Мирча Элиаде - Оккультизм, колдовство и моды в культуре Страница 25

Я не намерен здесь подводить итоги своих исследований. Как можно было ожидать, морфологические сходства и различия в такого рода опыте указывают на различный, но сопоставимый религиозный или теологический смысл. Если мне будет позволено привести цитату из своих заключительных замечаний, все виды опыта, связанного со светом, имеют следующий общий фактор:

«…они выводят человека из его профанной вселенной или исторической ситуации и переносят в качественно иной мир, в корне отличный от профанного, трансцендентный и сакральный. Структура этой сакральной и трансцендентной Вселенной варьирует в соответствии с культурой и религией человека. Тем не менее всегда имеется одна общая черта: Вселенная, раскрывшаяся в результате встречи со Светом, отличается от профанной Вселенной — или выходит за ее пределы — тем, что она является, по сути своей, духовной, другими словами, доступной только тем, для кого существует Дух. Опыт Света коренным образом меняет онтологическое состояние субъекта, делая его открытым для мира Духа. За всю историю человечества были испробованы тысячи различных путей постижения мира Духа и его значения. Это понятно. Да и как могло быть иначе? Ведь всякая концептуализация неизбежно связана с языком, а следовательно, с культурой и историей. Можно сказать, что смысл сверхъестественного Света непосредственно передается душе человека, воспринимающего его, — однако этот смысл не может попасть в сознание иначе как в терминах уже существующей там системы понятий. В этом и заключается парадокс: с одной стороны, смысл Света является в конечном счете личным открытием каждого человека; а с другой стороны, каждый человек открывает то, к чему он был духовно подготовлен культурой. Однако при этом остается факт, который представляется нам основополагающим: какой бы ни была последующая идейная интеграция, в результате встречи со Светом в существовании субъекта происходит перелом, который являет ему — или делает более ясным — мир Духа, сакральности и свободы; короче говоря, существование как божественное творение, или мир, освященный присутствием Бога».[185]

Различные виды опыта, связанного со Светом, рассматриваемые в моем эссе, за исключением нескольких спонтанных видов, подвергались постоянному переосмыслению в контекстах существующих традиций. В общем, определенный опыт такого рода рассматривался как религиозный, так как в уже существующих мифологических или теологических системах свет считался проявлением божественности, духа или святой жизни. Разумеется, не везде можно найти четко сформулированную теологию или метафизику божественного света, сопоставимую, например, с индийской, иранской или гностической системами. Но несомненно то, что большинство мифологий, теологии и гностических систем, основанных на эквивалентности: свет—божественность—дух—семя, имеет «эмпирический» характер. Другими словами, проанализировав, хотя бы лишь частично, богатые и впечатляющие документы, относящиеся к опыту «мистического света», трудно предположить, чтобы в религиях и сектах, где свету придавался глубочайший смысл, такого рода опыт не был источником, исходной предпосылкой или подтверждением соответствующей «световой» теологии.

В данной статье я намереваюсь дать более подробный анализ, ограничив обсуждение только документами, относящимися к учениям, в которых свет является выражением как божества, так и человеческой души (или духа) и, в то же время, божественной способности творения, а тем самым — и жизни человека и космоса; в конечном счете я буду рассматривать целый ряд отождествлений и соответствий, начиная с божества и кончая semen virile (мужским семенем). В целом, в своем исследовании я ограничусь индийскими, иранскими или гностическими документами. При этом, однако, я рассмотрю также пример одного южноамериканского племени, раскрывающий несколько иное понимание подобных типов религиозного опыта.

1. Antarjyotih (внутренний свет) и солнечное семя

Однородность таких понятий, как божество, солнце, свет, дух (атман) и движущая творческая энергия на всех уровнях космоса, была осознана, по-видимому, еще во времена Вед.[186] В Ригведе (X. 121. 1) Создателя мира Праджапати олицетворяет Хираньягарбха, «Золотой Зародыш», то есть семя Солнца.[187] В Брахманах [Одна из групп ведических текстов. (Здесь и далее прим. перев.)] semen virile совершенно явно рассматривается как воплощение солнца. «Когда человек-отец извергает его в виде семени в женское чрево, в действительности это Солнце извергает его в виде семени в чрево»,[188] ибо «Свет — это сила, способная к воспроизведению потомства».[189] Но в Брихадараньяка Упанишаде semen virile считается носителем только Бессмертного (атмана-Брахмана): «Тот, кто находится в[190] семени, кого семя не знает, чья телесная оболочка есть семя, вот кто есть ты сам (атман), внутренний руководитель, Бессмертный».[191] Однако в Чхандогья Упанишаде (III. 17. 7) «изначальное семя» соотносится со светом, «высочайшим светом» и в конечном счете с Солнцем.[192]

