Антон Данненберг - Религия на Кубе. Философско-религиоведческий анализ Страница 25

С XVII века на Кубе начинается зарождение национального клира. В 1689 году на острове насчитывалось уже 225 священников, преимущественно креолов[283].

В 1705 году на Кубу назначается первый кубинский епископ Д. Ресино (1705–1711), который был назначен в качестве вспомогательного прелата для апостольской работы во Флориде.

Во второй половине XVIII века на Кубе служило более 700 священников. В Гаване располагалось 33 церкви и 10 монастырей [284].

К началу XIX века Церковь (в первую очередь, Ордена иезуитов и доминиканцев) владела третью всех богатств Кубы, контролировала такие сферы, как образование, здравоохранение, благотворительность. Таким образом, к этому времени Католическая церковь стала полноценной частью колониальной системы на острове[285].

С конца XVIII века Куба являлась церковной провинцией с двумя епископатами: в Сантьяго-де-Куба и в Гаване. К середине XIX столетия на острове насчитывалось 438 приходов. При этом 252 из них располагались в западной части острова, 101 в центральной и 85 – в восточной[286]. Следует отметить, что в этот период церковным влиянием фактически не были охвачены крестьянские слои населения, а также рабы, так как урбанизация ориентировала Церковь все больше именно на городское население. Кроме того, Церковь никак не порицала эксплуатацию как свободного, так и рабского населения. Все это существенно подрывало ее авторитет среди бедного населения, а также рабов. Кроме этого, Церковь активно выступала на стороне метрополии, то есть Испании, в вопросе национального самоопределения Кубы.

Ситуация начала меняться к 1850-м годам. К этому времени на острове сформировалась национальная буржуазия, которая в своих интересах все больше тяготела к Соединенным Штатам.

В XIX веке именно среди католиков появляются первые национально ориентированные лидеры. Своего рода интеллектуальными и духовными центрами на Кубе становятся две семинарии – Семинария Святого Карлоса и Семинария Святого Амвросия. Именно из них вышли такие патриотически настроенные священники, как Хосе Агустин Кабальеро и Феликс Варела Моралес.

В 1868 году на Кубе вспыхнула так называемая Десятилетняя война за независимость, завершившаяся подписанием в 1878 году Занхонского договора, по которому на острове начинались серьезные социально-экономические преобразования. Рабы, сражавшиеся во время войны против Испании, получили свободу. После этого эпоха рабовладения на Кубе была фактически завершена, а в 1880 году рабство было окончательно отменено.

С начала войн за независимость Кубы, то есть с 1868 года, церковная иерархия на Кубе и в Испании интерпретировала эту борьбу как еще один пример атак радикального и антирелигиозного либерализма на Церковь и общественный порядок[287]. Таким образом, Католическая церковь выступала надежным союзником испанской короны.

В ходе войны за независимость 1895–1898 гг. Католическая церковь активно выступала против кубинского патриотизма, отстаивая интересы Испании. Епископ Гаваны Мануэль Сантандер и Фрутос, этнический испанец, 28 февраля 1895 года написал так называемую «Молитву времен войны» («Oracion Ргоtempore belli»), которая должна была читаться в церквях по всей стране. 31 октября 1895 года Церковь выпускает циркуляр, в котором говорилось, что у кубинских патриотов «нет сердца»[288].

Как отмечает И.Р. Григулевич, победа кубинского народа над испанскими колонизаторами в войне 1895–1898 гг. была сведена на нет вторжением на Кубу американских оккупантов. Куба попала под контроль империалистов США, которые при поддержке церковников, быстро переметнувшихся к новому хозяину, продолжали насаждать на острове расовую дискриминацию[289].

Определяя место католицизма на Кубе накануне войны за независимость, важно иметь в виду, что к 1895 году Испания являлась единственной европейской страной, у которой был конкордат со Святым Престолом, а сам папа римский Лев XIII был крестным отцом наследника испанского престола Альфонсо, что еще больше в сознании кубинцев ассоциировало Католическую церковь с Испанией и ее колониальной гегемонией [290].

