Мартин Ллойд-Джонс - Проповедь и проповедники Страница 14

Кроме того, иногда вы будете сталкиваться с неожиданными ситуациями. Я имею в виду следующее. Люди, слушая вашу евангелизационную проповедь, могут не ощутить ее силы и остаться равнодушными, однако они могут обратиться, прослушав назидательную проповедь, предназначенную для наставления святых. Иногда бывают и такие неожиданности, и это, как я надеюсь дальше показать, Божья милость. В этом, в частности, заключается великая романтика проповедования. Перед собранием вы говорите себе: «Сегодня будет евангелизационное богослужение, а в следующий раз я займусь назиданием святых и созиданием их в вере». Но бывает, что люди обращаются к Богу во время второго, назидательного, служения. «Дух дышит, где хочет…» Он нам неподвластен, и мы должны помнить этот Божий принцип.

Итак, до сих пор мы рассуждали о содержании проповеди, а теперь остановимся на ее форме. Я готов признать эту тему наиболее сложной из всех, которые нам предстоит рассмотреть, и в то же время я хочу отметить, что она является и одной из самых важных.

Начнем с отрицательных утверждений. Проповедь — это не эссе. Об этом необходимо постоянно напоминать, так как очень многие не видят между ними никакой разницы. Мы уже останавливались на этом, когда рассуждали об опасности публикации и чтения проповедей. Почему я утверждаю, что проповедь — это не эссе? Прежде всего потому, что, согласно определению, они совершенно отличаются по стилю. Эссе предназначено для чтения, проповедь же, как правило, воспринимается на слух. При написании эссе вы заботитесь об изяществе слога и особой форме, что не обязательно для проповеди. Существуют и другие отличия. Например, в эссе не допускаются повторения, а в проповеди они играют важную роль. Все учение строится на повторении основных библейских истин, что помогает донести истину до сознания слушающих и сделать ее понятной. Кроме того, в эссе, как правило, развивается, подробно анализируется и рассматривается с разных сторон конкретная тема, идея или мысль. Не зная этих различий, проповедник может взять из какого-то текста только идею и, увлекшись ею, попрощаться с текстом и контекстом и приступить к написанию эссе. После этого он выходит к кафедре и либо читает, либо рассказывает подготовленное таким образом произведение. Но я утверждаю, что данный подход имеет мало общего с проповедованием, если имеет вообще. И это большей частью потому, что в эссе отсутствует элемент резкой критики, в противном случае его вряд ли можно назвать хорошим. Эссе характеризуется игрой слов, легкостью и изяществом. Произведения, написанные в этом жанре, интересны и увлекательны, однако это вовсе не проповедование.

Во-вторых, я утверждаю, что изложение проповеди нельзя путать с чтением лекции. Это совершенно разные вещи, и я объясню почему. Лекция начинается с темы и предназначена для того, чтобы передать определенные знания. Она обращена главным образом к разуму, и ее цель — дать указания и изложить факты. Поэтому в лекции также отсутствует элемент критики. Лектор, в отличие от проповедника, не ставит перед собой задачу произвести в слушателе перемену. Но самая большая разница между лекцией и проповедью заключается, на мой взгляд, в том, что истинная проповедь не начинается с темы и всегда носит разъяснительный характер. В проповеди тема и доктрина вытекают из текста и контекста и иллюстрируются ими. Поэтому проповедь должна начинаться с отрывка Писания, в свете которого и рассматривается определенная доктрина или тема. Итак, я утверждаю, что проповедь всегда должна носить разъяснительный характер. Но здесь следует отметить чрезвычайно важный момент. Проповедь — это не подстрочный комментарий и не простое разъяснение значения стиха, отрывка или параграфа. Я обращаю на это внимание, поскольку многие сегодня увлекаются, как они говорят, разъяснительным проповедованием, демонстрируя тем самым свое полное незнание данного предмета. В их понимании, проповедь — это просто цикл комментариев или подстрочный комментарий к параграфу, отрывку или утверждению. Они читают отрывок и объясняют по порядку каждый его стих. Дойдя таким образом до конца отрывка, они воображают, что прочли проповедь, хотя на самом деле они всего-навсего сделали комментарий или, я бы сказал, вступление к проповеди.

