Освобождение Ислама - Джемаль Гейдар Джахидович Страница 18

Священный Коран дает объяснения тому факту, что не все люди являются одинаково верующими. Наличие веры или ее отсутствие, следование прямому пути или сход с него — воля Аллаха. Но мы, мусульмане, не имеем права игнорировать тех, кто генетически и традиционно включен в состав уммы. Мы обязаны вывести их из страны фараона, а уж потом решить их духовную судьбу.

Данные о 50 млн мусульман СНГ основываются на кораническом принципе интегральности уммы, печати света Мухаммеда, ложащейся на любого, кто через своих родителей, через принятие его предками шахады (исламский символ веры) взят в ханифию (традиция единобожия). И до тех пор, пока его не окликнули, не напомнили, кто он, и он, в свою очередь, не отказался, мы не вправе исключать его.

Ведь ислам, как и все, относящееся к авраамической традиции единобожия, — это не религия в индивидуальном значении этого слова. Верующие просто не имеют права перед лицом Аллаха действовать по принципу “Я услышал призыв, я верующий, я практикую, а вы как хотите”. Ислам — это гражданство. Человек может быть кем угодно, но если он родился в данном гражданстве, то находится под определенным покровительством. И до тех пор, пока он не совершил прямой измены, к нему будут взывать и напоминать о его обязанностях.

Самое серьезное противоречие существования российских мусульман — это то, что для них одна легитимная правовая система (государственная) почти что исключает другую, шариатскую. И в этом смысле те бесспорно крупные исследователи, которые пытались разобраться в этой проблеме (например, Леонид Сюкияйнен в “НГ”), не совсем точны в своих определениях взгляда ислама на мир как на биполярное пространство — мира ислама (дар уль ислам) и мира войны с неверием (дар уль харб). В действительности существует три мира: мир неверия (дар уль куфр), мир войны (дар уль харб) и мир ислама (дар уль ислам).

Мир войны — это зона, в которой происходит столкновение с куфром. С точки зрения исламского права США, Франция или Англия являются в чистом виде миром куфра. В то же время, например, Иран — мир ислама. Многие же страны, традиционно считающиеся исламскими, на сегодняшний день представляют собой дар уль харб (мир войны). Правительства этих государств находятся в руках неверных. Классический случай такого рода — Алжир и Египет. Если прозападные, антиисламские светские элементы захватывают власть и начинают систематические преследования так называемых исламских радикалов — страна переходит из мира ислама в мир войны.

Россия относится не к дар уль куфр, но к дар уль харб. Во-первых, потому, что мусульмане испокон веков живут на этой земле как на своей собственной, а во-вторых, потому, что в данном регионе у мусульман существуют свои цели и задачи, которые они могут и должны достигать своими усилиями.

К таким целям и задачам относятся, бесспорно, задачи влияния на внутреннюю и внешнюю политику того государства, гражданами которого они являются.

С точки зрения классического исламского права компактно живущий мусульманский народ не может и не должен подчиняться неверию и руководителям неверия. И подпадание под власть немусульман является историческим наказанием за отклонение от прямого пути. Священный Коран так прямо и говорит об этом: “А если отклонитесь с прямого пути, то Я вручу власть над вами неверным”.

Но реалии истории таковы, что различные компактные группы мусульман вынуждены входить в состав империи, управляемой немусульманами. А значит, эти группы должны и обязаны ставить перед собой задачи лоббирования интересов ислама.

Но, с другой стороны, присмотревшись, например, к программе первой из исламских партий на пространствах сначала СССР, а потом и СНГ — к программе Исламской партии возрождения, организованной в 1990 году и ныне ставшей достоянием истории, мы заметим в ней немало культурно-автономистских требований, таких как требование ввести пятницу в качестве выходного дня в районах, населенных мусульманами, и полное отсутствие требований политических. Этот религиозно-культурный автономизм, который вполне можно определить по его основной составляющей как “синдром пятницы”, уже тогда вызывал недоумение у наблюдателей, задавшихся вопросом: “А стоило ли создавать политическую партию для выдвижения требований, достойных всего-навсего культурно-просветительских кружков?”

