфическую для каждого данного сообщества - эталонную структуру базисных психофизиологических ритмов полностью интериоризированной деятельности, которые формируются вместе с системой ритуальной коммуникации (и, что самое главное, постоянно синхронизируются в ходе продолжающих совместно исполняться ритуалов). Забегая вперед, отмечу, что каждая из замкнутых полной автаркичностью своего хозяйства общин, а следовательно, и каждый составляющий ее индивид, в конечном счете обретает свой, присущий только ей, этотип, и по мере его формирования возникает настоятельная потребность в становлении каких-то межобщинных (и, добавлю, общерегиональных) ритуалов, ибо не просто любая связь между ними, но и элементарное понимание их друг другом на межобщинном уровне оказывается возможным лишь на основе каких-то совместных действий. Впрочем, здесь необходимо, хотя бы вкратце, уточнить следующее. Все эти базисные ритмы, формируемые ритуалом, калибруются и синхронизируются не только со всеми другими проявлениями жизнедеятельности всех членов какого-то данного сообщества, но и со структурой ландшафта, ритмикой сезонных колебаний климата, активности окружающей биологической среды и так далее. Иными словами, все характеристики этого психофизиологического "паспорта" оказываются гармонизированными с полной характеристикой той внешней среды, в которой обитает каждое исходное сообщество. Поэтому в пределах какого-то одного ландшафта и свойственного ему биоценоза все отличия между формирующимися этотипами могут носить, говоря языком философии, только количественный характер, и именно эти количественные отличия должны корректироваться всей системой межобщинных и общерегиональных ритуалов (о которых нам еще предстоит говорить). Между тем за пределами данного региона отличия должны становиться качественными, и это обстоятельство впоследствии становится основой языковой дифференциации, уже не устраняемой общим ритуалом. Но, к сожалению, ограниченность места позволяет и этот аспект обозначить лишь в тезисной форме.