Борис Зайцев - На Афон Страница 19

Трапеза в монастыре Иверон

Вот начало путешествия: 7 ч.[асов] утра, я предш.[ествующую] ночь говел и не спал вовсе, ни одной минуты, но чувствую себя отлично. Садимся в лодку. Погода райская, вода зеркальной голубизны, на руле о. Василий (Кривошеин)[224], с ним немец, дальше я и мой провожатый о. Пинуфрий (чудный человек, я искренно его полюбил за эти 5 дней). Лодка трогается, о. Пинуфрий поет «Христос Воскресе», я подтягиваю. Залив наш в этот час оч.[ень] напоминает Генисаретское озеро, и о. Василий, с нежн.[ыми] кудрями волос, раздвоенной слегка бородой, кроткостью и внутрен ним светом, тоже возводит к евангельскому рассказу. Здесь скрывался в уединении Патриарх, под видом простого рабочего (искал смирения). Когда однажды нес вязанку хворосту в монастырь, колокола сами зазвонили, его узнали. Таков воздух этого путешествия. Заезжали в Григориат[225] (тоже монастырь), т. к. о. Пинуфрий слышал, что ты оч.[ень] почитаешь святителя Николая. В древнем маленьком соборе прикладываемся к его образу – тоже древнему. Далее идет Каруля. Пристаем под отвесными скалами, подымаемся по крутизне. (Нигде по опасн.[ому] месту не шли, но смотреть жутко, где живут!) Есть места, где надо пролезать в дырку рядом с бездной, или идти по краю скалы, придерживаясь за веревку. Здесь живут пустынники, в маленьк.[их] хибарках. К одному из них, о. Феодосию, мы и приходим. Все встречным здесь говорят «Христос Воскресе» – отв.[ечают] «Воистину». Тут только христиане, и ничего другого не существует, кроме Бога. В кажд.[ом] домике – маленьк.[ая] церковь.

Б. К. Зайцев и И. Г. Бутникова. Афины. Май 1927 г.

К сожалению, у о. Ф.[еодосия], удивительнейшего (и образованного) отшельника, нам испортил дело немец своей нелепостью и ненужностью. Нет, вообще Афон только для русских! Иностранцам он непонятен. Если интересуются – снобизм.

Пока кончаю. Завтра буду продолжать, с дороги устал. Но вообще это путешествие будет, видимо, центром моего писания об Афоне. Поеду еще в Нов.[ую] Фиваиду, Дохиар и [1 нрзб.] – но это на 1–1 1/2 дня. Устал, ложусь спать. Завтра иду к литургии поздней, т. е. в 7 ч.[асов] утра, и пойду смотреть колокольный звон. Скажи А. И. Вот ему здесь бы подошло! За Вас уже молятся и здесь, о. Иосиф.

9

Воскресенье

22-го мая

Дорогая моя Тусенька, спасибо тебе за милые письма, наконец-то я получил от тебя вести, но как все это идет медленно! Последнее письмо от мамы лишь от 14-го. Завтра пароход, надеюсь, что Вы получите это мое письмо поскорее.

Не очень ли ты замучиваешься с учением? Боюсь я немного, чтобы ты опять не извелась как прошлой весной. Пусть мама за тобой следит, чтобы не переутомляться.

Теперь я продолжаю прерванное вчера. Сегодня был у поздней обедни (нач.[алась] в 7 ч.[асов] утр.[а], конч.[илась] в 91/2 -10, с акафистом св. Николаю). У меня комната прямо на море, два окна, сплошной балкон, по перилам кот.[орого] идет горизонтально старая виноградн.[ая] лоза, т.[ак] ч.[то] весь балкон украшен виноградн.[ыми] листьями. Сквозь них синеет море. В комнате висят портреты царей, наследников, архиереев, и т. п. Скромная и прекрасная икона Божией Матери (Покровительницей Афона вообще считается Богородица). Да, еще перед обедней был на колокольне, смотрел трезвон. Татушенька, это очень интересно. В нижнем этаже 4 колокола, из них один чуть не с мою комнату, в нем можно жить[226]. Язык его весит несколько пудов. При мне молодой монашек раскачивал очень, очень долго, а потом как бахнул, то воздух весь задрожал, и во мне все затрепетало, прямо насквозь прозванивает. Во втором же этаже десять колоколов меньших. Старенький звонарь нажимает ногой на педаль для самого большого, веревочки трех маленьких у него в правой руке, а левой он играет на натянутых струнах остальных шести средних, т.[ак] ч.[то] получается вроде оркестра. Удивительно хорошо. Но ни слова не слышно, если разговаривать, не только на колокольне, но и когда мы спустились вблизи здания.