Как известно, концепция Солнца как прародителя распространена чрезвычайно широко. Во многих американских мифах и народных сказаниях девственность обозначается словами, которые буквально означают «не подвергавшаяся солнечному удару».[193] В Древнем Египте считалось, что жизнь вытекает из Солнца, подобно свету, или, подобно семени, из фаллоса бога-творца.[194] Мы встретимся с похожими, хотя и более сложными гипотезами при обсуждении некоторых не столь древних документов Ближнего Востока.

Возвращаясь к Упанишадам, нет необходимости напоминать отрывки, которые я уже рассматривал в своей работе «Мефистофель и андрогин» (русск. изд. СПб., 998, с. 30–34), где утверждается, что свет тождествен бытию (атман-Брахман) и бессмертию. Достаточно подчеркнуть тот факт, что для индийского мышления существует только одно возможное конкретное (эмпирическое) подтверждение того, что можно назвать «реализацией своего Я» (атман), а именно чувство «внутреннего света» (antarjyotih; срв. Брих. Уп. IV. 3. 7.). Эта «реализация» является внезапной, «как вспышка молнии» (Кена Уп. IV. 4). Это мгновенное, яркое постижение бытия является, в то же время, откровением метафизической истины; «В молнии — истина» (Каушитаки Брахмана Уп. IV. 2). Подобно этому, аскеты и йоги во время медитаций видели свет различных цветов, называемый в Шветашватаре Уп. (II. 11) «предварительными формами Брахмана» («Мефистофель и андрогин», с. 34–39).

Понятно, что боги были «сияющими ярче Солнца и Луны». Каждое проявление Брахмы сопровождалось «восходящим светом и сверкающим ореолом».[195] Кроме того, рождение или просветление великих спасителей и мудрецов знаменовалось распространением сверхъестественного света. Так, в ночь, когда родился Махавира [основатель джайнизма], «разливалось божественное сияние».[196] Но особенно часто явления божественного света встречаются в буддистских текстах и иконографии. Я уже привел ряд примеров («Мефистофель и андрогин», с.40 и далее): при рождении Будды сияли пять космических огней и каждый Будда мог осветить всю вселенную с помощью пучка волос, росшего меж его бровей. Гаутама утверждает, что в конце своей речи он «превращается в пламя». Когда Будда находится в состоянии самадхи (samadhi) [Высшее состояние сознания, просветление], «луч, называемый «Украшением Света Знания», исходящий из отверстия в выступе черепа (usnisa), играет над его головой».[197] Можно привести еще много подобных примеров.[198] Сразу же по достижении Нирваны языки пламени начинают появляться из тела Гавампати и, таким образом, происходит самосожжение.[199] Точно так же происходит самовоспламенение и достижение Нирваны в случае Ананды[200] [один из ближайших учеников Будды]. Конечно, здесь мы имеем дело с паниндийской концепцией. С голов известных индийских йогов и созерцателей всегда поднимается пламя, а их тела излучают огромную энергию.[201]

Отрицая существование атмана как предельной, непревратимой ни в какое иное состояние духовной целостности, буддисты объясняли опыт внутреннего самосвечения истинной природой чистого мышления. Как сказано в Ангуттара-никайя (1.10): «Чистотой сияет это мышление, но порой оно бывает запятнано случайными страстями». Развивая эту тему, некоторые школы хинаяны утверждают, что мышление изначально и по природе своей является ясным и чистым (cittam prabhasvaram) но может быть осквернено (klista) страстями (klesa) или освобождено от страстей (vipra-mukta). Однако страсти не являются изначально присущими мышлению и, тем самым, рассматриваются как случайное явление (agantuka).[202] Для некоторых авторов Йогачара [школа махаянского буддизма, возникшая в Индии около II в. н. э. ] «чистое мышление» отождествляется с «зародышем Татхагаты» (Tathagatagarbha). Так, в одной сутре, которая упоминается в «Ланкаватаре», Tathagatagarbha описывается как «чистый от природы, ясный, скрытый в теле каждого живого существа».[203] При обсуждении сущности Я (атман) в Махапаринирвана Сутре утверждается, что «атман есть Tathagatagarbha. Все существа обладают Сущностью Будды: это и есть атман. Но с самого начала этот атман всегда окутан бесчисленными страстями (klesa); по этой причине его и не удается увидеть».[204]