Емельян Ярославский - Мысли Ленина о религии Страница 11

Ленин не ограничивался, критикой этих противоречий и указанием этих противоречий. Он отметил, что особенности взглядов Толстого — это особенности нашей революции, как крестьянской буржуазной революции.

«Противоречия во взглядах Толстого, с этой точки зрения, — действительное зеркало тех противоречивых условий, в которые поставлена была историческая деятельность крестьянства в нашей революции. С одной стороны, века крепостного гнета и форсированного пореформенного разорения накопили горы ненависти, злобы и отчаянной решимости. Стремление смести до основания и казенную церковь, и помещиков, и помещичье правительство, уничтожить все старые формы и распорядки землевладения, расчистить землю, создать на место полицейски-классового общежитие свободных и равноправных мелких крестьян, — это стремление красной нитью проходит через каждый исторический шаг крестьян в нашей революции, и несомненно, что идейное содержание писаний Толстого гораздо больше соответствует этому крестьянскому стремлению, чем отвлеченному «христианскому анархизму», как оценивают иногда «систему» его взглядов.

Чрезвычайно ценно было выделить в учении не только Толстого, но и всего сектантства русского то, что в нем хоть сколько-нибудь революционного, что толкало крестьянство на протест против самодержавного государства. Мы уже указывали в статьях Ленина: «Об отношении классов и партии в Государственной Думе к религии, к церкви», как Ленин умел отмечать в выступлениях трудовика-крестьянина Рожкова революционную сторону крестьянского протеста против мерзостей религиозных организаций. Именно Ленин был за то, чтобы нам вести в пору борьбы с царским самодержавием работу, среди сектантства. Тов. В. Бонч-Бруевичу было поручено нашей партией издавать журнал «Рассвет», в котором подчеркивались вce проявления революционной борьбы сектантства. Но Ленин видел, что в толстовстве, на-ряду с резкой критикой казенной церкви, помещичьего правительства, землевладельческих порядков заключается в то же время и самая опасная для революции сторона — это учение о непротивлении злу. Ленин видел, что это учение есть тоже зеркало, отражение того, что жило в крестьянстве:

«В нашей революции меньшая часть крестьянства действительно боролась, хоть сколько-нибудь организуясь для этой цели, и совсем небольшая часть поднималась с оружием в руках на истребление своих врагов, на уничтожение царских слуг и помещичьих защитников. Большая часть крестьянства плакала и молилась, резонерствовала и мечтала, писала прошения и посылала «ходателей», — совсем в духе Льва Николаевича Толстого. Как всегда бывает в таких случаях, толстовское воздержание от политики, толстовское отречение от политики, отсутствие интереса к ней и понимания ее, делали то, что за сознательным и революционным пролетариатом шло меньшинство, большинство же было добычей тех беспринципных, холуйских, буржуазных интеллигентов, которые под названием кадетов бегали в собрания трудовиков, в переднюю Столыпина, клянчили, торговались, примиряли, обещали примирить — пока их не выгнали пинком солдатского сапога. Толстовские идеи — это зеркало слабости, недостатки нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни и закорузлой трусливости «хозяйственного мужичка».

Ленин на примере солдатских восстаний 1905—6 годов показывает, как эта слабая сторона крестьянских восстаний, слабая сторона нашей крестьянской буржуазной революции того времени приводила к разгрому движения.

«Солдат был полон сочувствия крестьянскому делу: его глаза разгорались при одном упоминании о земле. Не раз власть переходила в войсках в руки солдатской массы, но решительного использования этой власти почти не было; солдаты колебались; через несколько часов, убив какого-нибудь ненавистного начальника, они освобождали из-под ареста остальных, вступали в переговоры с властью и затем становились под расстрел, ложились под розги, впрягались снова в ярмо, — совсем в духе Льва Николаевича Толстого».

