Святитель Григорий Двоеслов, папа Римский - Собеседования о жизни италийских отцов и о бессмертии души Страница 28

30. Об арианском храме в Риме, освещенном для православных

Расскажу тебе и о том, какие знамения два года тому назад Божественное милосердие показало в нашем городе в осуждение той же арианской ереси. Эти обстоятельства частью известны народу, частью же подтверждаются священником и церковными стражами как очевидцами и свидетелями. В той части Рима, которая называется Субурою, находилась церковь арианская. Так как уже два года она стояла запертою, то православные вздумали освятить ее для себя внесением туда мощей св. мученика Севастиана и мученицы Агаты. Так и было сделано. В сопровождении многочисленного народа и при пении хвалебных гимнов всемогущему Богу вступили мы в эту церковь. И вот в то время как в церкви совершалась торжественно Литургия и, по малости места, народ теснился, некоторые из стоявших вне святилища вдруг почувствовали, что у них между ногами бегает туда и сюда свинья. Каждый, кто это чувствовал, сообщал близ себя стоявшим; свинья бежала из церкви; все, между которыми она прошла, были изумлены, потому что, хотя могли чувствовать, что она идет, но никто ее не видел. Божественное милосердие для того попустило это, чтобы всем было очевидно, что из того места вышел нечистый обитатель.

Совершив Литургию, мы удалились; но в ту же ночь на церковной кровле послышался сильный стук, как будто бы кто бегал по ней туда и сюда. В следующую ночь шум усилился и наконец разразился таким треском, как будто бы вся церковь подвиглась со своих оснований; и вдруг все успокоилось опять, и более уже ни в чем не проявлялся там мятеж исконного врага. Ибо произведенный им страшный шум показал, что он оставил поневоле место, которым долго владел. Спустя несколько дней, когда воздух был чрезвычайно прозрачен, облако ниспустилось с неба на алтарь той церкви и осенило ее как бы покровом, и весь храм исполнился такого благоухания и страха, что и при отверстых вратах никто не дерзал войти в него. Священник и стражи, а также пришедшие к Литургии, видя явление и обоняя чудное благоухание, никак не осмеливались войти в храм. На другой же день лампады, висевшие в том храме незажженными, возжглись огнем, нисшедшим с неба. Также через несколько дней, когда страж по совершении Литургии, погасив лампады, вышел из церкви и спустя немного возвратился опять, он нашел погашенные лампады горящими. Думая, что это произошло от невнимательности при погашении лампад, страж со всею тщательностью погасил их и так же тщательно запер церковь. Но возвратившись через три часа, опять нашел погашенные им лампады горящими: тот свет ясно показывал, что храм перешел из тьмы в свет.

Петр. Изумительные чудеса, рассказываемые тобою, свидетельствуют, что хотя мы живем и в великих скорбях, но еще не до конца оставлены Создателем нашим.

Григорий. Хотя я имел намерение рассказывать тебе только о событиях италийских, но не угодно ли, в обличение арианской ереси, перенесем рассказ в Испанию, а оттуда через Африку опять возвратимся в Италию.

Петр. Переноси куда угодно рассказ твой: я с радостью последую тебе и с радостью возвращусь с тобою.

31. О царе Герминигильде, сыне визиготского царя Лювигильда, убитом отцом своим за кафолическую веру

Григорий. Из рассказов многих испанских пришельцев я узнал, что недавно Герминигильд, сын визиготского царя Лювигильда, был обращен из арианской ереси к кафолической вере проповедью достопочтеннейшего Леандра, италийского епископа, с которым я был некогда в коротких дружественных отношениях. Отец-арианин усиливался возвратить к ереси сына и обещанием наград, и страхом наказания. Но как сын с твердостью отвечал, что он никогда не оставит однажды познанной им истинной веры, то разгневанный отец лишил его царства и отнял у него все имение. Но когда и это не могло поколебать душевной твердости сына, отец заключил его под крепкую стражу, а на шею и руки его наложил железные узы. Здесь царственный юноша Герминигильд, обремененный оковами, во власянице, размышляя о ничтожности земного царства, всю силу души своей устремлял к Царству Небесному. В излиянии молитв пред всемогущим Богом искал он себе одобрения и тем сильнее презирал славу преходящего мира, чем яснее становилось для него, что и на свободе он ничего не мог бы взять с собою. При наступлении праздника Пасхи нечестивый отец во время безмятежной ночной тишины послал к сыну арианского епископа, чтобы Герминигильд из его рук приобщился нечистому их таинству и тем возвратил себе благорасположение отца. Но преданный Богу юноша с укором встретил арианского епископа и, вполне обличив его нечестие, отогнал от себя. Ибо хотя по внешности он лежал связан, но в душе оставался в высшей степени твердым. Итак, когда возвратился епископ, арианин — отец пришел в ярость и тотчас послал своих телохранителей умертвить на месте заключения непоколебимого исповедника Божия, что и было исполнено. Вошед в темницу, они тотчас поразили его в голову мечом и таким образом лишили телесной жизни: они умертвили в нем то, что и сам умерщвленный вполне презирал.

