Коллектив авторов - Троице-Сергиева лавра Страница 2

Как курьез следует отметить, что в тексте одного «летучего листка, принятом на заседании местной Комиссии по охране памятников искусства и старины, последняя свое обращение к населению предполагала начать словами, что к своим работам она приступила «с благословения патриарха Тихона».

Если учесть, что в состав Комиссии, кроме названных лиц, входили: бывший граф Ю. А. Олсуфьев, сын видного члена церковного собора и активного деятеля по созданию в Сергиеве контрреволюции С. П. Мансуров, в качестве делопроизводителя работал сын вице-губернатора Заботкин, машинисткой служила Т. В. Розанова (дочь писателя – нововременца), для читателей станет вполне ясна та роль, которую только и могла играть названная Комиссия в делах лавры.

Не говоря уже о брошюре, вся деятельность Комиссии, как и следовало ожидать, направлялась в прошлом к охране религиозного культа в лавре, к защите интересов ее «единственно стильных, пятивековых стражей» – монахов (которые и были в действительности приглашены на службу в комиссию в качестве стражников, причем бывший наместник лавры архимандрит Кронид занял пост «караульного начальника»), к ненарушимости «храмового действа» у костей Сергия, правда, пока без особых достижений «русского высокостильного искусства».

Вся эта деятельность Комиссии требует подробного расследования, как и деятельность других подобных комиссий, организовавшихся всюду.

Из целого ряда городов поступают сведения, что в комиссии эти успешно проникают большею частью служители культа, профессора и преподаватели бывших духовно-учебных заведений. Добиваясь иногда в комиссии ответственных постов, названные лица свою главную задачу полагают в том, чтобы «охранить» от ликвидации весь старый церковный аппарат, домовые храмы и даже целые монастыри под предлогом их «несомненной» исторической, археологической или же просто бытовой (!) ценности».

Троицкий собор. Фотография 1-й половины XX века

Можно предположить, что вслед поступило распоряжение о приостановке работы по изданию. Сохранились свидетельства, что в течение нескольких лет часть тиража хранилась в помещении бывшей лаврской библиотеки[5].

На заседании 1-го января 1922 года, когда было объявлено, что Комиссия передается в ведение Церковной секции и обращена в монастырский музей, В. Д. Дервиз (директор музея) предложил заменить титульный лист путеводителя по лавре и осуществить выпуск издания. 12-го июля 1922 года сотрудник музея А. Н. Свирин предлагает обратиться в Сергиевский исполком с просьбой о выдаче тиража, хранящегося в лаврской библиотеке, что так и не осуществилось[6]. Предполагавшийся к выпуску тираж в 2000 экземпляров, частично напечатанный, но еще не сброшюрованный, вероятно, был уничтожен. Единичные сохранившиеся экземпляры имеются в фонде Российской государственной библиотеки, в московском Мемориальном музее-квартире о. Павла Флоренского и нескольких частных собраниях и являются библиографической редкостью.

Сборник, с которого осуществлен набор настоящего издания, представляет собой брошюру размером 22 × 14 см, объемом в 155 страниц. Последующие издания Комиссии и Музея были оформлены так же. Напечатан он был без иллюстраций, на очень тонкой желтоватой бумаге, из-за чего текст лицевой и оборотной сторон просвечивает на нескольких листах. Несмотря на скудость полиграфических средств и достаточную давность издания, содержание статей продолжает и ныне вызывать исключительный интерес. Посвященные русской истории и истории русского религиозного самосознания, высокохудожественным творениям и реликвиям древности, они были созданы блестящей плеядой специалистов, сохранявших преемственность культуры. В то же время статьи сборника, написанные живым и образным языком, доступные различным по уровню подготовленности читателям, являются лучшим примером музейного просветительства. Одновременно с подготовкой сборника к изданию был выполнен перевод текстов на английский и французский языки.

Из всех статей наибольшую известность получил открывающий сборник текст о. Павла Флоренского «Троице-Сергиева лавра и Россия», где он говорит о значимости монастыря как духовной сердцевины русского народа.[7] Другие статьи до сих пор оставались мало или совершенно неизвестными, хотя взгляды, высказанные авторами того времени, во многом предупредили искания и решения современных исследователей церковного искусства[8].

