Яков Канторович - Процессы о колдовстве в Европе и Российской империи Страница 12

Эта женщина мужественно перенесла все степени пытки, не сознавшись; и так как других доказательств против нее не имелось, то ее пришлось освободить. Но в следующем году против нее опять возникло подозрение, ее снова арестовали и жестоко пытали. Четыре раза ее вытягивали на «лестнице», шестнадцать раз ее ноги были завинчены самым сильным образом, и так как с ней беспрестанно случались конвульсивные припадки, то ей насильно открывали разными орудиями рот, чтобы она могла сознаться. То она упрашивала, то она рычала — говорится в протоколе — «как собака». Ее мужество оказалось сильнее злости ее мучителей. Наконец несчастная женщина была выпущена, но изгнана из страны.

Мы приводим здесь протокол пытки 31 октября 1724 года в процессе против Эннеке Фюрстенис: «После того как допрашивавший судья доктор Гогравиус тщетно уговаривал ее сознаться добровольно, было приступлено к первой степени пытки. Палач вышел, показал ей орудия пытки и строго говорил с ней, между тем как судья читал ей отдельные пункты обвинения. Затем палач приступил ко второй степени пытки. Обвиняемую ввели в камеру, раздели, связали и снова допрашивали. Она упорствовала в отрицании своей вины. Когда ее связывали, она все время кричала и просила именем Бога, чтобы ее развязали. Она повторяла, что охотно умрет и даст утвердительные ответы, если судьи возьмут на себя ответственность за ее грех лжи. И так как она все не хотела сознаться, то перешли к третьей степени пытки — к жому. Так как она беспрерывно кричала, то ей вложили в рот capistrum[50] (приспособление, мешавшее издавать звуки) и продолжали пытку жомом. Хотя обвиняемая была пытаема таким образом пятьдесят минут и пальцы ее беспрестанно были ущемляемы жомом, она не только не созналась, но и не проронила во все время пытки ни одной слезинки. Она только все время кричала: «Я невинна! О Иисусе, не оставь меня, помоги мне в моих муках!» и время от времени: «Господин судья, об одном прошу вас, осудите меня невинной». Тогда приступили к четвертой степени пытки: на обвиняемую надели испанский сапог. Когда пытаемая выдержала и эту пытку в продолжение тридцати минут, доктору Гогравиусу пришло на мысль, что обвиняемая, вероятно, дьявольским искусством сделала себя нечувствительной к болям. Поэтому он велел палачу раздеть ее еще раз и осмотреть внимательно, не найдет ли он чего-нибудь подозрительного в каких-нибудь местах ее тела. Но палач после тщательного осмотра объявил, что он ничего не нашел. Тогда ему приказано было надеть ей снова испанский сапог. Пытаемая продолжала отрицать и все кричала: «О Боже, я этого не сделала, я этого не сделала, если бы я это сделала, я бы охотно созналась. Господин судья, осудите меня невинной! Я охотно умру. Я невиновна, я невиновна!» Пытаемая перенесла вторичную пытку испанским сапогом, и хотя она переменилась в лице, но не плакала, и нельзя было заметить, чтобы силы ее оставили или чтобы она ослабла. Тогда доктор Гогравиус выразил опасение, что и четвертая степень пытки не подействует, и приказал перейти прямо к пятой степени. Сообразно этому обвиняемую подняли в воздух и дали ей двумя розгами до тридцати ударов. Когда ее для этого предварительно связывали, она просила, чтобы ее больше не мучили, говоря, что она хочет сознаться в совершении преступления, но она боится этим согрешить. Эти слова она часто повторяла, но, когда ей затем ставили вопросные пункты, она по-прежнему все отрицала.

Поэтому палачу было приказано «вытянуть» обвиняемую. Это было сделано таким образом, что руки были выворочены и вытянуты прямо над головой, обе лопатки выступили из своих сочленений и ноги были на одну пядь приподняты над землей. Когда пытаемая находилась уже в этом положении около шести минут, доктор Гогравиус приказал дать ей еще тридцати ударов розгой, что и было исполнено. Но она все же упорно продолжала отрицать свою вину. Тогда доктор Гогравиус приказал бить ее два раза, каждый раз по восемь ударов; она кричала лишь: «Я этого не сделала, я этого не сделала!» При повторении этих ударов и усиленном применении прежних орудий пытки она выдержала и эту пятую степень пытки, как и первые, не произнося ни одного слова раскаяния, хотя эти страшные мучения, продолжавшиеся более тридцати минут, казались почти невыносимыми».

Так как, по мнению доктора Гогравиуса, пытка была должным образом выполнена и так как палач находил, что подсудимая не в состоянии выдержать дальнейших пыток, то палачу было приказано вставить пытаемой вывихнутые кости и заботиться о ней до ее выздоровления. На следующий день, сообщает протокол, палач довел ее… до признания.

