Анна Данилова - От смерти к жизни. Как преодолеть страх смерти Страница 16

– У Виктора Франкла есть замечательное утверждение, под которым – куда более страшный опыт фашистских концлагерей: если есть, «зачем жить», то можно вынести практически любое «как». Любой опыт правильно пережитой сильной скорби нас возвращает «в собственную шкуру», в реальность, вырывает из мира иллюзий и грез, которым мы очень часто пытаемся подменить нашу вроде бы не особо яркую жизнь.

Страдание – идеальное «заземление» в самом лучшем смысле: прожил день – и благодарение Богу. Есть что есть, пить, во что одеться, куда притулиться – благодарение Богу. Конечно, в таком состоянии не строятся грандиозные планы на десятилетия вперед. Зато человек учится видеть и ценить те мелкие радости жизни, которые ежедневно плетет для каждого из нас Милость Божия, – те самые, которые в беззаботном состоянии воспринимаются как нечто само собой разумеющееся и даже просто обязательное.

Настоящее прикосновение к реальности, как правило, приятным не бывает. Мы живем в израненном грехом, искалеченном до самых первооснов мире и сами являемся частью этого уродства. Но именно такое положение, или ощущение внешней беспомощности, беззащитности, уязвимости, делает человека открытым к действию Божественного Промысла. Бог становится нужен человеку, иначе без Него – просто никак.

Когда же мы все просчитываем до мелочей, потом стиснув зубы сражаемся с жизненными препятствиями – и ради чего вся эта война? Только чтобы показать, какие мы волевые, умные, целеустремленные, решительные. Все это курам на смех. Трудно идти против рожна. Но и на это любители находятся. Именно отсюда рождаются «сослагательные наклонения» в нашей жизни – главный источник душевных терзаний и разочарований.

Готовность принять реальность такой, какой она есть, – признак появляющейся трезвенности. К потере даже самых близких людей можно относиться по-разному: это может быть воспринято как свидетельство веры Бога в человека, в его скрытые силы, в его неразвернувшуюся любовь, а можно ведь совсем по-другому переживать – как жестокое наказание Божие, свидетельство своей обреченности, печати проклятия. Но и в этом диапазоне человек сам определяет свой дальнейший вектор жизни, как он будет жить дальше, благословляя или же проклиная.

Утешить?

– Как говорить с человеком, потерявшим близкого? Как сказать ему о милосердии Божием? Что вообще говорить? Чего не говорить?

– Самый лучший и действенный способ поддержать скорбящего в его утрате – вместе помолиться. Совместная церковная молитва, особенно Божественная Евхаристия, дает явное свидетельство того, что граница между нами, все еще живыми, и усопшими – более чем условна. Они там почивают – и нас поджидают. Но Церковь и там, и здесь одна и та же. Как и Один Христос.

А вот чего лучше не говорить, так это искусственных фраз вроде «страшной утрате», «невосполнимой потере», «обрушившемся горе», «пусть земля будет пухом» и прочих жалких слов неверия, застрявших в лексиконе с советских времен. Отвратительно на похоронах лицемерие, когда люди «подстраиваются» под событие и пытаются выжать из себя чувства «к месту», хотя в душе у них кроме испуга и растерянности вперемешку с суеверным страхом «негативной энергетики» и нет-то ничего.

– Насколько правильны распространенные православные утешения: «ему теперь хорошо, он у Бога», «Бог забирает в худший или лучший момент жизни – значит это был лучший момент», «все мы воскреснем, не надо плакать» и т. д.

– Если только ради того, чтобы заполнить пустоту, – а так, когда умирают в мире с Церковью и Богом, то, как правило, окружающие ощущают мир и покой в сердцах, и это куда более значимое утешение, нежели любые слова. И это переживание блаженной участи – нормально, я бы даже сказал, стандартно для Церкви. В противном случае мы – «неэффективная структура», не готовящая людей к Царству, а непонятно чем занимающаяся.

– Есть ли вообще такое состояние, как чрезмерная скорбь? Можно ли и нужно ли из нее выводить человека?

– Конечно, и можно, и нужно. Это происходит, когда скорбь в какой-то момент сплетается с саможалением и в ней появляется особая, тонкая сладость. Неверие же в это тление души еще подливает масла. Происходит своего рода «короткое замыкание» человека на самом себе, своей боли и скорби, своем горе, своей потере. И это действительно страшно.