В 1926 году Главнаукой проводилось обследование уже созданного к тому времени Сергиевского историко-художественного музея. В Протоколе была дана высокая оценка музейному собранию и работе сотрудников. Особо отмечался труд библиотекаря А. Серафиновича и состояние бывшей лаврской библиотеки, где несколько лет хранился тираж сборника «Троице-Сергиева лавра»[9].

Надо сказать, что намеренному уничтожению был подвергнут не только сборник, но и многие из его авторов[10].

Осуществление когда-то задуманного нашими предшественниками издания – малая дань признательности подвигу их жизни.

Составители благодарят Татьяну Васильевну Смирнову, Ирину Леонидовну Кызласову и Александра Умаровича Грекова, предоставивших ряд ценных материалов, а также отмечают, что публикуемые среди иллюстраций документы Комиссии происходят из собрания московского Мемориального музея-квартиры священника Павла Флоренского.

Троице-Сергиева лавра

П. А. Флоренский. Троице-Сергиева лавра и Россия

I

Посетивший Троице-Сергиеву лавру в XVII веке, именно 11-го июня 1655 года, архидиакон антиохийского патриарха Павел Алеппский отзывается о ней с величайшим восхищением как о прекраснейшем месте всей земли. Церковь же Св. Троицы «так прекрасна», по его словам, «что не хочется уйти из нее». Нам нет нужды заподазривать искренность этого суждения: ведь Павел Алеппский писал не для печати, а исключительно для себя и для своих внуков, и лишь в наше время его впечатления стали общим достоянием. Неправильно было бы отвести это свидетельство и ссылкой на восточное красноречие писателя: ведь, если арабская фантазия его, а точнее сказать, огнистость восприятий, способна была видеть в окружающем более художественных впечатлений, чем притуплённая и сыроватая впечатлительность северян, то одинаковой оценке подвергалось все виденное, и среди всего лавра оказывается на исключительном месте; очевидно, она и была таковою. Это свидетельство Павла Алеппскаго невольно проверяет на себе всякий, кто прожил достаточно времени возле «Дома Пресвятыя Троицы», как выражаются наши летописцы. При туристском обходе лавры, беглому взору впервые развертывается не подавляющее количественно, но действительно изысканное богатство художественных впечатлений от неё. Есть, однако, и гораздо более тонкое очарование лавры, которое охватывает изо дня в день, при вживании в этот замкнутый мир. И это очарование, теплое, как смутная память детства, уродняет душу лавре, так что все другие места делаются отныне чужбиной, а это – истинною родиной, которая зовет к себе своих сынов, лишь только они оказываются где-нибудь на стороне. Да, самые богатые впечатления на стороне скоро делаются тоскливыми и пустыми, когда потянет в Дом преподобного Сергия. Неотразимость этого очарования – в его глубокой органичности. Тут – не только эстетика, но и чувство истории, и ощущение народной души, и восприятие в целом русской государственности, и какая-то, трудно объяснимая, но непреклонная мысль: здесь, в лавре именно, хотя и непонятно как, слагается то, что в высшем смысле должно называть общественным мнением, здесь рождаются приговоры истории, здесь осуществляется всенародный и, вместе, абсолютный суд над всеми сторонами русской жизни. Это-то всестороннее жизненное единство лавры, как микрокосма и микроистории, как своего рода конспекта бытия нашей Родины, дает лавре характер ноуменальности. Здесь ощутительнее, чем где-либо, бьется пульс русской истории, здесь собрано наиболее нервных, чувствующих и двигательных, окончаний, здесь Россия ощущается как целое.

