Гео Виденгрен - Виденгрен Гео Мани и манихейство Страница 3

Обобщая, мы можем утверждать, что этот литературный подъем арамейского языка, мощнейший со времен так называемого «имперского» арамейского в эпоху Ахеменидов, привел к созданию единого сирийского литературного языка, письменного языка, основанного на местном эдесском разговорном и письменном диалекте. Показателен также тот факт, что договор из Дура- Европоса не вы казы вает н и каких за метн ы х отклонений от эдесского сирийского диалекта.

Принимая во внимание этот подъем сирийского языка до положения литературного языка par excellence в Месопотамии, мы не должны удивляться тому, что такой основатель религии, как Мани, когда он захотел распространить свои религиозные откровения в своем отечестве, несмотря на свое иранское происхождение, пользовался почти исключительно сирийским языком в эдесском варианте.

3. Религиозные отношения в Месопотамии и соседних регионах

Если говорить о религии, мы наблюдаем на территориях, занятых греко- и сироязычным населением, необычайное разнообразие. Если рассматривать Месопотамию, здесь можно выделить несколько больших религиозных групп. Правящая парфянская, позже сасанидская верхушка исповедовала многочисленные формы иранской «народной религии». Особенную роль играло почитание божеств Митры и Анахиты, в общих чертах напоминающее то, что мы находим в зерванизме, о котором мы будем еще много говорить. Конечно, сильное положение среди иранского населения в Месопотамии занимал и собственно зороастризм, однако высшие круги магов, очевидно, исповедовали прежде всего зерванизм.

В вавилонских землях с давних пор располагались крупные иудейские колонии; развернутая ими пропаганда приняла довольно значительные размеры. Активность ее даже привела к тому, что на некоторое время иудейскими прозелитами стал парфянский царский дом в Адиабене. Это иудейское влияние в Адиабене, так же, как и в Эдессе и Вавилонии, познакомило с ветхозаветными писаниями и иудейскими преданиями широкие круги населения еще до введения христианства.

Однако представляется, что и прежняя вавилонская религия в различных ее вариациях все еще сохраняла большое количество приверженцев; особенно долго почитались местные божества, такие как Иштар из Арбелы. Однако нельзя не признать, что эта религия находилась на пути к полному изменению своего характера. Местные культы безвозвратно вымирают. Иная линия развития древнего почитания астральных божеств отмечается гораздо позднее в городе Харран в северной Месопотамии. Благодаря упомянутой выше (с. 18) сирийской надписи из окрестностей Эдессы первые шаги этой вавилонской, гностически окрашенной астральной религии постепенно начинают вырисовываться более отчетливо. Важно то, что среди этих гностиков-звездопоклонников мы находим греческо- сирийский синкретизм, в котором большой интерес вызывает гречески окрашенная терминология. Здесь мы встречаем такие заимствования, KaKbцlos, «глыба, ком», hыlв, материя, и nдmцsд, закон — выражения, приобретшие большое значение для последующего времени.

Естественно, нам приходится иметь в виду и определенные сирийские культы, приверженцы которых населяли Ассирию и Вавилонию. Раскопки вДура-Европосе показывают, что римские легионеры сирийского происхождения, естественно, как и сирийские вспомогательные войска, в различных местах размещения оставались верными унаследованным культам.

Различные баптистские секты с вавилонско-сирийским, иудейским и христианским субстратом нашли пристанище прежде всего в южной Вавилонии. Типичным примером являются мандеи, о которых мы еще будем говорить.

Наконец, довольно рано в северной Месопотамии утвердились приверженцы христианства, ценром их миссии была Эдесса. Оттуда христианство распространилось на восток и на запад и уже в парфянское время (около 100 г. н. э.) достигло исконно иранских областей, сначала провинции Адиабены, затем провинций Сузиана и Персия. Впрочем, эта христианская религия представляла собой совокупность типов и окрасок, довольно сильно различавшихся между собой.

Из всех этих различных религий и религиозных движений в начале третьего столетия нашей эры наиболее сильно свою миссионерскую активность сократил иудаизм. Христианство, выступавшее в северной Месопотамии в сильно иудаизированной форме и поначалу приобретшее большинство прозелитов в иудейских кругах, с первых шагов показало себя мощным конкурентом. Если в наши задачи входит знакомство с окружающим миром, в котором развивалось сирийское христианство, огромной ценностью в этом отношении обладает сирийская легенда о деяниях апостола Алд я я Весьма ценны также сирийские переводы Ветхого и Нового Заветов, так как они демонстрируют тесную связь, существовавшую между Эдессой и первоначальной родиной христианства. Так называемая версия Першитта Ветхого Завета показывает к тому же столь близкое родство с иудео-арамейскими переводами Ветхого Завета, Таргумом, что следует предположить очень тесные отношения с иудейскими или иудео-христианскими кругами. Хотя значение иудейской религии, а также Ветхого Завета для Мани и манихейства было и велико, но исключительно в негативном смысле — об этом у нас пойдет речь впереди.

