А. П. Лебедев - История Греко-восточной церкви под властью турок Страница 12

Значительная часть «Актов» Иерусалимского собора, а именно догматические его определения, известны и в русском переводе. В 1723 г. или около того по какому‑то случаю некоторые представители Английской церкви подняли вопрос о соединении их Церкви с Греко–Восточной. С этой целью они обратились за необходимыми разъяснениями к церкви Константинопольской (и, по–видимому, к Русской). Константинопольская церковь для ознакомления англичан с догматами Православной Церкви послала в Великобританию догматические определения изучаемого нами собора; в то же время Константинопольская церковь эти же определения в греческом тексте сообщила и русскому Святейшему Синоду, имея в виду дать Русской церкви руководство на случай, который в одной патриаршей грамоте указан в словах: «И вы, убо, аще намерение имеете, и хощете писати и отвещати оным (англичанам), тако тощно пишите, глаголюще, яко сицево есть наше Восточныя церкве мудрование».[52] Мы не знаем, сделала ли Русская церковь из присланных с Востока документов то употребление, возможность которого предполагалась цитируемой патриаршей грамотой. Во всяком случае, русское издание догматических определений Иерусалимского собора появилось только в 30–х гг. текущего века — неизвестно, по какому случаю. Как скоро пришли к мысли издать указанный памятник для сынов Русской церкви, поручение об исполнении дела возложено было на знаменитого нашего богослова, Филарета, митрополита Московского. Филарет не совсем остался доволен греческой редакцией определений. Кое‑что ему показалось не соответствующим точному смыслу православного учения. Он нашел необходимым, как он выражается в одном письме, дать делу «правильный и не дикий вид».[53] Для достижения этой цели Филарет при переводе догматических определений собора одно опустил, а другое ради большей догматической точности и определенности выразил много лучше благодаря своему неподражаемому богословскому языку. Укажем те опущения, которые сделаны Филаретом с указанным его намерением. В определениях есть прямое верование в неизгладимость благодати, даруемой священством рукоположенному: «Как таинство крещения налагает неизгладимую печать, — говорится здесь, — так и священство» (Kimmel. Op. cit. P. 456). Но такого верования не держится Вселенская церковь, а потому эти слова Филаретом изглажены. Далее, в конце определений приложены четыре вопроса и четыре на них ответа (вопросы и ответы эти имеют вероучительное значение). В третьем вопросе и ответе речь идет о том, какие книги Св. Писания должно считать каноническими. Разъясняя эту сторону богословского ведения, определения собора считают каноническими книгами и Премудрость Соломонову, и книгу Товит, и книги Маккавейские, и Премудрость Сираха (Ibid. Р. 467–468). Но такого верования не находим во Вселенской церкви, а потому Филарет опустил третий вопросоответ. Наконец, первый вопросоответ тоже подвергся исправлению. Здесь вопрос в подлиннике читается так: «Следует ли всем вообще христианам допускать читать Св. Писание?» А в ответе на вопрос прежде всего говорится: «Нет!» Это абсолютное «нет» (ου.) Филаретом уничтожено, с сохранением, впрочем, дальнейших слов ответа (Ibid. Р. 465). Так возник и сложился русский перевод догматических определений собора и появилась книга «Граматы Вселенских патриархов с изложением православного исповедания» и т. д. Без сомнения, догматист порадуется тому, что Филарет потрудился над исправлением текста определений, но историк, имея пристрастие ко всему архаическому и первоначальному, может быть, и поскорбит, что памятник получил слишком «правильный и не дикий вид», как выражается святитель Московский.[54]

