Збигнев Войцеховский - Святые и порочные Страница 28

Утверждается, к примеру, что ради легендарного спасения Устюга от «огненного града» Прокопий молился перед старинной иконой Божьей Матери Благовещения, впоследствии перевезенной в Москву и даже именуемой «Устюжское Благовещение». Увы, ни одна летопись не подтверждает, что эта икона когда-либо была в Устюге. Факт небесного камнепада похож на правду еще меньше и тоже не имеет никаких документальных свидетельств. Не найдено и никаких следов небесного камнепада в районе не существующей ныне деревни Котовалово (в 20 километрах от города). Камень, будто бы найденный на месте выпадения «огненного града» и заложенный впоследствии в основание церкви, построенной в честь Прокопия, оказался не небесным гостем, а диабазовым валуном, притащенным последним ледником. Выпавший в день смерти святого в июле снег также не упомянут нигде до написания жития – ни в одной из летописей начала XIV века.

Еще и поэтому житие Прокопия удостоилось в книге В.О. Ключевского «Древнерусские жития святых как исторический источник» исключительно разгромного отзыва и упомянуто скорее как пример того, «как не надо писать». Фрагмент, посвященный житию устюжского святого, невелик и, думаю, стоит привести его целиком. Слово Василию Осиповичу:

«Житие устюжского юродивого Прокопия, плохо написанное, составлено из отдельных эпизодических рассказов, имеющих очень мало литературной связи и разделенных хронологическими противоречиями. Это ряд легенд, сложившихся из различных местных воспоминаний независимо одна от другой и не подвергнутых в житии искусной обработке. В послесловии к житию, написанном по предисловию Епифания к биографии Сергия, читаем: « аз окаянный написах о житии и чудесех его втайне и предах сия Божиим церквам, а иное имех у себе и церковнии повестницы за много лет, свитцы писанные приготованы быша про такова свята мужа ». Рассказ об огненной туче в житии есть неловкая переделка повести, отдельно встречающейся в сборниках. Рассказ о страдании Прокопия во время мороза, по словам биографа, записан со слов юродивого отцом Стефана Пермского Симеоном; но изложение его в житии есть переделка эпизода из жития Андрея Цареградского. По-видимому, предания о Прокопии и его чудесах начали записывать уже во второй половине XV века, когда в Устюге построили церковь во имя блаженного (в 1471 году) и начали местно праздновать его память: в одном из чудес, приложенных к житию, больному окольничему великого князя Ивана III послали из Устюга вместе с образом Прокопия стихиры и канон ему. В житие внесена повесть о построении церкви Прокопия в Борисоглебской сольвычегодской обители в 1548 году и о чудесах от его образа, там находившегося. Упомянув об этих чудесах, автор жития другого устюжского юродивого Иоанна замечает о Прокопии: « его же чудеса и прощение в писании его сказа, а о сем же св. Иване начнем паки писати ». По-видимому, эта неясная заметка дает основание считать оба жития произведением одного автора: по крайней мере оба отличаются одинаковыми приемами и одинаковым неуменьем писать. Житие Иоанна составлено по источникам более надежным. Биограф говорит, что писал его, живя в Борисоглебском Сольвычегодском монастыре у отца своего игумена Дионисия, по распоряжению которого построена была упомянутая церковь Прокопия, и который до вступления в иночество был священником при Устюжском Успенском соборе, лично знал Иоанна и присутствовал при его погребении. Этот Дионисий сообщил сыну сведения о блаженном и благословил его написать его житие в 1554 году».

Итак, житие представляет собой грубую склейку из местных преданий и заимствований из других житий, крайне слабо между собой согласованных, к тому же плохо написанную. И написанную не ранее 1554 года, а возможно, и позднее. Житие Александра Невского в первой своей редакции было написано в 1280-е годы – то есть агиограф Прокопия не мог не знать о нем, должен был знать и о канонизации князя – одновременно с устюжским юродивым. Тогда почему же никак не упомянул о том, кто был князем в Новгороде, когда Прокопий принял православие? Ведь Александр Невский был весьма нерядовой фигурой в русской истории, и хотя бы упомянуть эту персону агиограф мог.

Впрочем, это не самый существенный недостаток данного жития. В примечаниях к этому фрагменту своей книги, Ключевский разъясняет, что он имел в виду, говоря о противоречиях, прежде всего хронологических:

«За предисловием следуют рассказы: о происхождении и поселении Прокопия в монастыре у Варлаама Хутынского, об избавлении Устюга от огненной тучи, о страдании Прокопия во время мороза, о пророчестве Прокопия, предсказавшего 3-летней Марии, что она будет матерью Стефана Пермского, и о кончине юродивого в 1303 году. По первому рассказу, Прокопий жил в конце XII века, второй помечен 1478 годом, и оба не согласны с последним».

