Ричард Фридман - Как создавалась Библия Страница 17

Одно из возможных объяснений состоит в том, что один из этих источников основан на другом. Скажем, J представлял собой придворный иудейский сборник священных национальных преданий, и северные левиты сочли нужным создать свой противовес, помогающий легитимировать царство. Возможен и обратный вариант: сначала возник документ Е, а затем в Иудее, не будучи удовлетворены образом Аарона (в частности), написали свою версию событий. Суть в том, что Е в ряде отношений не мог прийтись по вкусу в Южном царстве, a J — в Северном. И возникновение любого из этих текстов, скорее всего, спровоцировало бы возникновение альтернативной версии.

Однако это именно две версии, а не полностью независимые сочинения. Их авторы черпали из общей сокровищницы истории и традиции, поскольку Израиль и Иудея некогда были, а во многих отношениях и оставались, единым народом. Как Израиль, так и Иудея, передавали предания о божественном обетовании праотцам Аврааму, Исааку и Иакову. Они говорили, что их предки были рабами в Египте и впоследствии вышли из него под предводительством человека по имени Моисей, получили удивительное откровение у горы в пустыне, а затем долгие годы скитались, прежде чем пришли в Землю обетованную. Ни один из авторов не мог с чистого листа выдумать полностью новую и вымышленную историю, да и не захотел бы этого делать.

О стиле: после того, как появился один документ, запечатлевший священные предания народа, автор второй, альтернативной версии мог сознательно (или даже подсознательно) подражать ее стилю. Если стиль первой версии люди стали воспринимать как должную и подобающую манеру пересказывать священную традицию, то в интересах второго автора было придерживаться именно такой манеры. Аналогичным образом, в XX веке конституции некоторых государств брали за образец язык и стиль Конституции Соединенных Штатов, полагая их самыми уместными для такого рода документов.

Однако необязательно объяснять стилистические сходства между J и Е зависимостью J от Е или Е от J. Возможен еще один вариант: они опирались на некий общий источник, возникший раньше них. Иными словами, не исключено существование древнего традиционного цикла рассказов о патриархах, исходе и т. д., который авторы J и Е взяли за основу в своих работах. Такой первоначальный цикл мог быть как письменным, так и устным собранием. Как бы то ни было, после возникновения Израильского и Иудейского царств авторы Е и J адаптировали это собрание для своих целей и интересов.

Можно попытаться еще точнее установить личность и время жизни авторов. Во-первых, было ли их только два человека? До сих пор мы говорили об авторе Е и авторе J. Однако некоторые ученые приписывают создание J и Е целым группам людей, а не отдельным личностям. Соответственно, они вводят понятия J1, J2, J3 и т. д. или говорят о «школе J» и «школе Е». Однако, по-моему, это ни из чего не видно. Напротив, J и Е, как мы их описали, выглядят достаточно цельными и последовательными текстами. Конечно, редактор мог добавлять в разных местах слова, фразы и стихи, да и авторы J и Е могли делать вкрапления из каких-то источников. Скажем, автор J, возможно, не придумал предсмертное благословение Иакова в Быт 49, а вставил в свое произведение уже существовавший материал, который счел пригодным для своих целей. Однако в целом, я не вижу оснований для дробления повествований J и Е на более мелкие единицы.

Автор Е — почти наверняка мужчина. Мы уже отмечали сильную связь этого источника с левитским жречеством Шило. А в древнем Израиле жрецами могли становиться только мужчины. Нельзя, конечно, исключать, что какая-нибудь левитская жена или дочь разделяла эти взгляды и изложила их, однако в тексте преобладает мужская точка зрения и господствуют мужские персонажи, поэтому мужское авторство весьма вероятно. Да и вообще, с учетом патриархального общества и мужского жречества, сложно предположить, что документ мог бы обрести священный статус, если бы к его созданию была активно причастна женщина.