Судя по актам, только немногие могли выдерживать пытку. Но и эти немногие большей частью сознавались непосредственно после пытки под влиянием увещания судей и угроз палача. Это объясняется тем, что палач, кое-как вставляя вывихнутые члены, пользовался свежим впечатлением только что выдержанной пытки и мучительным положением обвиняемой, чтобы дать ей понять, что все упорство ни к чему не приведет, что более мучительная пытка все же вырвет признание. Он уговаривал сознаться добровольно, что в таком случае можно еще спасти себя от костра и заслужить милость, то есть смерть от меча, в противном же случае судьи не окажут никакой пощады и несчастная будет сожжена заживо.

Значительное число пытаемых умирало под пыткой или непосредственно после пытки. Это являлось только подтверждением подозрения: было ясно, что дьявол их умертвил, чтобы помешать им сознаться, — и их закапывали обыкновенно под виселицей. Так мы находим в одном приговоре Карпцова: «Дьявол так сильно подействовал на Маргариту Шпарвиц, что она умерла, испустив внезапно крик, после того как она была вытянута около получаса на лестнице, из чего видно, что дьявол умертвил ее изнутри ее тела, и так как нужно предполагать, что с ней обстояло неладно, ибо она ничего не отвечала во время пытки, то тело ее должно быть закопано под виселицей».

В протоколе совета города Офенбурга от 1 июля 1628 года мы находим следующее место: «Вчера после одиннадцати часов девица Валшен внезапно умерла, находясь на стуле ведьм; несмотря на то что ее сильно увещевали, она продолжала уверять, что она невиновна. Решено закопать ее под виселицей».

В тех редких случаях, когда заключенные, выдержавшие всевозможные мучения, не сознавшись, выпускались на свободу, они должны были присягать, что не будут мстить членам и слугам суда за перенесенные муки.

Фридрих Шпее состоял в первой половине XVII столетия духовником в Бамберге и Вюрцбурге, и его печальная обязанность была напутствовать несчастных на костер. В это время процессы свирепствовали, костры не переставали гореть, и бывали дни, когда сжигали по десять ведьм в день. Шпее входил в близкие сношения с несчастными, видел все эти ужасы и с опасностью для своей собственной жизни поднял голос в их защиту. Он написал в 1631 году книгу, в которой рисует всю нелогичность обвинений и абсурдность системы допросов и пыток: «Женщина, заподозренная как ведьма, должна быть признана виновной — все равно какими мерами: силой или угрозами, правдой или неправдой.

Никакие слезы и мольбы, никакие доказательства и объяснения — ничто не помогает: она должна быть виновна. Ее мучают, терзают до тех пор, пока она под руками палача умирает или признается в своей вине. Если же она выдерживает все мучения, она еще более виновна: это значит, что дьявол дает ей силы и держит ее язык, дабы она не могла говорить и признаться. И поэтому она заслуживает еще более жестоких мучений и смерти. Улики и доказательства всегда против обвиняемой — какие бы они ни были, положительные или отрицательные. Если она вела скверный образ жизни, то, разумеется, это доказательство ее связи с дьяволом; если же она была благочестива и вела себя хорошо, то ясно, что она притворялась, дабы отвлечь своим благочестием от себя подозрение в ее связи с дьяволом и ночных путешествиях на шабаш. Затем — как она себя держит при допросе. Если она обнаруживает страх, то ясно, что она виновна: совесть ее выдает. Если же она обнаруживает спокойствие, уверенная в своей невинности, то несомненно, что она виновна, потому что, по мнению судей, ведьмам свойственно лгать с наглым спокойствием. Если она защищается и оправдывается в возводимом на нее обвинении — это свидетельствует о ее виновности; если же она в страхе и отчаянии от возводимых на нее чудовищных обвинений падает духом и молчит — это уже прямое доказательство ее виновности. Затем начинаются пытки, которым ее подвергают для получения признания, как будто в руках судей имеются достаточные доказательства ее виновности и недостает только добровольного признания. Или она признается и умирает, как признавшаяся, на костре, или она не признается и тоже умирает в мучениях пытки или на костре, сжигаемая еще более строго, живьем, как упорно не признавшаяся. Она должна умереть — во всяком случае, она не может избегнуть своей участи. Потому что все говорит против нее: если она во время пытки от ужасных страданий в ужасе блуждает глазами — это значит, она ищет глазами своего дьявола; если же с неподвижными глазами остается напряженной (если на нее находил столбняк от ужасной боли), это значит, она видит своего дьявола, она смотрит на него. Если она находит в себе силу переносить мучения пытки — это значит, дьявол ее поддерживает, и она заслуживает еще более строгого наказания. Если она не выдерживает и умирает во время пытки — это значит, дьявол ее умертвил, дабы она не делала признания и не открывала тайны, и тогда ее труп все-таки предается позорной смерти на костре или виселице. Если, несмотря на все это, все-таки нет доказательств ее виновности, ее держат в смрадной тюрьме годы, пока появятся новые доказательства или пока она сгниет в тюрьме».