Позвольте, скажет кто-то, но ведь нам известно, что «огненный град» поразил Устюг в 1290 году? Не совсем так. В тексте жития говорилось, что это произошло за 13 лет до смерти блаженного Прокопия. А поскольку Прокопий будто бы умер в 1303 году, то для уточнения даты чудесного спасения города просто отминусовали требуемое число лет от даты смерти святого, посчитав «неправильную» дату обычной ошибкой. Хотя с таким же успехом можно было и приплюсовать те же тринадцать лет к 1478 году и получить 1491 год как год смерти Прокопия – все равно, ни на 1290-й, ни на 1478-й годы летописи не грешат в плане стихийных бедствий для устюжан. Впрочем, Ключевский упоминал еще и XII век. Что он имел в виду? Речь, собственно, о Хутынском монастыре, основанном в 1192 году. Эта дата достоверна и упоминается в разных летописях того времени. Современные излагатели жития, пытаясь смягчить несуразности, утверждают, что молодой немецкий купец пришел к жившему в монастыре старцу, который подражал основателю обители и носил то же имя – Варлаам. Но, по мнению Ключевского, агиограф мог иметь в виду именно Варлаама – основателя Хутынской обители. То есть Прокопий принял православие в этом монастыре в первые годы его существования, в конце XII века. Об этом говорит то, что автор жития называет монастырь «недавно основанным» и сообщает при этом, что, избавляясь от своего богатства, Прокопий пожертвовал значительную сумму на строительство храма – то есть монастырь был небогат и действительно недавно основан, и храм в его пределах еще не был построен (ну, или не был достроен – это не так существенно, как сам факт пожертвования). К слову, если держаться этой точки зрения, появляется весьма разумное объяснение, почему житие не упоминает Невского – тот даже родился много позже крещения Прокопия и его ухода из Новгорода.

Ключевский еще раз вернулся к Прокопию в своей книге, добавив несколько штрихов:

«В некоторых списках XVII века к житию Прокопия Устюжского с чудесами, описанными в XVI веке, прибавлен ряд новых чудес 1631–1671 гг.; последнее из них есть любопытная для истории народных поверий легенда о бесноватой Соломонии, записанная устюжским попом Иаковом в 1671 году. Эти чудеса сопровождаются двумя похвальными словами, написанными, судя по упоминаемым в них святым, в XVII веке».

Е.Е. Голубинский в своей «Истории канонизации святых в Русской церкви» полагает, что Прокопий, «по свидетельству очень мало надежного жития его скончавшийся в 1303 году…»

Вот только мы уже не первый раз сталкиваемся с агиографическим произведением, которое более всего напоминает компиляцию из легенд и биографий совершенно разных людей, носивших одно имя. Иначе говоря, святой Прокопий – это не реальный человек, а некий собирательный образ русского юродивого. Вдумайтесь – согласно житию, он не был глупым подростком – это был молодой, но вполне самостоятельный мужчина, сознательно сделавший свой выбор, причем не сразу, не мгновенно. И вот, избрав весьма трудный путь духовного подвига, он прожил еще 60 лет или около того. Иначе говоря, земная жизнь его продолжалась около 80 лет или даже более. А теперь сделайте поправку на хроническое недоедание, отсутствие какой-либо медицинской помощи в случае болезней, нередкие побои от непонимающих его людей, отсутствие нормальной одежды и обуви, и просто укрытия от холода – и это в условиях Русского Севера, где смерть зимой от переохлаждения была обычным делом для людей, куда более молодых и крепких физически. Конечно, можно порассуждать, что в особо сильные морозы юродивый все же находил себе хоть какое-то убежище – в соломе, хлевах со скотиной, поддерживая оставленный кем-то в лесу огонь…

Вспомним – и Ключевский, и многие другие исследователи говорят о том, что житие Прокопия было написано спустя 250 лет после общепринятой (но достоверной ли?) даты его смерти, на основании разношерстных изустных преданий, и не опиралось ни на один (!) письменный источник. А как известно, для сказителей – что сто лет назад, что триста, что пятьсот. «Давно дело было». Одно дело, когда Дионисий, игумен Борисоглебского монастыря в Сольвычегодске, рассказывал сыну о святом Иоанне Устюжском, который умер в 1494 году и которого игумен, возможно, знавал лично (и уж точно хорошо знал людей, общавшихся с блаженным Иоанном). И совсем другое дело, когда он говорил сыну о Прокопии Устюжском, все сведения о котором давно утратили свою точность, переходя от рассказчика к рассказчику. Любопытно, что в самом Устюге почему-то никто не удосужился сделать записи о Прокопии, если не при жизни блаженного, то хотя бы после его кончины – которая сопровождалась будто бы весьма достойным письменного запечатления знамением. Хотя, возможно, записи такие были – но были безвозвратно утрачены задолго до его канонизации. Неизвестно. И все же – почему житие не было создано до канонизации святого, что вовсе не было таким уж исключительным делом? И почему наибольшее число чудес, происходивших от мощей Прокопия, относится к периоду написания жития?