Внутренний СССР - Сравнительное Богословие Книга 6 Страница 23

[195], а последняя — строго соответствует реальной, а не показной приверженности каждого индивида к соблюдению религиозной и социальной дисциплины, что позволяет особенно точно расставлять кадры согласно их покорности толпо-“элитарной” иерархии, одновременно, конечно же, и культивируя такого рода покорность

[196]. В результате замкнутости религиозной системы на контуры «культивирование покорности — отбор кадров — опять культивирование покорности» — через некоторое время (несколько поколений) все, не вписывающиеся в иерархию оказываются надёжно выбракованными

[197]. Психотехнический механизм подобного рода «отбора кадров» мы рассмотрим позже.

Для наследственной передачи духовной и общинной власти, ламы умудрялись выдумывать всё новые и новые идеи преемственности (по сути сословной передачи власти), “пользуясь” поддержкой толпы и низших в религиозной иерархии. Так учение ламаизма о «живых богах»

[198] породило целую практику поиска новых инкарнаций (перерождений) знаменитых деятелей ламаизма. Самый простой способ перерождения заключался в том, что вопреки монашеским обетам лама брал себе жену и рожал сына, которому суждено было стать «духовным наследником отца»

.[199]

Вот и прямая беззастенчивая сословная передача духовной и светской власти. О подобной роли прямого кровного наследника

[200] можно было объявить во всеуслышание, а можно было тайно указать в письменном виде о своём будущем перевоплощении. Со временем для монахов высших ступеней поиски их перевоплощений стали производиться автоматически

.[201] На будущего перерожденца, которым обычно был младенец до 9-ти месяцев, как бы указывал ряд примет (вещие сны учеников или родителей, время и место рождения, предзнаменования). Ребёнка отправляли в монастырь, где позже ему предстоял ряд дополнительных испытаний — к примеру, выбрать предметы, которыми он владел в прошлой жизни из кучи подобных. В случае успеха он признавался годным к длительной подготовке, после чего ему предстояло занять место предшественника.

Ясно, что тщательный отбор кадров, в первую очередь высшего духовного звена был взят под полный контроль верхушкой ламаистской иерархии, а воспитывали они своих же отобранных кадров с малолетства под миссию поддержки самой иерархии с помощью специальных стратифицированных психотехник и ограниченных возможностей влияния на некоторые биосферные процессы и процессы, проходящие на уровне биологии человеческого организма. Возможность весьма смелого (видимо после устойчивого завоевания ламами расположения паствы) употребления буддийского учения о персональных перерождениях (вдобавок к учению о воплощениях) позволяла не только сохранить покорность в толпе, гася интерес к социальной несправедливости с помощью доктрины посмертного воздаяния (как и у всех буддистов), но и “смело” манипулировать доверчивой кадровой базой, рабочей массе которой вполне достаточно было посетить монастырь и увидеть воплощение или перерождение “бога”, после чего даже примитивных культовых психотехник не требовалось: чего тратить время опытных гуру на «рабочую» толпу.

Чань-буддизм, дзэн-буддизм

Следующим направлением буддизма является его китайская и японская разновидности — чань-буддизм и дзэн-буддизм соответственно. Основными отличиями чань-буддизма от других направлений специалисты называют четыре принципа:

· Прозрение своей внутренней природы приближением к Будде, потенциально доступное каждому.

· Уметь напрямую указывать суть сознания человека

.[202]

· Не создавать письменных наставлений.

[203]

· Передавать истину вне учения, иным способом

.[204]

Нужно признать, что рассматриваемый в этом разделе вид буддизма является привлекательным тем, что он даёт возможность последователям (ученикам) как бы самим находить «истину», достигать «просветления» и «мудрости», к состоянию которых гуру их только лично подводит (курирует процесс достижения определённого состояния «сознания человека»), а затем ученик как бы «идёт сам». Поэтому чань-буддизм притягивает людей, стремящихся к совершенству «своими силами» — с одной стороны, но, с другой стороны, тех, кто не может самостоятельно достичь в жизни психологического комфорта, который, как многим кажется, является признаком «совершенства», учат с помощью гуру.

