Этьен Кассе - Туринская плащаница Страница 12

В этот момент в покои вернулся лекарь с помощником. Тот нес тонкий серебряный под­нос с двумя стаканами и бутылью зеленого стекла.

—      Что это? — настороженно спросил Жан-Пьер.

—      Настойка из опия, — отвечал арабский лекарь. — Она необходима тебе, чтобы ты не чувствовал боли, когда я начну зашивать раны. Кроме того, в настойку входят и другие порош­ки — старый тайный рецепт. Он помогает от горячки, иногда даже справляется с чумой, но лучше всего действует против дурной крови. А то я опасаюсь, что твои загноившиеся ра­ны могут отравить кровь. Пот будет лить изо всех пор твоего тела, но так и должно быть — он принесет исцеление и изгонит яд из крови.

С этими словами лекарь ибн Вазиль поднес стаканчик к губам своего пациента. Лекарство оказалось горьким.

—      Три тысячи чертей, что это? — закри­чал Жан-Пьер. — Отдает желчью! Ты меня от­равить собрался?

Лекарь спокойно заметил:

—      Я не собираюсь отравить тебя. Я стал врачом, чтобы исцелять людей и охранять жизнь. Ибо жизнь — это дар Аллаха, создав­шего все сущее. До тех пор пока живет чело­век, живет в нем и дыхание Аллаха. А потому будь благоразумен... — и лекарь капнул на губы Жан-Пьера еще одной настойки из серебряной ложечки, — прими без сопротивления... — Он говорил с юношей, как с неразумным каприз­ным ребенком. — Средство сие избавит тебя от боли и позволит уснуть...

—    Мне не нужно ничего от боли, и спать я не собираюсь... — упрямо возразил Жан-Пьер.

—    Конечно, нет, — легко согласился ибн Ва­зиль. — Но как быть с другими обитателями этого дома, когда посреди ночи их разбудят твои стоны? — И Жан-Пьер послушно принял снадобье.

И через несколько минут все поплыло перед глазами Жана-Пьера. Словно издалека доносил­ся до него голос лекаря, что-то говорившего своему помощнику. А потом Жана-Пьера заво­локло туманом.

Катарская рапсодия и спекуляции с плащаницей Христа

Давайте перенесемся в эпоху ХП-ХШ веков. На юге сегодняшней Франции, в Провансе и Лангедоке, появилось новое религиозное дви­жение, захватившее большую часть страны, а также Италию, Каталонию и Германию. Ката­ры, или альбигойцы (то есть «чистые», «совер­шенные»), представляли собой нечто абсолютно необычное. Основной идеей их учения было то, что Бог является Духом и абсолютной любо­вью, совершенной, неизменной, справедливой и вечной. Злое, дурное начало не коснется такой любви уже никогда. Логическим выводом из этого было то, что и все творения Божьи могут быть лишь совершенны, неизменны, справедли­вы и добры, как и источник, из которого они произошли.

Наш же мир, наоборот, казался катарам чем-то преходящим, несправедливым и несо­вершенным. Принцип смерти действовал все­гда и повсюду. Земной мир, следовательно, являлся не божьим, а дьявольским творением. Только незримое — человеческая душа — име­ло божественное происхождение. И эта точка зрения была очень близка идеям ордена там­плиеров.

Тамплиеры действительно тесно пересека­лись с катарами. Более того, огромное множе­ство владений храмовников находилось как раз на территории Лангедока.

А еще все мирские и церковные деяния были для катаров делом рук самого дьявола, сатаны. Кстати, Рим ежедневно давал им возможность все более увериться в справедливости подоб­ного предположения. Папа римский, называв­ший себя наместником Христа на земле, срав­нивался катарами — из-за безнравственного поведения, постоянных интриг и убийств — с наместником дьявола. В целом ряде стран все это привело к движению «прочь-от-Рима».

Святой престол в Риме углядел в этом вы­зов для себя. Папа Иннокентий III призвал к крестовому походу: христиане должны были бороться против христиан — безжалостно, кро­ваво и очень жестоко. В 1209 году огромная армия крестоносцев потянулась в поход на Лангедок. Из Бургундии и Лотарингии, земель Рейна, из Австрии и Венг­рии, Словении и Фрисланда шли полки. Армию мародеров и разбойников возглавлял фанатич­ный священник, архиепископ Арнольд Кито, в развевающейся монашеской рясе. Епископы, аббаты и монахи слепо следовали за ним, а в обозах крестоносцев ехали маркитантки, всегда готовые приласкать солдат после трудов правед­ных.

