Александр Пантюхин - Обновленческое движение Русской Православной Церкви в 20–40-е гг. XX в. (на материалах Ставрополья и Терека) Страница 13

28 февраля 1918 г. патриарх Тихон постановил по всей канонической территории Русской Церкви создавать специальные союзы, состоящие из родителей учащихся школ и училищ и студентов семинарий, а также преподавателей и сотрудников. Союзы должны были организовывать защиту духовных учебных заведений от захвата органами власти, а также добиваться сохранения изучения Закона Божия в светских школах. Получил предписание организовать такие союзы на Ставрополье и архиепископ Агафодор (Преображенский). В марте вопрос уже ставился не только об учебных заведениях, но и зданиях епархиальных управлений[207]. В условиях раннесоветской секуляризации и попыток перевести все духовные учебные заведения в ведение наркомата народного просвещения, епархиальное руководство забыло о своих реформаторских устремлениях 1917 г. и попыталось сохранить Ставропольское епархиальное женское училище в ведении Церкви[208].

Весной 1918 г. на Ставрополье начались антицерковные мероприятия. У сельских священников была отнята личная земля, подверглись разграблению и осквернению многие храмы и другие православные святыни. В 1918 г. в Ставропольской епархии большевиками были убиты 37 священно- и церковнослужителей[209]. Изучение материалов Особой комиссии по расследованию злодеяний большевиков, состоящей при Главнокомандующем вооруженными силами на юге России позволяет проследить незавершенность секуляризации сознания большого количества красноармейцев, а также служащих советских учреждений.

В 1918 г. были зафиксированы многочисленные случаи привлечения священников к незаконным богослужениям (или с нарушениями законов, а иногда и канонических правил) на пользу советских учреждений. Например, 22 октября 1918 г. в Троицком соборе г. Ставрополя 70 красноармейцев заставили священника венчать пару без документов, удостоверяющих безбрачие. Одного священника в Ставрополе в штабе одной из красных частей принудили служить молебен о даровании победы Красной армии в Гражданской войне. В некоторые учреждения священников насильно вводили в штат для обслуживания религиозных нужд советских работников, назначая крайне низкую зарплату в 100 рублей[210]. Подобные факты указывают на существование в среде красноармейцев и формирующегося класса советских служащих элементов религиозности. Стремление следовать курсу советской власти сопровождалось недопониманием, как особенностей религиозной политики советской власти, так и религиозных нужд верующих. Верующая часть прослойки советских служащих, коммунистов и красноармейцев, нуждалась в такой Церкви, отвечавшей всем запросам времени. То есть, по их мнению, религия должна была приспосабливаться не только к изменению государственного законодательства, но и к запросам прихожан. Именно это стало одной из важных предпосылок формирования обновленчества на Ставрополье.

Способствовало росту религиозного приспособленчества возвращение с капелланской службы на фронтах первой мировой войны большого количества священников. Общеизвестны случаи массового осквернения православных святынь в действующих частях армии в 1917–1918 гг.[211] Капелланы, сталкиваясь с такими ситуациями, не могли не научиться находить пути предотвращения преступного обращения со святынями.

Большое количество бывших военных священников было распределено по приходам Ставропольской епархии[212]. Естественно, сталкиваясь с недопониманием революционными массами сущности религии, эти священники для стабилизации ситуации применяли те же методы, что и на войне. То есть, они нередко шли на уступки частично секуляризированному сознанию, что только усугубляло конформизм части священнослужителей.

Интересно, что в Северной Осетии советская власть сразу после своего установления развернула новую религиозную политику. В первую очередь были закрыты и национализированы Свято-Троицкий и Покровский монастыри г. Владикавказа, а монахи оказались изгнанными из них на улицу[213].

Епархиальное руководство Владикавказской епархии вовремя среагировало на лишение Церкви определенной части имущества и государственного финансирования, а также резкое сокращение доходов от треб. Епископ Макарий (Павлов) поставил вопрос о содержании духовенства приходами, предложив приходским советам храмов епархии обеспечить доходами священнослужителей путем подушного и семейного самообложения прихожан[214].