Начнём рассматривать отличия тибетского буддизма, основанного на Махаяне и Ваджраяне от китайского чань-буддизма (который существовал в Китае несколько веков ранее формирования тибетского, но не имел серьёзной государственной поддержки) на примере сравнения позиций спорящих сторон, известных современным знатокам буддизма.

После того как в Тибете длительное время проповедовал образцовый представитель классической индийской Махаяны, Шантаракшита (VIII век), постепенно стало выясняться, что между учением тибетской Махаяны и доктринами китайских (и некоторых корейских: в Тибете был достаточно известен своими проповедями Учитель Ким, также придерживавшийся чаньской традиции) хэшанов

[205] существуют серьезные, а может быть, и непримиримые противоречия. Между тем, Камалашила, преемник Шантаракшиты, и китайские монахи имели своих многочисленных последователей из числа тибетской аристократии, придворной знати и членов царской семьи. Поэтому возникла потребность выяснить, какой всё-таки вариант буддизма является истинным и в большей мере соответствующим учению самого Будды (подход, вполне естественный для неофитов-тибетцев). Выяснить это было решено традиционным для Индии способом — путём диспута, на котором индийскую сторону представлял сам Камалашила, а китайскую Хэшан. Этот диспут и состоялся в монастыре Самье (точная дата его неизвестна, условной датой проведения диспута можно считать 790 г.).

Согласно традиционным тибетским источникам, диспут закончился полной победой Камалашилы (что привело даже к самоубийствам среди сторонников Хэшана), после чего царь запретил проповедь китайского буддизма и Тибет, окончательно и бесповоротно обратился к классическим индийским образцам. Тибетские источники сводят предмет дискуссии к нескольким положениям.

1. Во-первых, Хэшан Махаяна учил, что пробуждение и обретение состояния Будды происходит мгновенно, или внезапно, тогда как Камалашила проповедовал классическую доктрину пути бодхисаттвы, восходящего по десяти ступеням совершенствования в течение трёх неизмеримых (асанкхея) мировых циклов благодаря практике шести совершенств — парамит

[206].

2. Во-вторых, Хэшан Махаяна отрицал ценность самих парамит, считая их мирскими добродетелями (за исключением праджня-парамиты), способствующими улучшению кармы, но не имеющими никакого отношения к пробуждению и реализации природы Будды. С его точки зрения, следовало пресечь всякую кармическую активность вообще, ибо добрые дела также привязывают к сансаре, как и дурные.

3. В-третьих, Хэшан Махаяна в отличие от Камалашилы считал, что главным методом совершенствования является созерцание, направленное на достижение полной остановки мыслительного процесса и достижение состояния “недумания” (китайское у нянь), при котором исчезают все различия и ментальные конструкты (викальпа; китайское фэньбе), равно как и субъектно-объектная дихотомия. Вслед за прекращением “думания” наша собственная природа, которая есть природа Будды, раскрывается немедленно и спонтанно. Камалашила же не признавал этот метод, считая его чисто отрицательным и не ведущим к пробуждению.

Многие исследователи считают, что реальная полемика в Самье велась в более широком плане, нежели между индийским и китайским буддизмом (и даже не между классической Махаяной и учением китайской школы Чань), как это обычно считается. Масштабы полемики в Самье выходят далеко за эти рамки. Это полемика между двумя течениями и в индийском буддизме, и в махаянском буддизме вообще, ибо тезисы, выдвинутые Хэшаном Махаяной, отражали позиции, которых придерживались и многие буддисты в самой Индии (особенно в рамках тантрической традиции). Теоретической её основой, несомненно, была теория Татхагатагарбхи