Великолепный город Безье стал первой жерт­вой орды мародеров и убийц. Их фанатизм не знал границ, а убивая без конца, солдаты на­деялись заслужить прощение грехов. С криком: «Убивайте всех, Бог сам отыщет невиновных!» — епископ Реджинальд Монперу приказал казнить вместе с катарскими «еретиками» самых что ни на есть «правоверных» католиков, а также всех женщин, детей и стариков. И даже своих со­братьев священников, проповедовавших в горо­де. Безье погиб в пламени гигантского костра.

Построенный еще во времена готов, Кар­кассон (в Аквитании и Лангедоке его называли Каркассона) был следующей целью разъяренной орды под окровавленным крестом. Король Ара­гонский, тесть герцога Лангедока Рамона-Роже, хотя сам и не имел никакого отношения к ката­рам, вместе с войском пришел через Пиренеи, чтобы помешать творимой несправедливости. Однако и ему не удалось сдержать наступление захлестнутых фанатизмом крестоносцев.

В результате предательства Рамон-Роже по­пал в ловушку. Город во время продолжитель­ной осады страдал от голода, жажды и эпиде­мий и, казалось, уже был готов к сдаче. Наутро, после пленения Рамона-Роже, ожи­далась передача ключей от крепостных ворот. Но в городе стояла мертвая тишина. Не было видно стражей на воротах, жутью веяло от за­таившего дыхание города. Каркассон словно вымер. Глухо отдавались шаги завоевателей в узких переулках, мертвецкий покой воцарил­ся в замке. Архиепископ Арнольд Кито и его спутники поначалу растерялись: как же такое возможно, что весь (!) народ смог за ночь бес­следно исчезнуть из огромного города?

Но в конце концов всякой тайне находится объяснение. Горожане смогли спастись из оса­жденного города по подземным штольням и пе­реходам. Только пять сотен стариков остались в городе, спрятавшись по подвалам. Все они были согнаны на центральную площадь перед собором. Одни клялись в том, что никогда не имели никакого отношения к еретикам. Другие были сожжены на огромном костре, а Арнольд Кито отслужил хвалебную мессу. Коротко гово­ря, «Те  deum».

Каркассон издавна стал участником мно­гочисленных мифов и сказаний. Очень давно ходил слух об этих местах, что вестготы короля Алариха в 410 году, после падения Рима, до­ставили в Каркассон часть сокровищ из храма Соломона. Среди всего прочего говорилось и о семисвечной миноре, когда-то захваченной в Иерусалиме императором Титом. Так, может быть, катары как раз и были хранителями час­ти иерусалимских святынь, которыми так ин­тересовались в свое время тамплиеры эпохи Гуго де Пайена?

С давних пор авантюристы всех мастей меч­тали о сокровищах катаров. Поиски концентри­ровались при этом на тех местах в Пиренеях, в которых когда-то располагались крепости ере­тиков. Тридцать лет альбигойцы защищали эти стены, тридцать лет охраняли свои загадочные сокровища. В 1244 году все было кончено. Папская ар­мия окружила гору и крепость Монсегюр. Им­ператор Фридрих II, как гласят слухи, хотел было поспешить на помощь к осажденным. Но он все равно опоздал бы. В первые ночи марта 1244 года осаждавшим удалось — вновь в ре­зультате предательства — подобраться к самой вершине. Постовые катаров были убиты. Альби­гойцам было дано четырнадцатидневное пере­мирие. А потом они должны были или публично отречься от своих еретических заблуждений, или подвергнуться публичной казни — сожже­нию. Пьер-Роже Мирепуа, маршал и защитник крепости, мог, получив оплату за свои труды, беспрепятственно уехать прочь из Монсегюра.

В ночь перед сдачей крепости происходили весьма странные события. Четверо альбигой­цев, закутанных в шерстяные плащи, по кана­там спустились с отвесной скалы. Они прекрас­но понимали, что, если враги обнаружат их, это грозит смертью всем осажденным. Легенда Монсегюра гласит, что в ту ночь они доставили в надежное убежище главное сокровище ката­ров. Причем, судя по всему, убежище было так или иначе связано с орденом тамплиеров.