Христианство с самого начала было представлено в Эдессе прежде всего гностически окрашенным направлением, а именно вышеупомянутым Вардесаном и его школой. Поэтому под «христианами» в Эдессе в первую очередь понимали вардесанитов. Однако процветающие общины в северной Месопотамии, в особенности в Эдессе, были и у маркионитов, последователей великого основателя гностической церкви Маркиона. Знаменитый епископ Раббула еще в начале V века столкнулся с необходимостью проведения тяжелой работы, когда речь шла о том, чтобы вытеснить маркионитов и вардесанитов. Долгое время у христианской церкви в Сиро-Месопотамии возникали особые трудности с двумя этими сектами, которые продолжали существовать в качестве особых конфессий еще в исламское время.

Очень важно подчеркнуть то любопытное обстоятельство, что два выдающихся главы гностических церквей, Маркион и Вардесан, выросли в окружении, подверженном очень сильному иранскому влиянию. Маркион происходит из малоазийского портового города Синопа, входившего в состав древнего иранского царства Понт. Вардесан был тесно связан не только с двором города Эдессы, испытывавшим сильнейшее воздействие парфянской культуры, но и с Арменией, управляемой парфянской династией и аристократией, историю которой он написал. Эти иранские связи достойны упоминания, так как в определенном отношении они могут послужить для объяснения иранской формы дуализма в их гностических системах. Как Маркиона, так и Вардесана вполне можно рассматривать как предшественников Мани, как в отношении их происхождения, так и в плане их воззрений. Оба оказали на Мани значительное влияние. Полемика Мани с обоими его предшественниками показывает, что он ощущал необходимость освободиться от их влияния и недвусмысленно заявить свою независимость.

Некоторые документы рассказывают об этом раннем сирийском гностицизме. От самого Вардесана сохранилось только несколько фрагментов, приведенных в трудах полемизировавших с ним авторов. Здесь прежде всего важно космогоническое стихотворение, которое мы находим у сирийского писателя Мозеса бар Кефы. Сохранился и его знаменитый диалог о судьбе, однако в нем не обнаруживается ни следа гностических убеждений.

Гораздо более обширный, чем эти свидетельства, материал для раннего сироязычного гнозиса предоставляют апокрифические Деяния апостолов, циркулировавшие под именем апостола Фомы и описывающие его миссионерскую деятельность в северо-западной Индии, в мире, находившемся под сильнейшим парфянским влиянием. В этом романе, главным героем которого является апостол и который, как и все подобные произведения, пользуется литературными схемами и стилем античного романа, гностический элемент столь силен, что многие исследователи предполагали в нем наличие даже чисто манихейского влияния. Однако более тщательный анализ этого произведения показывает, что как его прозаические части, так и вставочные стихотворения и литургические фрагменты относятся к гностическому типу, независимому от манихейства, но в определенном отношении предвосхищающему его.

С этой точки зрения важнейшим документом является знаменитая Песнь о жемчужине. Один из лучших знатоков сирийской литературы Ф. С. Беркитт (F. C. Burkitt), говоря о сирийской литературе, заявил, что ей присуща определенная посредственность. Однако он исключает из этого ряда данное стихотворение, которому к тому же посвятил блестящий перевод на английский.

В стихотворении говорится о сыне парфянского царя, который «снисходит» в Египет, чтобы по поручению своих родителей завладеть жемчужиной, охраняемой ужасным, изрыгающим яд драконом. Когда он приходит в Египет, он скрывает свое происхождение из страха перед местными жителями. Но его тайну раскрывают. В доме, в котором он остановился, ему дают столь тяжелую пищу, что он забывает о поручении и погружается в глубокий сон. Между тем на парфянской родине с тревогой услышали о его несчастьях. Царь, его отец, созывает всех вельмож и князей, они составляют письмо его сыну в Египет, которое должно было напомнить царевичу о его долге. Это письмо, написанное на тончайшем шелке, было подписано и запечатано вельможами, царицей и самим царем. Чудесным образом письмо в образе орла летит в Египет и своим зовом будит дремлющего принца. Он в изумлении слышит послание и вспоминает о своей родине, своем происхождении и своем поручении. Царевич собирается с силами, заколдовывает ужасного дракона, забирает жемчужину и возвращается домой. Когда он приходит к границе своей страны, он встречает двух казначеев, которые принесли ему его царские одежды. Ибо перед отъездом в Египет он должен был снять наряд, но отец и мать обещали ему, что после выполнения поручения он вновь получит его. И, когда он смотрел на свои одежды, он отразился в них и увидел, что они точно такого же вида, что и он. Хотя и двое числом, он и его одеяние тем не менее представляют собой единое существо. Это его второе Я рассказывает ему, что оно вырастает ровно настолько, насколько умножаются его собственные добрые дела. Облаченный в царские одежды царевич проходит через приемные покои сатрапа, который принимает его со всеми почестями, ко двору Царя Царей.