Михаил Бейлькин - Медицинские и социальные проблемы однополого влечения Страница 9

При судебно-психиатрическом обследовании каких-либо гормональных нарушений не отмечено, определена умеренно выраженная дебильность. Ряд характерных для олигофрении проявлений эмоционально-волевой недостаточности позволил определить его невменяемость . О. был направлен на принудительное лечение.

Во время лечения пытался вступить в половые связи с больными в качестве пассивного партнёра, но затем на фоне аминазинотерапии поведение упорядочилось, охотно помогал хозяйственной службе в больнице и был выписан через 8 месяцев.

Последующие 4 года О. работал разнорабочим в магазине, алкоголем не злоупотреблял, в социальном плане был вполне адаптирован, но гомосексуальные связи продолжались. Вновь привлечён к уголовной ответственности.

При судебно-психиатрическом освидетельствовании диагностирована лёгкая дебильность; расстройства влечения не были признаны непреодолимыми и не имели эндокринно-сексуальной основы. Определена вменяемость . О. был осуждён на 5 лет лишения свободы. В исправительно-трудовой колонии О. вполне справлялся с работой, но вскоре стал жертвой гомосексуальных домогательств ряда осуждённых, подвергался групповому изнасилованию. Стал объектом издевательств. О. по его просьбе перевели в другую зону, но и на новом месте вскоре стало известно о его гомосексуализме, продолжались случаи изнасилования, моральные и физические истязания. О. был не против гомосексуальных связей, но хотел сближения “по любви”, хотел иметь постоянного “любовника” и крайне тяжело переносил грубость и жестокость заключённых.

В результате длительной психотравмирующей ситуации развилось депрессивное состояние с суицидальной попыткой, послужившее причиной помещения О. в психиатрическую больницу мест лишения свободы. После выхода из состояния реактивной депрессии О. перевели для дальнейшего отбывания наказания на строительные работы. О. жил в общежитии и вскоре вступил в гомосексуальную связь. Оба партнёра тщательно скрывали свои отношения. О. строил планы на дальнейшее (после освобождения) сожительство с этим мужчиной. Когда срок наказания у О. кончился, он остался на стройке до освобождения своего партнёра.

Однако партнёр, освободившись, уехал, не оставив О. своего адреса. О. сделал несколько попыток вновь найти себе постоянного партнёра, но неудачно. На О. обратила внимание одна женщина и предложила ему вступить в брак. В состоянии алкогольного опьянения они совершили один половой акт, от которого женщина получила полное удовлетворение, а у О. осталось “противное воспоминание”. Он прекратил всякое общение с этой женщиной и продолжал поиски партнёра.

Вскоре О. был вновь привлечён к уголовной ответственности. Во время экспертизы высказывал непонимание преследования за гомосексуальные связи, “если они добровольные и на взаимное удовольствие”, жаловался на свою судьбу, сломанную из-за “дурацких законов”. Не считал своё гомосексуальное влечение проявлением какой-либо болезни, заявлял, что ему лучше быть “с сильным и умным мужчиной, чем с глупыми бабами”.

Установлено, что О. не способен критически оценить своё состояние и сложившуюся ситуацию и корригировать своё поведение. Заключение: невменяем; направлен на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа.

В больнице пробыл 3 года, тяготился пребыванием в стационаре, хорошо работал в мастерских, получал лечение аминазином, в гомосексуальных связях не замечен. За время пребывания в местах лишения свободы и на принудительном лечении О. потерял родственников, жилплощадь и после выписки оказался фактически без средств к существованию, так как испытывал трудности с устройством на работу.

О. приехал в Москву, где на привокзальной площади в туалетах пытался проституировать, выискивая гомосексуальных партнёров. Привлечён к уголовной ответственности. При амбулаторном судебно-медицинском освидетельствовании диагностированы лёгкая дебильность и склонность к половым извращениям. Узнав, что как признанный вменяемым он будет вновь осуждён и направлен в места лишения свободы, О. покончил жизнь самоубийством”.