Подобно тому, как художественный портрет бесконечно более плотен, так сказать, нежели фотографический снимок, ибо сгущенно суммирует в себе многообразие различных впечатлений от лица, которые фотографической пластинкой улавливаются лишь случайно и разрозненно, так и лавра есть художественный портрет России в ее целом, по сравнению с которым всякое другое место – не более как фотографическая карточка. В этом смысле можно сказать, что лавра и есть осуществление или явление русской идеи, – энтелехия, скажем с Аристотелем. Вот откуда это неизъяснимое притяжение к лавре! Ведь только тут, у ноуменального центра России, живешь в столице русской культуры, тогда как все остальное – ее провинция и окраины. Только тут, повторяю, грудь имеет полное духовное дыхание, а желудок чувствует удовлетворенность правильно-соразмеренным и доброкачественным культурным питанием. Отходя от этой точки равновесия русской жизни, от этой точки взаимоопоры различных сил русской жизни, начинаешь терять равновесие, и гармоническому развитию личности начинает грозить специализация и техничность. Я почти подхожу к тому слову о местности, пронизанной духовной энергией преподобного Сергия, к тому слову, которому пока еще все никак не удается найти себе выражения. Это слово – античность. Вжившийся в это сердце России, единственной законной наследницы Византии, а через посредство ее, но также – и непосредственно – древней Эллады, вжившийся в это сердце, говорю, здесь, у лавры, неутомимо пронизывается мыслью о перекликах, в самых сокровенных недрах культуры, того, что он видит перед собою, с эллинской античностью. Не о внешнем, а потому поверхностно-случайном, подражании античности идет речь, даже не об исторических воздействиях, впрочем бесспорных и многочисленных, а о самом духе культуры, о том веянии музыки ее, которое уподобить можно сходству родового склада, включительно иногда до мельчайших своеобразностей и до интонации и тембра голоса, которое может быть у членов фамилии и при отсутствии поражающего глаз внешнего сходства. И если вся Русь, в метафизической форме своей, сродна эллинству, то духовный родоначальник Московской Руси воплотил в себе эту эллинскую гармонию совершенной, действительно совершенной личности с такою степенью художественной проработки линий духовного характера Руси, что сам, в отношении к лавре, или точнее – всей культурной области, им насквозь пронизанной, есть, – возвращаюсь к прежнему сравнению – портрет портрета, чистейшее выражение той духовной сущности, которая сквозит многообразно во всех сторонах лавры как целого. Если Дом преподобного Сергия есть лицо России, явленное мастерством высокого искусства, то основатель ее есть первообраз ее, этого образа России, первоявление России, скажем с Гёте, или, обращаясь к родной нашей терминологии, лик ее, – лик лица ее, ибо под «ликом» мы разумеем чистейшее явление духовной формы, освобожденное от всех наслоений и временных оболочек, ото всякой шелухи, ото всего полуживого и застящего чистые, проработанные линии ее. В церковном сознании, не том скудном сознании, которое запечатлено в богословских учебниках, а в соборном, через непрерывное соборование и непрерывное собирание живущем духовном самосознании народа, Дом Живоначальныя Троицы всегда сознавался и сознается сердцем России, а строитель этого Дома, преподобный Сергий Радонежский, – «особым нашего Российского царствия хранителем и помощником», как сказали о нем цари Иоанн и Петр Алексеевичи в 1689 году, – особым покровителем, хранителем и вождем русского народа, – может быть точнее было бы сказать – Ангелом-Хранителем России. Не в сравнительных с другими святыми размерах исторического величия тут дело, а в особой творческой связанности преподобного Сергия с душою русского народа. Говоря о своем отце, как об исключительном для меня человеке, я этим даже не ставлю вопроса о сравнительных его размерах с другими отцами, но, тем не менее, он – мой, он именно, и вникая в себя, я не могу не сосредоточиться исключительным образом именно на нем. Так, в стремлении познать и понять душу России, мы не можем не собрать своей мысли на этом Ангеле земли Русской – Сергие, а ведь народная, церковная мысль об ангелах-хранителях весьма близко подходит к философским понятиям: Платоновской идее, Аристотелевской форме, или скорее энтелехии, к позднейшему, хотя и искаженному понятию идеала, как сверх-эмпирической, выше-земной духовной сущности, которую подвигом художественного творчества всей жизни надлежит воплотить, делая тем из жизни – культуру. Чтобы понять Россию, надо понять лавру, а чтобы вникнуть в лавру, должно внимательным взором всмотреться в основателя ее, признанного святым при жизни, «чудного старца, святого Сергия», как свидетельствуют о нем его современники.