Никколо Макиавелли - Политика для начинающих (сборник) Страница 8

Франческо Сфорца честными средствами и единственно вследствие своего мужества и уменья сделался миланским герцогом и то, что приобрел с громадным трудом, сохранял за собою довольно легко.

Напротив того, Чезаре Борджиа, называемый обыкновенно герцогом Валентино, получил власть благодаря счастью своего отца и потерял ее тотчас же, как только последнее перестало его поддерживать, несмотря на то что не пренебрегал ничем, что может сделать благоразумный и честный человек, чтобы утвердить свое могущество в стране, доставшееся ему при помощи чужого оружия и счастья. Действительно, как я уже говорил, нельзя считать невозможным, чтобы очень искусный человек не стал тотчас же по достижении власти утверждать основы ее, которые должны бы были существовать еще до получения им управления государством, но это труд всегда весьма тяжелый для архитектора и небезопасный для здания. Рассматривая действия герцога, всякий может убедиться, что он потратил немало труда для доставления прочных основ своей власти в будущем. Я считаю небесполезным остановиться на подробном их рассмотрении, так как полагаю, что для всякого нового правителя они могут быть образцом, и если его учреждения не увенчались успехом, то это произошло не от его вины или оплошности, но только вследствие стечения необыкновенных, крайне неблагоприятных для него обстоятельств. Александр VI, желая возвеличить герцогство своего сына, видел, что ему придется бороться со множеством затруднений в настоящем и в будущем. Прежде всего он видел, что не может сделать его обладателем никакого государства, кроме того, которое было подвластно церкви, а против его захвата предвидел противодействие миланского герцога и венецианцев, так как в то время Фаэнца и Римини пользовались уже покровительством Beнеции. Видел он также, что все силы Италии и преимущественно те, которыми он мог бы воспользоваться, находились в руках тех, кто имел более всех оснований опасаться увеличения могущества пап; надеяться на них он не мог, так как все они были в зависимости от семейств Орсини и Колонна и их приверженцев. Для него было, следовательно, необходимо разрушить весь существовавший в Италии порядок, перессорить между собою все итальянские государства, чтобы во время неурядиц суметь привлечь некоторые из них на свою сторону. Ему это было нетрудно, так как венецианцы в то же время, побуждаемые другими основаниями, уже задумывали призвать французов в Италию; он не только не стал этому препятствовать, но даже помог, дозволив Людовику XII расторжение его прежнего брака. Правитель этот, следовательно, вошел в Италию с согласия венецианцев и папы, и, едва он занял Милан, в распоряжении Александра VI очутилось могущественное войско для занятия Романьи; благодаря страху, который нагнало на всех это французское войско, Романья не сопротивлялась и страна само собой очистилась для него. Завладев таким образом этой провинцией, герцог Валентино для осуществления прочности своего господства и дальнейших своих успехов встретил две следующие трудности: одна происходила оттого, что он не мог полагаться на войска, другую представляло могущество французского короля, то есть он столько же опасался, чтобы войска Орсини, которые ему служили, не отказались бы в трудные минуты помогать ему, не только отняв этим у него возможность дальнейших завоеваний, но даже поставив в необходимость потерять уже приобретенное, сколько и завоевательных замыслов французского короля. Орсиниевские войска уже показали перед тем на деле, насколько можно рассчитывать на их преданность, так как, после взятия Фаэнцы, во время Болонской экспедиции, он видел, что они действовали вяло и неохотно. Образ же мыслей французского короля несколько выяснился перед ним тем, что когда, завладев герцогством Урбино, он располагал идти на Тоскану, – французский король воспрепятствовал осуществлению этого предприятия.

Вследствие таких соображений герцог решился действовать независимо и освободиться как от помощи чужих войск, так и от чуждого влияния. В этих видах он стал прежде всего стремиться к ослаблению в Риме партий Орсини и Колонны, действуя преимущественно на тех из их сторонников, которые были значительнее по благородству своего происхождения. Он осыпал их почестями, назначал им значительное содержание, облекал их значительною властью, назначал высокие места – так что в самое короткое время переманил их всех на свою сторону и заставил угаснуть дух партий.

Ослабив, таким образом, сначала партию Колонны, он выждал случая сделать то же самое со сторонниками Орсини, а когда этот случай представился, он блистательно им воспользовался. В самом деле, когда наконец представители этой последней партии стали несколько поздно догадываться, что усиление его могущества и могущества церкви – послужит для них погибелью, они учредили между собой в Маджионе, в Перузе нечто вроде совещательного сейма; на этом сейме было решено как восстание в Урбино, так и смуты в Романьи и все различные трудности, над которыми, однако, герцогу удалось восторжествовать при помощи французов. Восстановив свою репутацию и не доверяясь более ни Франции, ни другой какой-либо чуждой державе, он прибегнул к хитрости и сумел так искусно притворяться, что при посредстве Синьора Паволо, в котором он был уверен, так как осыпал его деньгами и подарками (богатые одежды, лошади и т. д.), ему удалось даже помириться с Орсиниевской партией, и она по своей простоте отдалась в его руки при Синигалии.

Ослабив этих знаменитых предводителей и привязав к себе их сторонников, он тем прочнее усилил свою власть, что в то же время благоразумными и кроткими мерами заставил жителей приобретенных им Романьи и Урбинского герцогства думать, что для них наступила пора благополучной жизни, – и этим заслужил их привязанность. Так как и в этом действии его можно считать образцовыми, то я не считаю бесполезным привести некоторые подробности о мерах, принятых им для этого.