То, что Нохуров именует “историей болезни” , следовало бы назвать документом, обличающим бесчеловечность нашей судебной системы. Вся жизнь О. с ранней юности до самой смерти – серия преследований и истязаний со стороны органов правосудия и уголовников. Судебный медик, с эпическим спокойствием поведавший эту историю, похоже, вовсе не испытывает сочувствия к жертве. Не замечает он и правоты вполне здравых сетований О. на нелепость закона (ныне, к неудовольствию гомофобов, отменённого). На фоне безыскусного отчёта о том, как сломали жизнь человеку недостаточно умному и осторожному, чтобы скрыть свою гомосексуальность, особенно очевидна жестокая глумливость Еникеевой, приписывающей насилие в тюрьмах самим геям.

Главное же, заключённые не меняют своей сексуальной ориентации ни в условиях “зоны”, ни после выхода на свободу. Миф №2 о том, что тюрьма фабрикует гомосексуалов – подвид мифа №1 о том, что половую ориентацию можно сформировать или переделать вопреки врождённым биологическим предпосылкам человека. Кроме того, этот миф – свидетельство крайнего гомофобного предубеждения, царящего в общественном сознании. Термины, связанные с гомосексуальностью, в России, как ни в какой другой стране, спаянны с уголовным жаргоном, отражая понятия и нравы, заимствованные из жизни в “зоне”.

Кое-что о терминологии

Поучительна история превращения термина “педераст” в злобно-презрительную кличку “пидор”. Он возник на основе греческого языка и родствен словам “педагог” (“воспитатель детей”), “педиатр” (“лечащий детей”), а также имени Эраст (“горячо любящий”). “Педераст” в буквальном переводе означает “ любящий детей”.

Гомосексуальные граждане греческих городов-полисов были , в основном, эфебофилами, любившими старших подростков или юношей. По закону Солона совращение несовершеннолетнего свободного грека жестоко каралось (в отличие от принуждения к однополому сексу мальчика-раба). Тем не менее, в древней Греции слово “педерастия” практически не употреблялось. Зато в более поздние времена этот термин стали использовать и как эквивалент слова “гомосексуализм”, и для обозначения анального акта с ребёнком, не достигшим зрелости; и, наконец, как аналог судебного термина “мужеложство”, подразумевая под этим анальный акт двух взрослых мужчин.

В наши дни в словарях и даже в специальной литературе, отечественной и переводной, царит неразбериха. В одних книгах всемирно известного человека именуют педерастом, вовсе не желая унизить его; в других – то же слово применяется для обозначения преступников, совершивших насильственный “педерастический акт” (то ли с ребёнком, то ли с взрослым партнёром). Самым ярким показателем того, насколько гомофобную окраску приобрёл термин “педераст” , стала его трансформация в бранные клички “пидор” (или “пидар” ) и “педик”. Очевидно, что от употребления столь скомпрометированного термина следует отказаться. Это не относится к такому специфическому понятию, как “тюремная педерастия”, прочно вошедшему в современный лексикон.

Происхождение уголовной клички “петух” связано с очевидной ассоциацией: при орогенитальном акте пассивный партнёр совершает “клюющие” движения. Но и с этим не так всё просто, слишком уж многозначно восприятие петушиного образа. У многих народов с ним ассоциируется и сам половой член: вытянутая шея поющего петуха с задранной кверху головкой, увенчанной красным гребнем, напоминает эрегированный член. Недаром кок (петух) – иносказательное название пениса у англичан, американцев, французов. В стихах Артюра Рембо:

Salut à lui, chaque fois

Que chante le coq gaulois,

славится вовсе не поющий петух, а пенис, превращённый эрекцией в фаллос. При этом он становится символом мужской мощи не только героя стихотворения ( “я постигаю магию счастья” ), но и Франции в целом – ведь coq-то галльский!

Как известно, петух – птица не только сексуальная, но и драчливая. В уголовной интерпретации гиперсексуальный и агрессивный потенциал петушиной символики сохранился, но изменил свою направленность и приобрёл драматический оттенок. “Петух” – жертва бесправия, беззакония, бесчеловечности, царящих в “зоне”. По-видимому, на происхождение клички оказал влияние характерный зрительный образ: согнутый подковой тощий заключённый с тюремным “клифом”, стянутым с туловища к голове, с торчащими лопатками и выгнутыми кверху остистыми отростками позвонков напоминает его насильникам, видящим его сверху и сбоку, ощипанного петуха.