Проблема в том, что люди, занимающиеся политикой от ислама, как правило, просто-напросто не знают, что делать. И когда они пытаются выйти из этого тупика, их фантазия не идет дальше пресловутой пятницы. Хотя, по сути дела, это выдает их примитивный внутренний маргинализм и колоссальную ущербность. Так же, наверное, робинзоновский Пятница всерьез отвоевывал себе право на ношение камзола на голое тело во время великосветских раутов своего хозяина.

Эта трагикомическая ситуация будет повторяться снова и снова, до тех пор пока в сознании исламских политиков не возобладает глобальный масштаб подлинного исламского проекта.

Политическая жизнь ислама должна стать частью политической федеральной жизни. И это должно осуществляться не исходя из попыток угодить Центру в его формировании системы наилучшего управления страной. Нельзя обслуживать интересы тех, кто давно уже и полностью враждебен исламу, тех, кто предался Западу.

Опыт зарубежных политических исламских организаций (в частности, в Египте и Алжире) показал, что безоглядное использование парламентских технологий и вера в демократические государственные институты являются губительными для исламской политики. Надо понять, что мир стоит на пороге новой социологии и новой политики, предполагающих постепенный переход к главенству общественных систем, инспирированных религиозно-политическими доктринами, над системой бюрократических государств. И по мере того, как мировая ооновская бюрократия будет подменять собой традиционные национальные бюрократии, будет нарастать и давление общественных движений, подобных казачьим союзам в России или движению “Талибан” в Афганистане.

Таким образом, позиция “пятницы” — позиция людей, заранее обрекающих себя на цивилизационное, геополитическое и духовное уничтожение, уже фактически объявленное наиболее радикальными кругами Запада, выделившими ислам в качестве основного врага.

Сегодня мусульманин обязан осознавать себя политиком, для которого небезразлична судьба его страны в мировом масштабе. И реальный путь исламского политического движения сегодня — это оппозиция. Оппозиция той ангажированности России в мировом сообществе, превращающей ее всего-навсего в часть безбожного Запада.

И, само собой, эта оппозиция никак не должна быть связана с коммунистами, которых нельзя считать оппозицией и частью легального истеблишмента. Исламская оппозиция должна реально напомнить о подлинной “третьей силе”, в том подлинном смысле этого определения, в каком оно впервые прозвучало из уст имама Хомейни, заявившего после исламской революции в Иране: “Мы ни Восток, ни Запад”.

При формировании же должных исламских политических структур надо иметь в виду, что ныне существующие исламские организации могут и должны быть как бы сырьевой базой реальных организаций будущего — при условии их полного очищения от тех проходимцев и провокаторов под крышей спецслужб, сотрудничающих с властями в организации самых худших военных преступлений.

Впрочем, эти зловещие субъекты находятся вне сюжета несчастного Пятницы, так гордящегося службой у белого господина.

СУБЪЕКТ АЛЛАХА

Умма и метафизическая перспектива.

Фундаментализм

ЗАПАДНЫЙ мир своими духовными корнями связан с почвой римских государственных и правовых традиций, в которых метафизическая подоплека власти тщательно скрыта от обыденного сознания. Эти традиции в какой-то мере прерывались в средние века, и, вероятно, поэтому западные историки называют то время “темной эпохой”. Россия также пока укоренена в римской идее и тем самым, независимо от нынешних склонностей и предпочтений, фактически составляет часть геополитического Запада. Метафизика власти в России еще более сокрыта от публики, возможно потому, что вместо нее широко распространена псевдометафизика, или, точнее, романтика абсолютно конкретного посюстороненнего аспекта власти, некий культ “Левиафана”. Столкновение с другой психологией власти, иным образом легитимности должно было оказаться для неискушенного советского общественного сознания шоком. Это произошло во время войны в Афганистане. “Им, афганцам, говоришь о правительстве в Кабуле, а они отвечают: “Наш президент — Аллах”, — примерно так выглядел моментальный политический снимок “напуганного мусульманина”, размноженный советскими масс-медиа.