Дары и анафемы. Что христианство принесло в мир? (5-е изд., перераб. и доп.) - Андрей Вячеславович Кураев Страница 17

Если же даже в верховном божестве нельзя увидеть ту Любовь, «что движет солнце и светила»[100], то тем менее у нас оснований прилагать формулу «Бог есть любовь» к божествам меньшего ранга.

Зло может прийти оттуда, откуда человек ожидал помощи. И потому, по выводу А. Ф. Лосева, религиозное чувство римлян остается «очень осторожным, малодоверчивым. Римлянин не столько верит, сколько не доверяет»[101] своим богам. Греки в этом отношении мало отличались от римлян: «Понятие любви к богу отсутствует в древнегреческом лексиконе»[102].

Принципиальную внеморальность богов можно отметить и в вавилонском пантеоне: «Ясно, что термин „теодицея“ в строгом смысле слова применительно к вавилонской религиозной мысли едва ли уместен: прежде всего по той простой причине, что вавилонские боги не всеблаги и не всемогущи (хотя бы в силу их множественности)»[103]. То, что эти боги создали людей, совсем не было даром. Не по любви к людям они создали нас. Мардук творит космос (из трупа своей бабушки Тиамат) не потому, что он желает, чтобы другие существа испытали радость соучастия в бытии. Он решает частную и своекорыстную задачу: дать богам такие заботы, чтобы они не подумали свергнуть с трона его самого. И когда совет богов решает создать людей, то он решает при этом опять же свои сугубо «внутренние» проблемы. Вавилонские боги творят людей, чтобы те работали вместо них, чтобы они буквально были их рабами. Боги, доселе работавшие на рытье каналов, просят: «Да создаст праматерь род человеков, бремя богов на него возложим… труд богов поручим человеку… корзины богов носить человеку!»[104] Человек создан для того, чтобы вместо богов вести труды по благоустройству космоса.

Один из шумерских мифов вообще полагает, что человек создан в пьяном разгуле богов: «Энки устроил пир… На пиру Энки и Нинмах выпили лишнего и решили развлечься. Нинмах взяла немного глины и слепила шесть уродов, а Энки завершил ее труд: он определил им судьбы и „дал им вкусить хлеба“. Что собой представляли первые четыре урода, трудно понять; пятой была бесполая женщина, шестым существо, лишенное пола… далее следует столько пропусков, что разобрать смысл невозможно»[105].

Кроме того, не будем забывать, что языческие боги суть олицетворения стихий природы. Природные же силы и процессы в принципе аморальны. В их осуществлении нет категории цели, а значит, они сами не могут придать смысла своей деятельности и не могут дать ей оценку. Они просто действуют — и все. Можно ли сказать, что гроза есть любовь? Нет. Но, значит, и о богах-громовержцах (славянском Перуне, греческом Зевсе, древнеарийском Варуне) нельзя сказать, что они есть любовь. Можно ли сказать, что море любит человека? Нет. И, значит, формула «Нептун есть любовь» столь же неуместна. Можно ли сказать, что солнце любит человека? Да, конечно, солнце — источник жизни. Но солнце может и убивать. Это прекрасно знали жители Египта, чья жизнь всегда находилась под угрозой пустынь и солнца. И потому об их солнечном боге Ра также нельзя сказать, что «Ра есть любовь».

Отсюда происходит коренное убеждение всего язычества (как древнего, так и новейшего), что пути добра и зла нераздельны. Как природа не различает созидание и разрушение, добро и зло, жизнь и смерть, свет и тень — так и людям, постигшим тайну вещей, не следует тратить время на эти иллюзорные различения: «Путь вверх и путь вниз — один и тот же»… «Как вверху — так и внизу»[106]. Даосы выразили это убеждение, неизбежно присущее всякому натуралистическому сознанию (то есть сознанию, не понявшему тайну надприродного, личного, свободного и трансцендентного Божества) в своем знаменитом черно-белом знаке, уверяющем, что не бывает добра без зла и зла без добра. «Вернемся к вопросу о том, каково было отношение вселенной к египтянам: дружественным, враждебным или безразличным. Как настроены по отношению к нам другие люди: дружественно, враждебно или безразлично? Ответ таков: специально никак не настроены, но заинтересованные в нас существа относятся к нам дружественно или враждебно в зависимости от того, совпадают их интересы с нашими или противоречат им; незаинтересованные существа относятся к нам равнодушно. Дело сводится к тому, каковы интересы данной силы и каково ее расположение к нам в данный момент. Солнце согревает и этим дает жизнь, но оно же, сжигая, может уничтожить жизнь, или же, скрывшись, убить холодом. Нил приносит жизнь, но необычно низкий или необычно высокий Нил несет разрушение и смерть»[107]. И о каждом боге, даже самом симпатичном, какой-нибудь миф все равно расскажет какую-нибудь гадость. Даже Гор — спаситель Осириса и благодетель людей — однажды отрубает голову своей матери Изиде…[108] Арийский Индра убивает своего отца («Ты уничтожил отца, схватив его за ногу» — Ригведа. IV, 18, 12). Оттого-то — «Осознавая нравственную нестабильность своих богов, индуистские теоретики заботливо предупреждают всех „небогов“, чтобы они их не осуждали, но и ни в коем случае не подражали им, так как те живут по особым законам и им позволено то, что не дозволено простым смертным (Бхагавата-пурана. X, 33.30–35)»[109].

Если о каком-либо боге или герое языческих мифов и можно сказать, что от него к людям направлена только любовь, то все же нельзя не заметить, что это отнюдь не первенствующий член пантеона. Любовь есть частное и совсем необязательное проявление сонма бессмертных в мире людей. В язычестве можно найти бога, любящего людей, но там нет Бога, о котором можно было бы сказать, что Он (не он, но — Он) любит людей.

МОГУТ ЛИ ЗАКОН ИЛИ ЭНЕРГИЯ БЫТЬ СУБЪЕКТОМ ЛЮБВИ?

Язычество Дальнего Востока имеет не более оснований, нежели язычество Средиземноморья, сказать, что «Бог есть любовь». Высшее начало мироздания здесь называется Дао. Дао — это Закон. Он правит, но ничего не желает. Он всем управляет, но не ставит никакой цели. Он проявляет себя в мире людей, но люди для него не более чем предмет воздействия, или, как говорит китайский текст четвертого века до нашей эры, для вселенной человек, «если сравнить его с тьмой вещей, похож на кончик волоска лошадиной шкуры» (Чжуан-цзы, 17)[110]. И сколь странно выглядело бы утверждение о том, что «третий закон Ньютона любит людей», столь же странно выглядело бы и утверждение о том, что Дао любит людей. Таблица умножения не испытывает любви к нам.