Анастасия Герасимова - Вензель императора Страница 2

– А почему бы и нет? – воскликнул Гаврила. – Чем мы хуже Петербурга? Петербург кто построил? Царь Петр. А Таганрог? Тоже царь Петр. Да к тому же и раньше Петербурга на целых пять лет! А улицы у нас в Таганроге какие? Все сплошь прямые да ровные, словно солнечные лучики отходят от крепости, совсем как в северной столице.

– Да ты-то откуда знаешь?! – засмеялись ребята. – Ты ж в Петербурге никогда не бывал!

– Ну да, не бывал. Зато, – Гаврила важно поднял указательный палец, – много общался с умными людьми!

– Это с ямщиками в портовом трактире, что ли?

– Именно! А ямщики все люди умные да много повидавшие в жизни. Эх, была бы у меня вольная, непременно подался бы в ямщики!

– Да ты ведь и так кучер! – у дивились ребята.

– Сравнили тоже! Ну, во-первых, барин сделал меня кучером только прошлой осенью. И потом, я ведь вожу господ только в церковь да изредка в поместье. А ямщики колесят по всей России-матушке, и Москву повидали, и Варшаву, и множество других городов, а уж Петербург знают как свои пять пальцев!

Для пущей убедительности Гаврила помахал перед глазами мальчиков правой рукой с растопыренными короткими толстыми пальцами. Речь кучера показалась ребятам убедительной, и притихший Петя спросил:

– Ну, и что именно говорят твои извозчики?

– А то и говорят, что в России по такому плану построены только Петербург и Таганрог!

– Но царь Петр сделал столицей все-таки Петербург, – заметил Павлик.

– М-да, сделал… Но, знаете что? – от внезапно поразившей его мысли Гаврила даже остановился. – Думаю, в этом и была его самая ужасная ошибка! Оттого и случилась после его смерти энта чехарда на престоле!

– А это тут при чем, Гаврила? – с меясь, спросил Петя.

– Да как же, господа?! Они ж то, государи эти, поумирали все раньше сроку, а все почему? Да потому, что климат там дрянной – с ырой, промозглый, жуть! Чуть на улицу нос высунешь – тут же горячка, а то и чахотка разовьется. Это вам не шутки! То ли дело у нас! Эх, не было рядом с царем Петром умного человека, который бы растолковал ему, в чем суть да дело! Стольких бед избежали бы! – с сожалением подытожил Гаврила.

– Ну, допустим… Но сейчас-то ты с чего взял, что Таганрог будет столицей?

– Как с чего? А приезд государя? А все эти приготовления? Сначала было секретное письмо градоначальнику, затем прислали курьера с уведомлением, что в Таганрог пожалуют государь и государыня, затем прибыл гоф-курьер и архитектор для выбора помещения, при этом для исправления оного было прислано аж двадцать пять тысяч рублей!

– Это тоже ямщики говорят?

– Нет, это я узнал от прислуги Дунаева1. Градоначальнику ведь срочно пришлось освобождать дом для государя, а он только-только туда заселился. Ну вот, дом-то весь отремонтировали, даже сад, и тот обустроили. Да и весь город привели в порядок. – Гаврила стал загибать пальцы: – Казармы, госпиталь, тюрьма, дом призрения бедных отремонтированы – это раз. Городской сад, спуски, полицейские будки приведены в порядок – это два, на Петровской и Греческой улицах новых фонарных столбов понаставили – аж 40 штук! – это три. В общем, судя по всему, император приезжает к нам надолго. Так что думайте сами, в чем суть да дело!

– Что ж, возможно, но, если бы я был императором, я бы не стал переносить столицу, – заявил Петя.

– Ну а что б ты делал на его месте? – поинтересовался Павлик.

– Я? Я бы делал все, что хотел! Хотел бы – воевал, хотел бы – проводил все время на балах или охоте. Никто тебе не указывает, все тебе повинуются! Вот это я понимаю – счастье, вот это – свобода!

– Неужто вы полагаете, что государь может делать все, что ему вздумается? – изумился Гаврила.

– А как же иначе?

– А долг перед Отечеством, перед Господом Богом? Государь же там, на небе, ответит за всю Россию-матушку! Он ведь несет такую же службу, как и любой солдат, только ответственности на нем много больше. О какой же свободе вы говорите? Да и что такое свобода? Всегда ли она нужна?

– А ты, Гаврила, разве не хочешь быть свободным? Ты же крепостной, – у дивился Павлик.

– Хочу! – не возражал Гаврила. – Только… я хоть и крепостной, а, быть может, свободнее императора Александра буду! – хитро прищурился он.

Последнее заявление кучера совсем сбило ребят с толку.