В связи с этим встает вопрос о том, какое место в проповеди занимает разъяснение. Я настаиваю на том, что важнейшей особенностью проповеди является определенная форма, которая и делает ее проповедью. В ее основе лежит разъяснение. Именно оно, преобразованное и переделанное в послание, обладает этой характерной формой. В Ветхом Завете есть выражение, которое помогает понять данный принцип. Мы читаем о «бремени от Господа». Под словом «бремя» подразумевается послание. Пророки получали от Господа целостное послание («бремя») и передавали его. Это, на мой взгляд, совершенно не присуще эссе, лекции и даже серии комментариев к ряду стихов. Я настаиваю на том, что проповедь, подобно музыкальной симфонии, должна иметь форму. Симфония состоит из нескольких частей, каждая из которых имеет свой неповторимый характер, однако вы воспринимаете ее как единое целое, которое не сводится к простой сумме этих частей. То же самое можно сказать и о строении проповеди. Она представляет собой не просто разъяснение ряда стихов или серию прекрасных утверждений и замечаний, а нечто несравненно большее. Определенная форма — вот что делает проповедь проповедью и является ее характерной чертой.

Здесь я вынужден ненадолго отклониться от темы, чтобы рассмотреть один глубоко волнующий меня вопрос. Эдвин Хэтч в своих Хиббертских лекциях 1888 года — я уже приводил из них цитаты — придает большое значение тому факту, что самое раннее христианское проповедование было полностью пророческим. Он утверждает, что христиане получали послания через Святого Духа, а затем шли и излагали их без предварительного осмысления и подготовки. В таких проповедях отсутствовала форма, они состояли из отдельных высказываний. «Изрекали… святые Божий человеки, будучи движимы Духом Святым». Они неожиданно получали послание и произносили его. Мы находим подтверждение этому в 1 Коринфянам: 14 и других отрывках Писания. Более того, Хэтч заявляет, что наша трактовка проповедования, в частности моя, идет вразрез с Новым Заветом. Он утверждает, что такое понимание проникло в христианство и отразилось на проповедовании вследствие влияния Греции на раннюю Церковь, которое было особенно сильным во втором столетии. Греки, конечно, придавали большое значение форме, причем любой — форме тела, форме строений и т.д., — и поэтому они стали обращать внимание на форму своих выступлений и речей. Они делали на ней особый акцент. Человек, желавший оказать влияние на людей, придавал особое значение способу изложения своего материала. Таким образом, греки выработали свой метод или форму, и эта форма была присуща проповеди на протяжении долгой истории христианской Церкви.

Я очень коротко остановлюсь на этом. Сразу же следует сказать, что в словах Хэтча есть большая доля истины. Богодухновенный, пророческий аспект проповеди ясно прослеживается в Новом Завете. Тем не менее, я возражаю против выводов Хэтча и считаю, что его точка зрения несколько противоречит содержанию Нового Завета. Я согласен с главным положением его учения, согласно которому нельзя ставить форму на первое место и интересоваться ею больше, нежели содержанием. Сегодня это очень актуально. Всякий раз, когда мы придерживаемся какой-то формы — литературной или любой другой, мы рискуем стать ее рабами и больше заботиться о том, как мы говорим, а не о том, что мы говорим. Безусловно, все это правильно, однако даже с точки зрения Нового Завета Хэтч заходит слишком далеко. Нельзя не заметить, что проповедь Петра, сказанная в день Пятидесятницы, имела определенную форму. Это не был набор не связанных между собой утверждений (Д. Ап. 2). Если мы внимательно прочтем защитную речь Стефана перед синедрионом (Д. Ап. 7), мы убедимся, что она также имела определенную форму, и я бы назвал ее проповедью. В ней явно прослеживается план, которому в точности следовал Стефан. Он с самого начала знал, как закончит свою речь, и не отступал от своего плана. Невозможно читать это знаменитое выступление, не восторгаясь его формой и композицией. Безусловно, то же самое можно сказать о речи Павла в Антиохии Писидийской, записанной в Деяниях 13. Павел придерживался определенного плана или, если хотите, наброска, схемы. Его обращение, бесспорно, имело форму.

Итак, мы рассмотрели некоторые замечания в защиту проповеди и некоторые возражения против критики Хэтча, и все-таки я советую сохранять гибкость в подобных вопросах. История Церкви и история проповедования ясно показывает, что, толкуя их, можно впасть в крайность и таким образом натолкнуться на противодействие. Церковь в этом отношении, как и во многих других, проявляла ревность не по рассуждению вместо того, чтобы придерживаться образца Нового Завета.