Такая ситуация хорошо показана в художественном фильме Василия Сигарева «Жить», где повествуется о трех случаях встречи с тяжелой утратой самых дорогих людей, и это «замыкание» может быть не только тихим и плаксивым, но и страшным в своей агрессивности, решительном отказе принять эту смерть как волю Божию.

Жизнь после смерти

– Что происходит с душой после смерти? Вот, с одной стороны, есть «Мытарства блаженной Феодоры». А с другой стороны, «слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь» (Ин. 5, 24).

– Вот когда попадем туда – тогда и узнаем. Еще раз повторю: Бог не устраивает никогда человеку подлости хоть здесь, хоть там. Как писал в одном из своих произведений К.С. Льюис, Там мы получаем то, к чему стремились на самом деле. Конечно, есть в православной традиции свидетельства о мытарствах, но это ведь не более чем попытка втиснуть в наши земные человеческие понятия опыт, который невозможно выразить языком. А вот как инструмент для воспитания внимательного и ответственного отношения к жизни – очень даже может быть полезным.

– Наша связь с умершими – какая она должна быть? Почему одним снятся покойные близкие, а другим совсем нет?

– Это – тайна Божия. Здесь невозможно найти какого-то универсального для всех случаев алгоритма вычисления, почему все происходит по-разному. Я бы предостерег делать какие бы то ни было выводы из наших снов – если только они не являются явным, очевидным проявлением Божественной силы в нашей жизни.

Что читать и что делать

– Какие читать книги о смерти и загробной жизни? Что делать в память об умершем человеке?

– Самая лучшая память об умершем – молитвенная. И самое главное, чем мы можем помочь им, ушедшим, – доделать то, что они не успели, продолжить все то доброе, что было ими когда-то начато. Каждый человек оставляет определенный след после себя, и этот след, естественно, неоднозначен. Если мы предаем все плохое, несовершенное забвению, а вот на светлом, добром, красивом фокусируемся, без всякого сомнения, мы вступаем в определенное общение с душой усопшего и, возможно, таким образом продолжаем его дело.

В любом случае история творится во времени, здесь, нашими руками. И когда русло течения жизни изменяется в лучшую сторону, – потому что мы как бы поверяем себя теми, кто ушел, – они радуются и благословляют нас.

– Спасибо большое, отец Павел!

Беседовала Анна Данилова

Протопресвитер Александр Шмеман

В чем смысл жизни и как преодолеть бессмыслицу смерти?

О чем бы люди ни спорили – по существу, конечно, серьезно, – они в конце концов ищут ответа на вопрос: в чем смысл жизни, для чего мы живем? Вопрос этот и составляет, в конечном итоге, тему культуры, то есть совокупности исканий, творчества, «рефлексии» человечества на самого себя, в отличие от «обывательской» жизни, состоящей главным образом в поисках своеобразного забвения.

Действительно, хотим ли мы этого или не хотим, центральным фактом человеческого сознания, опыта и подсознания является знание человека о своей смертности. «Я умру» – по существу это единственное безошибочное утверждение, какое я могу произнести. Все остальное, в том числе и то, что произойдет со мною через пять минут, покрыто мраком неизвестности. Но вот этот основной факт неизбежного конца – ясен и очевиден. Поэтому есть, конечно, доля правды в утверждениях, например, антирелигиозной пропаганды, что религия питается страхом смерти, невыносимостью для человека этого непонятного, но неизбежного конца. Только к этому нужно прибавить, что не одна религия, а в каком-то смысле вся культура, все системы «ценностей» тоже питаются этим же самым сознанием и знанием о смерти.

Можно сказать, что детство человека кончается в тот момент, когда он осознает свою смертность. Ребенок этого не знает и не сознает. И поэтому у него есть возможность полного, беспримесного счастья, счастья, не знающего о своей мимолетности. Взрослый же человек – и это относится ко всем эпохам, ко всем культурам – сознательно или подсознательно определяется сознанием своей смертности. Для него вопрос, что значит эта жизнь, которая кончится, приобретает решающее значение. И на последней глубине все то, что он делает, является попыткой так или иначе преодолеть бессмысленность, ужас, неизбежность этой обреченности.