– Гаврила, родненький! – в змолились они. – Перестань говорить загадками! Объясни, наконец, что ты имеешь в виду?

– Не понимаете? Ладно, слушайте! – снисходительно улыбнулся слуга и, оглянувшись по сторонам, продолжал: – Я вот тяжких грехов на душе не имею и от укоров совести свободен. Об императоре же слышал я, – Гаврила еще раз посмотрел вокруг и, хотя никого рядом не было, все равно понизил голос, – будто бы повинен он в смерти батюшки своего, государя Павла Петровича… Будто бы убили его заговорщики, ударив табакеркою по голове, а среди злодеев этих был и нынешний царь!

– Не может этого быть! – хором воскликнули потрясенные мальчики.

– За что купил, за то и продаю, – пожал плечами Гаврила. – Только если бы это было правдой, то я царю не завидую – это же надо с таким камнем на сердце жить!

За разговорами друзья не заметили, как подошли к дому. Увидев перед крыльцом коляску родителей, Петя и Павлик поняли, что их расчет не оправдался. Вместе с тем им не терпелось узнать причину столь быстрого возвращения отца с матерью.

В мгновенье ока мальчики взлетели по старинной каменной лестнице и вбежали в дом.

Андрей Петрович Никольский сидел в гостиной и курил трубку. Это был невысокий статный казак лет сорока с темными с проседью волосами и довольно правильными, хотя и немного резкими чертами лица. Но замечательнее всего был взгляд его черных глаз. В нем, как в зеркале, отражалась честная, благородная натура полковника, никогда не шедшего на компромисс со своей совестью, всегда готового пожертвовать жизнью ради своей веры, своего Отечества, своей семьи. Вместе с тем это был человек хоть и добрый, но довольно вспыльчивый и упрямый, редко признававший за другими право на собственное мнение. В городе его все любили и уважали.

Увидев отца, Петя и Павлик бросились к нему:

– Отец, вы уже дома? Государь не приехал? – посыпались вопросы.

– Почему же? Приехал, – улыбнулся Андрей Петрович. – Только мы его так и не увидели. Пока весь Таганрог ждал его величество в церкви, император, минуя храм, проследовал сразу во дворец. Прием перенесен на завтра.

– Вот оно как! – удивились ребята. – А что государыня?

– Она прибудет позднее. Вот ее-то мы и будем встречать по всем правилам, как полагается!

– Отец, а Гаврила говорит, будто государь хочет сделать Таганрог столицей вместо Петербурга, – сказал Петр.

– Что за вздор! – недовольно поморщился Андрей Петрович. – Государь с государыней проведут здесь только зиму, ибо так предписали ее величеству врачи. А этот бездельник Гаврила дождется, что я сошлю его на работы в поместье!

– Ах, Боже мой! – раздался позади них голос Марьи Алексеевны. – Петя, Павлик! Что за вид у вас! Опять к морю бегали? А ну, живо в свою комнату переодеваться! Гаврила! Где этот негодник? Сколько раз его предупреждала, что выпорю, если не доглядит за мальчиками! – и, подтолкнув ребят в направлении их комнаты, госпожа Никольская бросилась искать незадачливого надсмотрщика.

Гаврила же, своевременно спрятавшийся на конюшне, лишь посмеивался, слыша гневные крики хозяйки. Уж он-то хорошо знал, что вряд ли в Таганроге можно найти более сердобольную помещицу, чем Марья Алексеевна.

«А что кричит – так что ж тут такого? – размышлял он, забираясь на сеновал. – Пошумит и забудет. А мне пока и вздремнуть не грех – совсем замаялся с юными господами!»

Тут, вероятно, нужно сделать отступление и пояснить, как случилось, что Павлик Вершинин живет в доме полковника Никольского.

Есаулы Андрей Никольский и Николай Вершинин, отец Павлика, в молодости служили в Петербурге в лейб-гвардии казачьем полку при государе Александре I. Впервые отличившись при Аустерлице, друзья прошли затем всю Отечественную, неизменно находясь на передовой линии.

Во время заграничной кампании их полк составлял императорский конвой, сопровождая его величество во всех походах и сражениях. Под Лейпцигом казаки спасли императора от пленения, за что весь полк был награжден Георгиевским штандартом и серебряными трубами.

В 1814 году за особые заслуги перед Отечеством и лично перед государем, преданность которому они подтверждали не раз, Никольский и Вершинин были произведены в войсковые старшины, затем в полковники и причислены таким образом к дворянскому сословию.

Однако под самым Парижем Никольский потерял левую руку и вынужден был выйти в отставку. После этого Андрей Петрович и Марья Алексеевна, имевшие южнорусские корни, перебрались на жительство в Таганрог, близ которого полковнику было пожаловано крупное поместье. Здесь вскоре у них родился сын Петя.