Досифей Иерусалимский и Мелетий Афинский, — Двоих этих писателей, несмотря на то, что они составили исторические сочинения, охватывающие всю историю Христианской церкви, мы станем рассматривать при изучении источников Греческой церкви лишь XVII в., потому что они жили именно в этом веке, хотя и дожили до следующего, описывали в своих сочинениях XVII в. как современники–очевидцы или же как люди, способные хорошо знать указанное время. Биографию Досифея, патриарха Иерусалимского, рассказывать мы не станем, потому что она достаточно известна в русской литературе.[55]Отметим лишь год его рождения — 1641 и год его кончины — 1707. Главнейшее историческое сочинение Досифея, как известно, озаглавлено так: «История патриархов Иерусалимских» («'Ιστορία περί τών έν Ίεροσαλύμος πατριαρχευσάντών» и пр. — длинное заглавие). Замечательно, что сочинение, кроме греческого, имеет еще славянское заглавие, которое начинается так: «История, сиречь истинное сказание патриархов Иерусалимских, разделено на дванадесять книг, начало, забирающее от Иакова, брата Господня» и пр. Кстати сказать, в начале книги встречаем «посвящение», обращенное к русскому митрополиту Стефану Яворскому; оно открывается следующими темноватыми словами: «Настоящаго времене звание и состояние вещей препятствием бысть» и проч. Как сочинение очень большое (1240 фолиантных страниц), «История» Досифея получила у некоторых греков наименование «Библиотеки».[56] Относительно заслуг Досифея как историка, написавшего этот труд, сказать что‑либо определенное затруднительно. По его собственным словам, в основу его труда положено готовое сочинение известного Паисия Лигарида, но как попало это сочинение в руки Иерусалимского патриарха и как оно было велико, — об этом мы мало что знаем. Сам Досифей говорит, что Паисий «написал историю патриархов Иерусалимских, которая и нам весьма (λίαυ) помогала при составлении нашего труда», при этом, впрочем, замечает, что «о патриархах со времен Ираклия (?) Паисий не сказал ничего здравого» (Σ. 1180). Разумеется, из этих слов нелегко сделать точное заключение о степени зависимости Досифея от Паисия, которого он читал в неизвестной теперь рукописи. Кроме самого Досифея и Паисия авторские права на рассматриваемую «Историю» может предъявлять и издатель ее, патриарх Иерусалимский Хрисанф, преемник и племянник Досифея, ибо в заглавном листе книги говорится, что она «исправлена и приведена в лучший порядок» Хрисанфом. Вообще, с точки зрения авторства, «История» представляет некоторую загадку, тем более что Паисий, по рекомендации Досифея, был «латинофрон», следовательно, писатель неблагонадежный. Но как это неблагонадежного писателя Досифей превращал в благонадежного? Что он делал для этого — ответа нет. Впрочем, нам нет надобности составлять точное суждение о всей «Истории» Досифея в ее совокупности: нас интересуют главным образом сведения, какие она дает относительно XVII в. Сафа говорит, что история Константинопольских патриархов этого века заставляет очень многого желать, ибо и личности патриархов, и дела их, и хронология представляют у писателей замечательный хаос. Что же касается Досифея, то он, по словам Сафы, с достаточной внимательностью относится к истории Константинопольских патриархов как своего времени, так и ближайших к нему времен. Он сообщает известия о них как на основании собственных наблюдений, так и на основании разных заметок.[57] В свое время и в своем месте мы воспользуемся известиями Досифея о патриархах Константинопольских XVII в. Нужно сказать, что большая часть характеристик указанных патриархов у Досифея не клонится к их чести: он выставляет их малоспособными и плохо державшими кормило правления в руках. Заранее обращаем внимание на отзыв Досифея о знаменитом Кирилле Лукарисе; этого отзыва по некоторым основаниям мы не ожидали здесь встретить (Σ. 1171). Кроме сведений о патриархах турецкой столицы мы почти ничего не находим у Досифея; он мало касается других сторон в жизни Константинопольского патриархата XVII в. «История» Досифея издана в 1715 г. в Бухаресте. По заявлению Хрисанфа, эта книга раздавалась даром благочестивым христианам. Но как это происходило, не знаем. По словам одного греческого писателя второй половины XVIII в., «История» Досифея нуждалась во втором издании, так как она и тогда была очень дорога и редка.[58] Но второго издания ее не последовало. Как же редка и дорога она теперь, несмотря на неуклюжий формат и неряшливость издания?