Эта статья о Толстом показывает, насколько Ленину, противно было всякое непротивленство, как оно должно было быть ненавистно всякому действительному революционеру. Толстой не был революционером, как его многие пытались и пытаются представить. Несмотря на то, что Толстой дал непередаваемые образцы критики буржуазного государства, Толстой сам удержал многих людей от серьезной борьбы с этим буржуазным государством. Вот почему Ленин писал в конце своей статьи о Толстом:

«Историко-экономические условия объясняют и необходимость возникновения революционной борьбы масс, и неподготовленность их к борьбе, толстовское непротивление злу, бывшее серьезнейшей причиной поражения первой революционной кампании».

Но Ленин был уверен в том, что этот период развития крестьянских восстаний пройдет.

«Говорят, — писал он, — что разбитые армии хорошо учатся».

Ленин был уверен, что все дальнейшее развитие крестьянства и крестьянского движения разбудит большую силу революционной борьбы в крестьянстве и оттолкнет их от толстовщины. Одним из уроков первой революции Ленин считал то, что прежней рыхлости и дряблости масс нанесен смертельный удар:

«Разграничительные линии стали резче. Классы и партии размежевались. Под молотом столыпинских уроков, при неуклонной, выдержанной агитации революционных социал- демократов (так назывались тогда коммунисты-большевики), не только социалистический пролетариат, но и демократические массы крестьянства будут неизбежно выдвигать все менее способных впадать в наш исторический грех толстовщины».

История последующей борьбы в революции 1917—1918 годов, гигантского сопротивления крестьянской массы нажиму белогвардейщины, его борьба с оружием в руках против мировой контр-революции, — все это показало, что крестьянство освободилось в значительной степени от этого «исторического греха толстовщины» — непротивления злу насилием. Крестьянство по достоинству оценило роль революционного насилия, как повивальной бабки истории при зарождении нового государства.

13. Ленин о нравственности. О "богоискателях" и "богостроителях".

Одним из обвинений, которые выдвигаются всегда против коммунистов, было и остается обвинение в безнравственности, в отсутствии нравственности. Еще в 1847 году творцы Коммунистического Манифеста Маркс и Энгельс писали о том, как буржуа обвиняет коммунистов в том, что коммунисты хотят разрушить семью, разрушить нравственность. Буржуа обвиняли нас и тогда, три четверти века назад, в том, что «коммунизм уничтожает общие истины, он уничтожает религию и нравственность, вместо того, чтобы преобразить их» (Коммунистический Манифест). С тех пор буржуазный мир показал нам самые чудовищные образцы самрго чудовищного разврата. Большинство трудящихся пролетариев увидело, что скрывается за этими буржуазными истинами, за религией господствующих классов, за их нравственностью. Не было и нет преступления, которого нельзя было бы оправдать этой их религией, этой их нравственностью, — религией и нравственностью буржуазного общества.

Ленин, выступая перед коммунистической молодежью на третьем съезде Комсомола 4-го октября 1920 года[9], поставил вопросы:

«Существует ли коммунистическая мораль? Существует ли коммунистическая нравственность?»

На это Ленин отвечает:

«Конечно, да. Часто представляют дело таким образом, что у нас нет своей морали (то-есть нравственности), и очень часто буржуазия обвиняет нас в том, что мы коммунисты отрицаем всякую мораль. Это — способ подменять понятия, бросать песок в глаза рабочим и крестьянам».

«В каком смысле отрицаем мы мораль, отрицаем нравственность?»

В том смысле, в каком проповедывала ее буржуазия, которая выводила эту нравственность из велений бога. Мы на этот счет, конечно, говорим, что в бога не верим, и очень хорошо знаем, что от имени бога говорило духовенство, говорили помещики, говорила буржуазия, дтобы проводить свои эксплоататорские интересы. Или вместо того, чтобы выводить эту мораль из велений нравственности, из велений бога, они выводили ее из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога.

Всякую такую нравственность, взятую из внечеловеческого, внеклассового понятия, мы отрицаем. Мы говорим, что это обман, что это надувательство и забивание умов рабочих и крестьян, в интересах помещиков и капиталистов. Мы говорим, что наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата. Наша нравственность выводится из интересов классовой борьбы пролетариата. (Подчеркнуто везде мною. Ем. Ярославский).