Дальше – читал многотомный труд П. Успенского об Афоне[227], было 10 ч.[асов], вошел мой «гостинник» («фондаричный») о. Иоасаф, и доложил, что готов обед. Обычно меня здесь кормят между 9–10 ч.[асами] утра (ибо у них часы показыв.[ают] уже 2–3, это не астрономич.[еское] время, а они ставят стрелку на 12, когда заходит солнце). После обеда (кормят меня все обильнее и обильнее, вино теперь дают уже двух сортов. Это меня даже стесняет, ибо сами они питаются оч.[ень] плохо). Опять сидел за Успенским, потом лег поспать, ибо все-таки от путешествия осталась нек.[оторая] усталость, да и от почти трехчасов.[ого] стояния нынче. Вечером буду обедать с о. Пинуфрием, моим новым другом по монастырю. Мы с ним снимемся у о. Наума, фотографа, с которым у меня свидание чер.[ез] полчаса. Будет также сделан снимок с игуменом и знакомыми иеромонахами.[228]

Б. К. Зайцев и иеромонах Пинуфрий Ерофеев на Святой Горе. Фото иеромонаха Наума. Май 1927 г.

Поездка моя пятидневная настолько полна впечатлений, что трудно в письме передать, надо оч.[ень] много написать (что'я и сделаю для книжки). Пока скажу коротко: после отшельника мы поднялись еще в гору, и на ве ч.[ерней] заре пришли в келию св. Георгия; там ночевали у простых и милейших монахов (их 20 человек). Утром вышли пешком в Лавру св. Афанасия, это самый знаменитый греч.[еский] монастырь, пришли к вечеру. Неописуемой красоты внутренние дворики, столетние кипарисы, необыкнов. [енные] постройки, Собор, живопись, библиотеки, древности, и пр. Ночевали в комнате с 6-ю окнами, все на море, комната с колоннами, расписана голубым, кормили нас впервые козлятиной (русские не едят здесь мяса вовсе, греки же живут вообще роскошнее). Потом выехали на монастырск.[ой] лодке в Ивер, где знаменитая икона Б.[ожией] Матери Иверской, одна из величайших здешних святынь. Прикладывались. Опять залы, угощенье (подают гостям: по рюмке «раки», водки сладкой, по бокалу холодн.[ой] воды, варенье и турецкий кофе). Эти старики-монахи жили в Москве, и потому особенно любезно нас приняли. Опять дали лодку – до мон. [астыря] Пантократора. Тут ночевали. (Клопы, увы!) Утром осмотр библиотеки и Собора. Опять чудное путешествие на лодке в монастырь Ватопед.

Конец ознакомительного фрагмента.

Сноски

1

Зайцев Б. К. Вновь об Афоне // Возрождение, № 1655, 13 декабря 1929 г., с. 3. В записной книжке «На Афон» сохранился листок с перечнем изданий, просмот ренных Зайцевым при подготовке текста книги. По-видимому, книги эти были разысканы им в библиотеке Пантелеимонова монастыря.

2

Письмо матери от 3 (16) июля 1926 // Шаховской, архиеп. Иоанн. Биография юности. Установление единства. П.: YMCA-PRESS, Б.г. С. 110.

3

Письмо матери от 17 июля 1926 // Там же. С. 111–112.

4

Там же. С. 112.

5

Там же. С. 112.

6

Письмо матери от 24 августа ст. ст. 1926 // Шаховской, архиеп. Иоанн. Биогра фия юности… С. 115.

7

Письмо матери от 24 сентября н. ст. 1926 // Там же. С. 116–117.

8

Письмо матери от 2 декабря н. ст. 1926 // Там же. С. 118.

9

Письмо матери от 3 декабря ст. ст. 1926 // Там же. С. 119.

10

Н. Н. Берберова называет восемь человек из числа получавших денежное по собие – Мережковский, Гиппиус, Бунин, Ремизов, Зайцев, Тэффи, Куприн и Шмелев: «Мне известны 8 человек в Париже, которые получали его, но я полагаю, что немало людей в самом Белграде, а также вероятно в Праге, стояли в списке. Пособие составляло приблизительно 300 франков в месяц на челове ка. Другая сумма, тоже около 300 франков, приходила тем же лицам из Праги, из собственных фондов президента Масарика. На 600 франков в Париже в те годы прожить было нельзя, но они могли покрыть расходы по квартире, на электричество, газ, метро. Этого было немного, но это было хоть что-то. Сербская субсидия, насколько я помню, кончилась после 1934 г., чешская продолжалась до 1937 г.» (Берберова Н. Н. О переиздании политических дневников З. Н. Гиппиус // RUSICA-81. Литературный сборник. N.Y., 1982. С. 215–216).

11

Н. Н. Берберова называет восемь человек из числа получавших денежное пособие – Мережковский, Гиппиус, Бунин, Ремизов, Зайцев, Тэффи, Куприн и Шмелев: «Мне известны 8 человек в Париже, которые получали его, но я полагаю, что немало людей в самом Белграде, а также вероятно в Праге, стояли в списке. Пособие составляло приблизительно 300 франков в месяц на человека. Другая сумма, тоже около 300 франков, приходила тем же лицам из Праги, из собственных фондов президента Масарика. На 600 франков в Париже в те годы прожить было нельзя, но они могли покрыть расходы по квартире, на электричество, газ, метро. Этого было немного, но это было хоть что-то. Сербская субсидия, насколько я помню, кончилась после 1934 г., чешская продолжалась до 1937 г.» (Берберова Н. Н. О переиздании политических дневников З. Н. Гиппиус // RUSICA-81. Литературный сборник. N.Y., 1982. С. 215–216).