О Мелетии Афинском. Вот краткие сведения из его биографии. Мелетий родился в Яннине в 1661 г.; получил образование в своем родном городе и сделался здесь же священником. Затем для усовершенствования в науках отправился в Венецию и Падую. Изучал здесь медицину и философию и освоился с латинским языком. Потом он был сделан митрополитом Навпактским и Артским и, наконец, получил в управление митрополию Афинскую. Умер в 1714 г., в летах далеко не преклонных. Известное его церковно–историческое сочинение носит простое заглавие: «Церковная история» («Εκκλεσιαστική Ιστορία»). Начинается она пространным введением, в котором читатель подготовляется к пониманию церковно–исторической науки, а затем идет сама церковная история, расположенная по векам и доведенная почти до времени его кончины. По всей вероятности, труд не был окончательно обработан автором. «История» Мелетия до 1766 г. оставалась неизвестной просвещенной греческой публике. Только в указанном году она в рукописи была открыта одним его согражданином (Лампаничиотисом из Яннины) в Святогробской библиотеке в Константинополе. По–видимому, находка произошла случайно. Открывший рукопись решился издать ее и с этой целью отдал рукопись Иоанну Палеологу, протоапостоларию Великой Церкви, с тем, чтобы он перевел «Историю» Мелетия с дневнегреческого языка, на котором она была написана, на новогреческое наречие, как более удобопонятное для большинства эллинов. Но как оказалось, Палеолог взял на себя труд перевода исключительно ради обещанного гонорара и выполнил дело очень плохо. Тогда любитель науки, открывший рукопись, передал ее для пересмотра и обработки некоему Георгию Вендотису из Закинфа, человеку, славившемуся просвещением. Он и подготовил оригинал для печати: исправил перевод, поправил ошибки и недосмотры в тексте, снабдил его примечаниями и т. д. «История» Мелетия была напечатана в Вене в трех томах (в 1683–1684 гг.). В 50–х гг. текущего века предпринято было в Константинополе второе издание «Истории» Мелетия, но вышел только первый том, причем издатель со стороны языка хотел приблизить ее к оригиналу (т. е. восстановить тот древнегреческий язык, на котором она была написана сначала). Смерть издателя помешала благополучно окончиться предприятию.[59] Есть основание утверждать, что тотчас после открытия оригинала «Истории» Мелетия в Святогробской библиотеке, еще до времени его печатания, рассматриваемый труд распространился в публике в рукописи. Так, мы знаем, что известный Евгений Булгарис, ученый греческий архиепископ, состоявший на церковной службе в России, владел рукописной «Историей» Мелетия, но она, по его словам, имела крайне неисправный вид, так что, как он выражался, походила на Авгиевы конюшни.[60] Для нас было бы делом лишним составлять суждение о всей «Истории» Мелетия; но мы не можем удержаться, чтобы не привести несколько слов, принадлежащих вышеуказанному Евгению Булгарису и кратко характеризующих этот ученый труд. Евгений говорит: «По части критики Мелетий не силен; но зато он точен в цитатах. Свидетельства он приводит, точно держась стиля тех авторов, из которых они берутся. Поэтому языку Мелетия недостает единства. Впрочем, в книге выдержано единство метода. Автор был человек чрезвычайно старательный»[61]. Значит, по суждению Евгения, книга Мелетия для своего времени была очень удовлетворительна. Для нас важнее знать, хорошо ли Мелетий описал турецкий период греческой церковной истории — и в особенности XVII в., с которым афинский архиерей должен был быть основательно знаком. Здесь приведем суждение Сафы, с которым (суждением) на этот раз мы вполне согласны. Названный ученый говорит: «После Досифея с наибольшим тактом изучал историю Константинопольской патриархии турецких времен Мелетий; в третьем томе своей"Церковной истории"он собрал много известий, сюда относящихся. Правда, он не знал"Хронографии"Дамаскина Студита и довольствуется тем извлечением, какое сделано Малаксом и издано Крузием, но он присоединил много сведений, пропущенных в этом извлечении». Что касается XVII в., то об изучении Мелетием этого времени Сафа замечает: Мелетий «старательно передал нам некоторые подробности о событиях, начиная от времени управления Константинопольской церковью патриарха Тимофея II до времени патриаршествования Каллиника (1614—1702 гг.) — такие подробности, каких ниоткуда еще нельзя почерпнуть».[62] Хорошо! Но Сафа не отметил вот какого недостатка у Мелетия как писателя, изобразившего и свой век, в котором он сам жил. Мелетий, говоря о XVII в., слишком много распространяется о событиях и явлениях западного христианского мира и очень коротко повествует о греко–христианском Востоке. Как бы мы ему были благодарны, если бы он поступил как раз наоборот! О западном христианстве XVII в. мы знаем так много, что едва можем разобраться в известиях в этом отношении, а о христианском Востоке того же века, напротив, так мало знаем, что остается только печалиться и скорбеть. В заключение отметим, что мы высоко ценим некоторые скептические замечания автора относительно деятельности известного Иерусалимского собора 1672 г. (Т. 3. Σ. 469), а также краткие, но меткие замечания автора, в которых довольно верно характеризуется слишком суетливая натура Досифея Иерусалимского (Ibid. Σ. 484–486). Любопытно сравнивать известия Мелетия и его современника Досифея Иерусалимского, относящиеся к истории Константинопольской патриархии. Вообще, «Церковная история» Мелетия есть книга очень полезная для истории Греческой церкви новейших времен.