Брюс Мецгер - Канон Нового Завета Возникновение, развитие, значение Страница 22

Бывало и так, что верующие оказывали более упорное сопротивление. В рапорте о мученичестве Агапии, Ирины и Хионии[269] во время допросов, следовавших один за другим, префект Дульциций из Фессалоник спрашивал: «Есть ли у вас какие–нибудь записи, пергаменты или книги (υπομνήματα ή διφθέραι ή Βιβλία) нечестивых христиан?» Хиония ответила: «Нет, господин. Нынешний император их у нас забрал». На следующий день, когда Ирину вновь привели в суд, префект сказал: «Кто посоветовал тебе сохранять эти пергаменты и записи (τάς διφθέρας ταύτας και τας γραφάς) до нынешнего дня?» — «Всемогущий Бог, — ответила Ирина, — Который завещал нам любить Его до самой смерти. По этой причине мы не посмели сделаться предателями, но предпочли быть сожженными заживо или пострадать иным образом, чем выдать их (προδοΰναι αύτάς)», то есть писания.

Приговорив Ирину к тому, чтобы ее обнаженной поместили в блудилище, префект распорядился публично сжечь все принадлежащие ей рукописи (τα γραμματεία) из шкафов и ящиков. Рапорт заканчивается описанием того, как в марте и апреле 304 г. все три стали мученицами за веру. Их сожгли на костре.

V. ДРУГИЕ ВОЗМОЖНЫЕ ВЛИЯНИЯ

1) Одна особенность древнего книгопроизводства могла до некоторой степени повлиять на то, что четыре Евангелия были собраны вместе, в один корпус, или что соединили Послания Павла. Дело в том, что к концу I — началу II столетия в христианской среде знаменитые в свое время свитки сменились кодексами, то есть книгами из сшитых листов. Максимальная длина удобного для употребления свитка едва превышала 10 метров в длину[270]. (Подсчитано, что для Евангелия от Луки или Книги Деяний потребовалось бы от 9 до 9,5 метра). До тех пор, пока христиане пользовались свитками, четыре Евангелия или Павловы послания можно было объединить, только храня свитки в одном ящике. Когда же появились кодексы, можно было соединить в одном томе несколько частей или даже все части того, что потом стали называть Новым Заветом[271]. Более того, такая форма утверждала последовательность документов, включенных в собрание[272].

2) Некоторые важные собрания книг и списки «канонических» авторов были составлены и евреями, и язычниками в первые века христианской эры. Хотя в большинстве случаев прямое влияние Церкви не вызывает сомнений, можно заметить, что эта деятельность развивалась более или менее параллельно появлению новозаветного канона. Точные границы иудейского писания определились, видимо, к концу I христианского века. После падения Иерусалима в 70 г. по P. X., и раввинистическая школа (Бейт ха–Мидраш), и верховный суд (Бейт Дин или Санхедрин (синедрион) перебрались в Ямнию (иначе называемую Иавнея или Явне), город в 15 километрах к югу от Иоппии. Среди тем, обсуждавшихся здесь годами, был и статус некоторых библейских книг (например, Экклезиаста, Эсфири и Песни песней). Вопрос об их принадлежности канону все еще оставался открытым[273]. Широко распространено мнение, что особый Санхедрин (синедрион) в Ямнии, созванный около 90 г., окончательно установил границы ветхозаветного канона. Споры, как думает Бенцен (Bentzen), касались «не столько включения в канон определенных писаний, сколько права некоторых книг оставаться в его составе… Собор раввинов пытался обсуждать права книг быть частью Книги» (курсив Бенцена)[274].

К 200 г., в основном благодаря деятельности раввина Ехуды ха–Наси, появились различные собрания устного мишнаитского материала (мишнайот). Они увенчали собой записанную Мишну, которая обрела всеобщий авторитет[275]. При небольших разночтениях она стала основой для палестинского и вавилонского Талмуда.

На Западе в III веке собирался весьма разнообразный материал благодаря прославленному римскому юристу Ульпиану. Неутомимый Ульпиан собирал объемистые законодательные акты ранних императоров и конспектировал их. Извлечения из его работы на треть сформировали внушительный кодекс Юстиниана.