Романья досталась герцогу после ряда правителей слабых и неспособных, скорее разорявших страну, нежели управлявших ею, скорее разъединявших своих подданных, нежели способствовавших им образовать собой сильное единство; так что в ней происходили беспрестанные грабежи, убийства и всякие неурядицы. Герцогу сделалось ясно, что для водворения в ней порядка и повиновения его власти следовало озаботиться о хорошем управлении ею. Для этого он назначил туда мессира Рамиро д’Орко, человека жестокого и энергичного, и дал ему самые широкие права. Этот д’Орко на самом деле в самое короткое время привел все в порядок и водворил всюду спокойствие, чем и приобрел себе весьма быстро репутацию. Тогда герцог, видя, что в насильственных мерах не настоит более надобности и боясь, чтобы дальнейшее господство д’Орко не сделало его ненавистным народу, учредил в центральном пункте провинции судебный трибунал, в котором каждый город имел своего представителя, а главой его выбрал лицо, пользовавшееся общим уважением за свои превосходные качества. Он пошел даже дальше: сознавая что крутые меры д’Орко должны были неизбежно поселить в некоторых жителях чувство ненависти и недовольства, и, желая уничтожить самые основания к такому недовольству, он счел необходимым показать вид, что будто бы все минувшие жестокости происходили не от него, а от личной кровожадности бывшего министра. Для этого, воспользовавшись первым удобным случаем, он казнил д’Орко и приказал выставить на площади в Чезене у плахи тело его, рассеченное пополам, и положить подле окровавленный нож. Это возмутительное зрелище как удовлетворило чувство ненависти в народе, так и поселило чувство страха и уважения к герцогу. Но вернемся к тому, на чем мы остановились.

Преобразовав свои военные силы, уменьшив значение военных сил соседних государств, могших быть для него опасными, герцог увидел, что он стал весьма могущественным почти совершенно обеспеченным от опасностей в настоящем и мог уже думать о дальнейших завоеваниях. Но для осуществления своих завоевательных замыслов он видел одно препятствие – Францию, так как он понимал, что французский король, понявший поздно, что он ошибся в герцоге, не потерпел бы дальнейшего увеличения его могущества. Поэтому он стал искать новых союзов, а в отношении Франции принял двусмысленный образ действий, в то время когда французские войска двинулись против испанцев, осадивших Гаэту; он мечтал даже, что удастся ему поставить Францию в совершенную невозможность ему вредить, – чего, вероятно, скоро бы и достиг, если бы папа Александр прожил долее.

Таким образом боролся он с теми препятствиями, которые представляло ему настоящее. В отношении будущего ему грозила прежде всего опасность, чтобы преемник папы не стал к нему во враждебное отношение и не вздумал бы отнять от него то, что было доставлено ему его отцом – папой Александром VI. Предотвратить такую победу он задумала следующими четырьмя способами: во-первых, он счел нужным искоренить все потомство тех синьоров, которых он ослабил, чтобы отнять у нового папы возможность вредить ему при содействии этих лиц. Во-вторых, он рассчитал необходимость приобрести расположение представителей древнейших родов в Риме, чтобы при их пособии держать нового папу как бы в узде. В-третьих, он задумал сблизиться, как только можно, с членами священной коллегии. В-четвертых, он понимал, что ему еще до наступления смерти папы Александра, необходимо так поднять свои силы, чтобы, в случае надобности, он без чужой помощи мог выдержать первое нападение. В минуту смерти папы Александра три первые способа действия были уже успешно им приложены к делу, и он считал уже, что почти осуществил и то, что требовалось четвертым. В самом деле, ему удалось уничтожить почти все потомство разоренных им синьоров – и мало кому из них удалось от него спастись. Представителей древних родов в Риме ему удалось увлечь на свою сторону, и в самой священной коллегии он располагал уже значительной партией в свою пользу. Что же касается до усиления его могущества, то он уже предполагал в то время овладеть Тосканой: это ему казалось легкодостижимым, так как он уже владел Перузой и Пиомбино и держал под своим покровительством Пизу. Последнюю он мог даже захватить, не принимая в соображение, как отнесется к этому Франция, так как в это время ему не было необходимости ее опасаться. Французы были уже тогда выгнаны из Неаполитанского королевства испанцами, и как те, так и другие были настолько истощены войною, что сами должны были искать дружбы герцога. Вслед за покорением Пизы ему подчинились бы и Лукка и Сиенна, частью из страха, частью из зависти к флорентинцам, которые этим были бы поставлены в незавидное положение. Если бы вся эта программа была им осуществлена (а достигнуть такого осуществления он мог рассчитывать к концу того самого года, в начале которого умер папа Александр), то он достиг бы вершины такого могущества и славы, что сам собою, один, независимо от игры случая или чужой помощи, мог бы быть и сильным, и самостоятельным, благодаря только личному своему могуществу и доблести. Но папа Александр умер, когда еще не прошло и пяти лет с того дня, как герцог обнажил свой меч, и из всех его завоеваний одна только Романья была хорошо устроена, – во всех других областях власть его была еще мало упрочена, ему приходилось колебаться в выборе между двумя враждующими армиями и вдобавок еще быть больным при смерти.