Но для обнаружения истинной его славы Господь немало сотворил чудес. Так, среди ночной тишины при теле сего царя и мученика (воистину — царя, по тому самому, что — мученик) слышалось псалмопение. А некоторые говорят, что ночью же при теле явились зажженные лампады. Посему-то справедливо все верующие должны были почитать тело его, как тело мученика. Нечестивый же и чадоубийца отец раскаялся и скорбел о своем поступке, впрочем, не хотел наследовать спасения, ибо хотя он и познал, что вера кафолическая — истинна, но, страшась своих подданных, не решился принять ее.

Когда болезнь приблизила его к смерти, он поручил епископу Леандру, которого дотоле сильно преследовал, сына своего Рехареда, остававшегося в ереси, и просил его своими внушениями произвести в нем ту же перемену, какую он произвел в его брате. Сделав это завещание, он помер. По смерти его царь Рехаред, подражая не нечестивому отцу, а мученику-брату, обратился сам от злой арианской ереси и потом, не дозволяя никому в своем царстве вступать в воинское звание, кто не страшился как нечестивый еретик оставаться врагом Царства Божия, весь народ визиготский привел к истинной вере. И неудивительно, что проповедником истинной веры соделался брат мученика, заслуги которого помогли ему обратить столь многих к Церкви всемогущего Бога. В этом событии достойно полного внимания то, что всего этого не было бы, если бы царь Герминигильд не умер за истину, как написано: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода (Ин 12.24). В членах, как видим, совершается то же, что и в Главе (Христе). Ибо из визиготского народа умер один, чтобы ожили многие: одно зерно верно пало для возращения жизни душевной и произрастило великую жатву.

Петр. Чудные дела и изумительные для нашего времени!

32. Об африканских епископах, которые свободно говорили, несмотря на то, что ариане-вандалы отсекли им языки за кафолическую веру

Григорий. Во времена Юстиниана Августа, когда в Африке свирепствовало сильное гонение на кафолическую веру от вандалов-ариан, некоторые епископы, с непреклонною твердостью защищавшие истину, были приведены в судилище. Не успев преклонить их к перемене веры словами и дарами, царь вандальский вздумал сокрушить их твердость мучениями. Он приказывал им молчать, но они защищали истину и не хотели молчать пред нечестием, чтоб не показать своим молчанием согласия. Царь пришел в ярость и приказал вырезать у них языки до самого корня. Но чудное дело! Многие старцы свидетельствуют, что и без языка они стали так же говорить в защиту истины, как говорили прежде с языком.

Петр. Чудное и в высшей степени изумительное дело!

Григорий. О Единородном, Безначального Отца Сыне, написано: в начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог. (Ин 1.1); о силе же Его прибавлено: все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин 1.3). Что же удивительного, Петр, если Само Слово, создавшее язык, возглаголало в них без языка?

Петр. Да, твое замечание справедливо.

Григорий. Эти епископы были тогда изгнаны из отечества и удалились в Константинополь. В то время как я был послан к императору по делам церковным, я встретил там одного старца епископа, который свидетельствовал, что сам видел, как уста их говорили без языка. Даже, отверзая свои уста, они громогласно говорили: «Смотрите, мы говорим, хотя и не имеем языков!«И, по его словам, желающие видели, что на месте вырезанных до корня языков оставалась как бы глубокая впадина в горле; и несмотря на то, что уста были пусты, слова образовывались вполне. Но как скоро один из них предался роскоши, то лишился чудесного дара. Так праведно судил всемогущий Бог, чтобы человек, вознерадевший о сохранении плотского воздержания, не мог и говорить без языка плотского. — Этих повествований об осуждении арианской ереси достаточно, теперь возвратимся к чудесам, недавно совершившимся в Италии.