В течение 1918 г. в Северной Осетии был запрещено преподавание Закона Божия в школах, духовные учебные заведения переданы в ведение Наркомата просвещения с последующим их преобразованием в светские школы. Духовенство выступило против этих мер, заявив о принадлежности духовных учебных заведений не всему народу, а только православной ее части[215], представленной Церковью и священнослужителями. Обращение было поддержано и обновленческим обществом «ревнителей просвещения»[216]. Этому обращению СНК Терской области противопоставил необходимость соблюдения советских законов и распоряжений для всех граждан.

21 июня 1918 г. Ставрополь был занят белогвардейскими войсками. В Северной Осетии советская власть была свергнута только в феврале 1919 г. отрядами В.П. Ляхова и С.А. Соколова, подчинявшихся А.Г. Шкуро. Из Ставрополя советские органы управления были эвакуированы в ст. Невинно-мысскую, затем в х. Медведов, Кизляр, Астрахань, Царицын и т. д., из Владикавказа – в Грузию. С установлением белогвардейского режима в Ставрополе, архиепископ Агафодор (Преображенский) издал послание, адресованное священнослужителям и мирянам епархии, в котором призывал верующих выступить в поддержку Добровольческой армии[217].

Советская историография утверждала, что этим посланием Русская Православная Церковь доказала свою контрреволюционную сущность, а любые попытки договориться с советской властью – приспособленчество, направленное для выживания[218]. В трудах советских религиоведов явно прослеживается влияние коммунистической идеологии. Обращение архиепископа Агафодора – это не контрреволюционная деятельность, а вздох облегчения архипастыря, связанный с уходом власти, осуществлявшей террор против Церкви и духовенства. Об этом говорит даже пафос, с которым составлено обращение: белогвардейцы названы «крестоносными дружинами рыцарей».

С этого времени и до начала марта 1920 г. Русская Православная Церковь на Северном Кавказе была подчинена белогвардейской власти. С одной стороны, этого подчинения требовали сами белые и казачьи органы власти, с другой – большое число священнослужителей (особенно архиереев) было готово подчиняться любой власти, избавившей их от тех ужасов большевистского террора, которые обрушились на местное духовенство в первой половине 1918 г. Руководство Белого движения нуждалось в идеологической поддержке Церкви, обладавшей серьезным авторитетом в сознании народных масс. Именно поэтому белогвардейские лидеры были заинтересованы в централизации церковной организации на занятых территориях, а также расширении миссионерской работы в Церкви.

В апреле 1919 г. было принято решение провести церковный собор юга России, целью которого стала координация епархий РПЦ на территориях, занятых белыми, а также расширение миссионерской работы. Инициатором проведения Собора стал протопресвитер Г. Шавельский. 27 апреля 1919 г. в квартире епископа Иоанна (Левицкого) было принято решение о проведении Собора в мае 1919 г. в г. Ставрополе[219].

3 мая 1919 г. в г. Екатеринодаре начала свою работу Предсоборная комиссия. На Заседаниях комиссии было принято решение о формировании Временного высшего церковного управления (ВВЦУ) юго-восточной России, обладающего всеми правами Московской Патриархии на территориях, вошедших в его состав[220]. То есть фактически было объявлено о временной автокефалии Православной Церкви на Кавказе.

В миссионерской сфере была достигнута еще большая либерализация: было решено открыть приходские советы во всех храмах, где их еще не было, а также объединить деятельность приходов в «кружках приходских деятелей». Подобные меры позволяли еще более демократизировать приходское управление, привлекая к нему наиболее активных мирян. Отрицательной стороной этого процесса стало навязывание новых норм всем приходам, для чего была создана должность разъездных инструкторов.

Вполне вероятно, что многие участники Собора выступали не столько за подчинение Церкви белому правительству, сколько пользовались моментом для восстановления авторитета Церкви и усиления миссионерской работы. Наиболее показателен в этом случае пример Кубанского епископа Иоанна (Левицкого), который после 1920 г. не эмигрировал, а в 1922 г. перешел в обновленчество. Им руководил страх перед расправой, но уж никак не желание усиления контрреволюционной деятельности.