Жизнь волшебника - Александр Гордеев Страница 8

– Именно потому он и называет тебя Справедливым?

– Наверное, и за это тоже. И если уж называет, значит, и сам понимает, что я прав. А если

честно, то я теперь и сам толком не знаю – правильно ли поступил? С одной стороны, как друга его

надо было поддержать, но, с другой стороны, и против себя я пойти не мог. Знаешь, в Витьке для

этого не хватает полной чистоты, в нём есть вроде как небольшой дымный фильтр.

– Понятно, – почти с обидой говорит Люба, – он что же, по-твоему, карьерист?

– Да что ты! – спохватывается Роман. – Не думай так о нём! Он замечательный парень. Просто

не всё ещё обдумал достаточно хорошо. Ну, не накопил он пока ещё в себе серьёзности для

больших дел. А ведь нам без них нельзя. Вот, например, ты никогда не задумывалась о том, как

здорово повезло нам, что мы родились именно в Советском Союзе?

– Да-да, конечно! – подхватывает Люба. – Как-то представила, что я родилась где-нибудь в

Америке, так мне аж дурно стало! Я подумала: ну за что же так посчастливилось мне? Я вообще

очень жизнь люблю. Работу свою люблю. Едешь вот так в поезде по стране, и она такая большая,

такая красивая!

– Ну, так вот, если уж нам так повезло, значит, нам надо как-то соответствовать всему. Если

подумать, так ведь другим-то людям, которые родились в той же Америке, повезло куда меньше.

Разве можно быть там такими же счастливыми, как у нас? Ну вот чем им там гордиться?

– Не знаю, может быть, они гордятся чем-нибудь своим? Ну а что ещё им остаётся, чтобы не

чувствовать себя совсем несчастными?

– Так вот я и говорю, что если мы в такой стране родились, так, значит, с нас и спрос боольший.

– А зачем тебе нужен этот вес, который придаёт партийность?

Объяснить это оказывается непросто. Конечно же, вес нужен для того, чтобы сделать потом что-

нибудь путное. Вот тут-то Серёга лучше бы объяснил. На заставе было и такое мнение, что служба

– это, в общем-то, потерянное время. Роман, чётко осознавая свои внутренние перемены, с этим

не соглашался, но если свои перемены сравнить с переменами Серёгиной жизни, то тот ушагал

куда дальше. Серёга уже накануне того, чтобы стать нужным специалистом, уж не говоря о том,

что успел даже жениться, то есть, куда основательней укорениться в жизни. Правда, у Серёги

другая беда – у него спиваются родители. Может быть, потому-то в последние полгода его интерес

к делам в родной Пылёвке уже не тот. И всё равно его жизненная позиция куда прочнее. А тут что?

«Кто я? – спрашивает себя Роман, – Да никто. Просто дембель, да и всё. А ведь надо же как-то

действовать, как-то реализовывать себя. Знать бы только как». Стремление есть, но какое-то

«тупое», не отточенное. Ну да ничего – вернётся, осмотрится, а там видно будет, с какого конца

подступиться к своим планам.

– А знаешь, – подумав, говорит Роман, – всё-таки мне лучше, чем другим. Я знаю своё дело. А

другие ведь даже не задумываются об этом. Правда, им моя цель кажется глупой – жить в

деревне, что-то там делать, что-то улучшать. Но ведь всё это так здорово! А ты знаешь главное

дело своей жизни?

– К сожалению, нет, – вздохнув, отвечает Люба. – Ты прав – основной массе людей не до этого.

Я жутко завидую таким, как ты. Хотела бы я знать своё дело, да не знаю.

11

– Но ведь это же принципиальная разница! – с волнением говорит Роман, видя вдруг в ней ещё

и единомышленницу, – главное, что это желание есть. А если оно есть, то решение найдётся.

– Как сказать… Многие люди мучаются этим всю жизнь, да так и не определяются. Знаешь, о

чём я подумала? Вот смотришь старые фильмы, особенно про революцию, про стройки

социализма и видишь: тогда все знали, что делать. Я недавно перечитала «Тихий Дон» Шолохова,

так там и красные знают, что делать, и белые тоже. Правда, главный герой мечется из стороны в

сторону, но ведь его метания тоже вроде как определены – он ищет истину. Нам ещё учительница в

школе сказала, что вся мощь этого романа в том и состоит, что там с разных сторон схлёстываются

такие невероятные силы, что искры летят и кровь рекой. Да нам-то ещё ничего. У нас и стройки

разные есть: БАМ и та же целина. А как, например, в Америке? Там же вообще сон и полный

разброд.

Роман смотрит на неё даже чуть озадаченно. Как она рассуждает! А ведь с Витькой-то она так

не поговорит. Тот совсем другой. Удивительно, что Люба даёт хорошую пищу для размышлений. С

ней можно говорить и говорить. Как точно она заметила, что раньше люди знали свой путь, потому

что находились в едином порыве. А в этом порыве, наверное дышалось, как на свободном ветру –

глубоко и спокойно. Хорошо, наверное, жить в таком времени. Жалко, что он-то «Тихий Дон»

пробежал наскоро и мимолетом, между катанием на лыжах с горы и работой во дворе у коров. Но

теперь его стоит перечитать. А если бы во время этого перечтения Люба была рядом, чтобы можно

было обсуждать …

– А вот скажи, – спрашивает она между тем, – ты в армии о чём мечтал больше всего?

– Честно?

– Ну конечно.

– Я мечтал о том, чтобы после службы не быть одному. Ну, не о родителях я, конечно, говорю…

Вот приходишь домой после работы, а тебя там кто-то ждёт, встречает. Всё равно как вторая твоя

половина. Про половинки – это очень правильно сказано. И этот человек живёт примерно так же,

как ты, и интересы у него такие же. А ночью, например, тебе не спится, так пошёл на кухню чай

пить, и она тоже выходит, садится рядом, и мы о чём-нибудь с ней говорим. Я очень настроен на

такую жизнь. Но ведь всё зависит не только от меня. Ведь со всякой-то девушкой такая жизнь не

получится.

– Конечно, нет, – улыбаясь, соглашается она, и Роману понятна её улыбка – Люба думает

теперь, конечно же, о Витьке, по сути-то совсем не зная его.

Из уюта купе не хочется уходить. Вагон, мягко покачиваясь, несётся куда-то и, как чудится, не по

железу, а плавно и нескоро парит по воздуху. Эх, жизнь… Да чего же с ней воевать-то, с такой

жизнью? Нет, что-то не то предсказывал прапорщик Махонин. В неё надо влиться всеми фибрами