Духовенство кубинского происхождения всегда чувствовало себя ущемленным по сравнению со своими испанскими коллегами, которые превалировали в кубинской Церкви. Следует отметить, что Куба не являлась исключением в данном случае. Как замечает В.М. Богомазов, «на протяжении всего колониального периода истории Латинской Америки духовенство в колониях состояло почти исключительно из европейских (в основном испанских и португальских) священников и монахов»[291]. При этом первые два столетия испанского господства в Латинской Америке почти все духовенство в колониях состояло из испанцев. В XVIII в. рядовое духовенство стало постепенно пополняться из числа креолов, среди которых все острее проявлялось враждебное отношение к испанцам. Важно иметь в виду, что, как пишет И.Р. Григулевич, духовная карьера была единственным общественным поприщем, единственной профессией, в которой могли преуспеть представители креолов, а общее антииспанское настроение, характерное для креолов, передавалось и священникам-креолам[292].

8 сентября 1898 года четыре кубинских священника Э. Лекуна, М. Гонсалес, Ф. Даниэль и X. Гомес направили папе Льву XIII послание, в котором выражали надежду, что Понтифик назначит в кубинские епархии кубинских священников[293].

30 сентября 1898 года появился так называемый «Манифест коренного кубинского духовенства», под которым поставили подписи 52 священника-креола. В манифесте утверждалось, что собственно кубинское духовенство находится на маргинальных позициях на острове, притесняется испанской церковной иерархией. Как отмечает 3. Санчес, помимо того что священники выступали против испанцев, вставая на сторону национально-освободительного движения, в манифесте вместе с тем они выражали и обеспокоенность возможным исчезновением католицизма на Кубе вообще [294].

Анализ данного документа дает хорошее представление о настроениях как среди кубинских священников, так и среди прихожан накануне XX века. Манифест говорил о том, что все кубинцы в колониальные времена знали, что они не могут сотрудничать с испанским клиром, «так как он был рядом с врагами революции и ее прав, защищая Корону, потому что он был антикубинским»[295]. Фактически, заявляя о вредоносной функции испанцев для Католической церкви на острове, священники требовали образования национальной кубинской Церкви, «свободной от испанского контроля»[296].

Во время первой американской оккупации (1898–1902) не только духовные, но и светские власти выступали с инициативами по освобождению кубинской Церкви от иностранной зависимости. Максимо Гомес (главнокомандующий Освободительной армией в кубино-испанской войне 1895–1898 годов) пытался сформировать национальную Католическую церковь, независимую от Ватикана[297]. Но их обращение было поддержано меньшинством духовенства из числа сторонников этой идеи (из числа патриотов) – большая же часть священников еще до американской оккупации полностью поддерживала испанское колониальное господство, то есть не была национально ориентированной. Стремление кубинских патриотов полностью ликвидировать испанские (в том числе и религиозные институты) на Кубе понятно. Но этот шаг был слишком радикальным, особенно с учетом доминирования испанских священников в кубинской епархии. Как мы увидим, во второй половине XX века то же самое попытается сделать другой кубинский лидер – Ф. Кастро. Но и его попытка по созданию национальной кубинской Церкви будет неудачной, хотя он и избавится от испанского духовенства, объявив его агентом «фашистского» влияния генерала Франко.

Тем не менее победа кубинцев в войне за независимость обрекала Католическую церковь на серьезные изменения, хотя бы потому, что на этот момент ее возглавляли испанцы – противники независимости Ф. Саенс де Уртури (архиепископ Сантьяго-де-Куба) и М. Сантандер-и-Фрутос (епископ Гаваны). Освободившись от испанского контроля (Patronato Real), Церковь на Кубе вступила в новый этап своей истории.

21 ноября 1899 года епископом Гаваны становится 43-летний итальянец Донато Сбаретти, являвшийся с 1893 года аудитором Апостольской Миссии в Вашингтоне. Очевидно, что это назначение было невыгодно ни кубинцам, ни испанцам. Таким образом, Соединенные Штаты ставили своего человека для контроля над духовной жизнью кубинских католиков. По мнению современного кубинского священнослужителя главного викария Гаваны монсеньора К. Мануэля де Сеспедеса Гарсия-Менокаль, это был «правильный» выбор со стороны США, так как новый епископ имел «хорошие связи в североамериканских правительственных кругах, не доверял способности кубинцев самим управлять своей страной, и все, кажется, показывает на то, что он, кроме того, был анексионистом»[298].