Намного сложнее обстоит дело с J. Поскольку этот документ возник при иудейском дворе (или, как минимум, отражал его интересы), он возник в среде, где определенным статусом обладали не только мужчины, но и женщины. Иными словами, даже в обществе, в котором доминировали мужчины, женщины из высших слоев могли иметь больше власти, привилегий и образования, чем мужчины из более низких слоев.[68] Значит, возможность женского авторства здесь гораздо выше, чем с Е. Кроме того, материалы J, в целом, уделяют женщинам гораздо больше внимания, чем Е, и гораздо чутче подходят к этому вопросу. Скажем, в Е нет ничего сопоставимого с историей Фамарь в Быт 38 (J). И дело не только в том, что Фамарь — значимый персонаж главы. Дело в том, что рассказ сочувствует несправедливости, совершенной с этой женщиной. Автор подробно рассказывает, как она боролась с этой несправедливостью, а под конец вкладывает в уста мужчины (Иуды) признание, что он был не прав, а она права.

Это не доказывает, что документ J написала женщина. Однако это означает, что считать мужское авторство самоочевидным мы в данном случае не можем. Да, действительно, писцами-книжниками в древнем Израиле были мужчины, а потому мужское авторство вероятно. Но это само по себе не исключает возможности, что данное сочинение, которое впоследствии понравилось и было оценено многими, принадлежит женщине.

Когда жили и работали эти два человека? Поскольку повествование J упоминает о рассеянии племен Симеона и Аевия, но не о рассеянии других племен, оно, скорее всего, было написано до того, как ассирийцы разгромили Израиль и отправили в плен его жителей (722 до н. э.). В принципе, оно может восходить даже ко временам Давида и Соломона, но акцент на ковчеге и запрет на литых богов выглядят как полемика с Израильским царством.

Можно предположить, что документ J был создан после разделения царств. Также повествования J об Иакове и Исаве отражают независимость Эдома от Иуды («и свергнешь иго его с выи твоей»). Это произошло в правление иудейского царя Иорама (848–842 до н. э.).[69] Значит, автор J работал между 828 и 722 годом до н. э. Автор Е написал свое сочинение в Израиле между 922 и 722 годом до н. э. С большей точностью указать датировку сложно.[70]

Самое важное — это то, что J и Е были написаны до разрушения ассирийцами Израиля. Затем ассирийцы произвели депортацию израильского населения. Многие израильтяне стали беженцами в Иудее. Раскопки города Давидова в Иерусалиме также подтверждают, что население Иерусалима существенно увеличилось в данный период. Скорее всего, именно в этом потоке людей и событий попал в Иудею текст Е.

Ассимиляция новоприбывших израильтян в Иудейском царстве после 722 года до н. э. необязательно протекала сложно. Ведь жители Северного и Южного царств были родственниками. Они говорили на одном языке: иврите. Они почитали одного Бога: Яхве. У них были общие предания о патриархах, а также исходе и скитаниях в пустыне. Но что делать с двумя документами, J и Е? Оба документа содержали священные традиции народа, хотя подчеркивали значимость разных людей и событий, а подчас противоречили друг другу. По-видимому, было решено объединить два текста в один.

Само по себе решение на поверхности не лежит: почему было не ограничиться одним из этих текстов? Почему было не взять, скажем, Е (или даже J), а другой версией пренебречь? На этот вопрос многие исследователи дают такой ответ: библейская община слишком уважала письменное слово, чтобы отметать источник, несущий на себе печать древности. Однако это спорно: ни J, ни Е не сохранился в Пятикнижии в своем первозданном виде. Вмешательство редактора (или редакторов?) было весьма существенным. Поэтому вряд ли они стали бы сохранять тексты, которые им не по душе, сугубо из уважения к их почтенному возрасту.

Более правдоподобная версия: сохранили оба документа, поскольку они были слишком хорошо известны, чтобы любой из них можно было сбросить со счета. К примеру, невозможно было рассказывать о событиях при Синае, не упоминая эпизод с золотым тельцом: кто-нибудь из слушателей (особенно беженцев с севера) обязательно вспомнил бы и стал бы возражать. Невозможно было и рассказывать об Аврааме, не вспоминая о событиях в Хевроне: кто-нибудь из слушателей (особенно жителей Хеврона) заметил бы и стал бы возражать. В какой степени J и Е получили известность к этому времени, в такой степени было необходимо их сохранить.

Могут спросить: зачем их соединять? Почему не сберечь каждый по отдельности? Почему из них решили соткать ткань единого повествования (как, например, в рассказе о потопе)? Скорее всего, раздельное существование документов бросало тень на легитимность обоих. Держать обе книги на одной полке значило постоянно помнить о разделенной истории, которая привела к появлению альтернативных версий. Это не могло не сказываться на уважении к ним.