Возможно, куда большее значение для выработки форм и видов канонизации христианских писаний имел александрийский обычай составлять список авторов, чьи труды для данного литературного жанра считались образцовыми. Эти экземпляры назывались «канонами» (κανόνες). Ученые, работавшие в библиотеке и музее Александрии, включая Зенодота Эфесского (ум. ок. 285 до P. X.), Аристофана Византийского (ум. ок. 195 до P. X.) и Аристарха Самофракийского (ум. ок. 185 до P. X.), собирали труды более ранних авторов, составляли исправленные варианты текстов и публиковали то, что потом считалось стандартным изданием, параллельно с отдельными комментариями к тексту. Так был составлен «Александрийский канон» (автор и дата появления точно не известны). Содержал он список «стандартных» эпических поэтов, ямбических поэтов, поэтов–трагиков, комических поэтов, историков, ораторов и философов[276]. Что касается канона десяти аттических ораторов, «свидетельства говорят в пользу того, что канон лишь незначительно изменился в греческом и римском аттическом движении и не достиг окончательной и застывшей формы до II столетия нашей эры»[277]. Вопрос о том, в какой степени образованные христиане могли испытывать влияние Александрийского канона греческих классиков, почти не имеет значения, так как какое–то время они складывались параллельно.

Собирать орфические фрагменты начали очень рано, Климент Александрийский хорошо знает, что идут споры о подлинности употреблявшейся в его время орфической литературы[278]. Сам Орфей не писал практически ничего, и почти все в орфической традиции — предмет дискуссии.

Имеющие авторитет магические тексты окончательно собрали, вероятно, к концу II века, что сохранилось в большом Парижском магическом папирусе (Bibl. Nat., suppl. Grec 574), созданном около 300 г. по P. X. Его назначение в том, чтобы показать сходство (внешнее) с появившимися письменными канонами[279]. В этой связи любопытно такое наблюдение: под воздействием появившегося христианского канона стали носить из суеверия амулеты, содержащие библейские тексты[280].

V. Развитие канона на Востоке

За периодом мужей апостольских мы попадаем в новую эпоху в истории новозаветных книг. Теперь уже Церковь признает канонические Евангелия закрытым собранием, и в такой форме оно принимается повсеместно. Послания Павла тоже признаются боговдохновенным Писанием, и то здесь, то там так начинают относиться и к Книге Деяний и Апокалипсису. Несколько других книг еще на границе канона и признаны не всеми. Это Послание к Евреям, Послания Иакова, Петра, Иоанна и Иуды. Теперь рассмотрим, как относились к этим книгам в тех регионах, куда уже проникло христианское вероучение.

I. СИРИЯ

Восточносирийские церкви Осроенского царства, по–видимому, были первыми, которые появились в стране, находившейся вне эллинистического влияния. Политическая судьба Эдессы, столицы Осроены, очень отличается от судьбы других центров раннего христианства. До 216 г. по P. X., то есть при императоре Каракалле, Эдесса не входила в состав Римской империи. Христианство достигло долины Евфрата, вероятно, к середине II века, когда страна была независимым государством. Родным языком его населения, в отличие от грекоязычных западных сирийцев с центром в Антиохии, был сирийский. Неудивительно, что развитие христианства шло здесь своим путем, не испытывая смешанного влияния греческой философии и римских методов управления, которое превратило раннее христианство Запада в то, что определяется термином «кафолическое» (вселенское).

Согласно древним преданиям и легендам, обработанным в Учении Аддая (ок. 400 г. по P. X.), самый ранний вариант Нового Завета сироязычной церкви состоял из Евангелия, Посланий Павла и Книги Деяний. Перед самой смертью Аддай предостерегает учеников такими словами:

Закон, пророки и Евангелие, из которых вы ежедневно читаете перед народом, Послания Павла, присланные нам Симоном Кифой из города Рима, и Деяния двенадцати апостолов, которые прислал нам Иоанн, сын Зеведеев, из Эфеса, — из этих книг читайте в церквах Мессии и, кроме них, не читайте больше ничего[281].

Здесь, помимо других деталей, ошеломляет термин «Евангелие», который в этом контексте указывает на Диатессарон Татиана, или свод из четырех Евангелий.

1. Татиан

Личность Татиана остается таинственной. Единственный его полностью сохранившийся труд — Слово к Эллинам (Λόγος προς Έλληνας)[282], страстное, резко антиэллинское сочинение. Из него мы узнаем, что он родился в семье язычников в Ассирии (гл. 42). Образование он получал под традиционным воздействием греческой культуры и философии. По прибытии в Рим он свел знакомство с Иустином Мучеником и под его влиянием обратился в христианство. В Риме, по–видимому, он и написал свой самый важный труд, Диатессарон[283], в котором четыре Евангелия сведены в единое непрерывное повествование. Термин диатессарон (το δια τεσσάρων) заимствован из музыки. Обозначает он последовательность четырех гармонических тонов и хорошо подходит к работе, в которой тщательно согласованы четыре повествования. Татиан задает своей «гармонии» хронологические рамки четвертого Евангелия (не следуя ему рабски), в которые встроены пересказы синоптических текстов.