Сергей Аверинцев - Премудрость в Ветхом Завете Страница 3

Вернемся, однако, к Премудрости как литературному персонажу Книги Притчей. Ей противостоит, как уже упоминалось, другой пер­сонаж — «жена чуждая» (л~лгх [ишша зара], гг--;ггх [ишша нохриййа)). Вопрос о смысловых нюансах этих наименований — предмет дис­куссии. «Жена чуждая» может быть понято как «жена другого», то есть попросту прелюбодейка, вовлекающая себя и своего любовника в бесчестие и в смертельную опасность; но это же сочетание слов может подразумевать женщину чужеземную и иноверную, поклон­ницу, жрицу и представительницу Иштар-Астарты, самый блуд ко­торой имеет ритуальный характер и не случайно связан с жертвен­ной трапезой (7:14). Эта интерпретация была в свое время энергично высказана в работе: Gustaf Bostrom. Proverbiastudien: Die Weisheit und das fremde Weib in Spruche 1-9. Lunds Universitets Arsskrift 30, 3, 1935. Но против нее можно привести 2:17, где сказано, что «жена чуждая» — не иноземка, но отступница: она «забыла завет Бога своего». Вспом­ним, как часто пророки описывают неверность народа монотеисти­ческому Завету как прелюбодеяние; вполне эмпирический блуд, сопровождавший языческие культы плодородия, придавал символу конкретную наглядность, отнюдь не лишая его многозначности, то есть его природы символа. Интересно, что Раши усматривал в «жене чуждой» персонификацию ложной доктрины, ереси. Разумеется, его средневековую экзегезу, вносящую понятия, не свойственные биб­лейской древности, не следует принимать буквально. И все же пред­ставляется, что его мысль шла в направлении, не вполне ложном. Все новые и новые упоминания «жены чуждой» в Книге Притчей немедленно сопровождаются указанием не на что иное, как на со­блазнительность ее речи, ее слов (2:16; 5:3; 7:21; 6:24; 9:13-17). Каза­лось бы, блуднице, будь то тривиальная неверная жена или инозем­ная служительница богини сладострастия, свойственно в первую очередь употреблять иные, более плотские, более непосредственные соблазны, нежели риторику; но на нервом плане каждый раз оказы­вается именно риторика — «гладкие речи», «уста, сочащие сок», «гор­тань, гладкая, как масло». Раши прав в одном: «чуждая жена» — не просто обольститель­ница, хотя бы средствами риторики, по проповедница, публично выступающая с проповедью безумия. В Средние века говорили, что Диавол - обезьяна Бога. «Чуждая жена» - обезьяна Премудрости, и это самый важный из ее признаков. Ее прочие признаки могут быть переменными: то неверная жена, любовнику которой следует беречься ярости мужа, то некое подобие сакральной блудницы, то иноземка, то неверная дщерь Народа Божия, изменившая Завету. Но констан­та - ее функция как пародии Премудрости.

Мы уже слышали о Премудрости, возвышающей голос свой на улицах и площадях, при входах в городские ворота и т. п. А вот фигу­ра ее антагонистки:

Женщина вздорная и шумная, глупая и ничего не знаю­щая,восседает у врат дома своего на престоле, на возвы­шенныхместах города, чтобы звать проходящих мимо,держащихся пути прямого: «кто глуп, пусть обратитсясюда!» — и скудоумному она говорит: «воды краденыесладостны, и хлеб утаенный приятен».

Кто глуп, пусть обратится сюда — буквальное повторение такого же призыва Премудрости несколькими стихами ранее (9:4). Премуд­рость зовет невежду, чтобы научить его добру; ее антагонистка делает то же самое, чтобы научить его преступлению. Похвала краденой воде и припрятанному хлебу отвечает возгласу Премудрости: «Приидите, ешьте хлеб мой, и пейте вино, мною растворенное!» (9:5)

Внешний образ ложной «Премудрости» достаточно импозантен: она восседает на кресле (sc: [кисее]), которое в обстановке библейско­го быта может быть только престолом, привилегией государей, вель­мож и авторитетных наставников. Она «шумна» — но ведь и настоя­щая Премудрость «возвышает глас свой». Интересно, что яркая эротическая метафорика сопровождает образ законной жены (5:15-19), радости брака с которой, стоящие иод знаком верности и постоль­ку под знаком Завета, не противоречат велениям истинной Премуд­рости; позволительно даже представить себе, что эта «жена юности», то есть предмет верного отношения на всю жизнь, — некое низшее подобие Премудрости. Напротив, в образе абсолютной антагонистки Премудрости эротический соблазн полностью отступает перед соблаз­ном лжи как таковой, неверности как таковой, отказа от Завета. Подведем итоги.

1. Премудрость в Книге Притчей - фигура, выходящая за пре­делы простой метафоры; речь идет, может быть, не о лице, но о сущности.

2. Это не тень язычества в мире библейской веры, но, напротив, момент монотеистической мысли: посредничество между Творцом и Творением, как ряд аналогичных библейских понятий. Христиан­ство добавило к ним еще одно: Церковь, «созданную прежде солнца и луны» (II послание Климента Римского к коринфянам)

3. Премудрость изображена в конфронтации со своим злым двойником. Ее проповеднические и обрядовые действия, ее всена­родные воззвания, ее атрибуты описаны в поражающей симметрич­ности действиям, воззваниям и атрибутам той, которая является ее антагонисткой и пародией на нее. Если, однако, Премудрость ведет к жизни, «чуждая жена» ведет к смерти, в обитель пустых призраков — «рефаимов». (В скобках заметим, что русские символисты, начиная с Блока, в своих визионерских следованиях за Владимиром Соло­вьевым слишком мало учитывали библейское увещание относитель­но сходства между Премудростью и ее врагиней.)

4. Когда мы проводим границу между Нетварным и Творе­нием, по какую сторону этой границы оказывается Премудрость? Для эпохи Ветхого Завета такой вопрос — анахронизм. Между тем, если бы христология Отцов Церкви была всецело направляема законом «эволюции идей», вне чуда Откровения, — эволюция идей как от литературы Премудрости, так и от греческих платоничес­ких источников могла бы с необходимостью вести только к ариан­ству. Поэтому победа над арианством была преодолением мнимой автономии «эволюции идей».

5. Как «образ» и «преобразование» Премудрость относится к тайне встречи Творца и Творения. «Страх Божий», который есть начало Премудрости, есть адекватный ответ па близость трансцендентного Бога: ни имманентное, ни только трансцендентное не могли бы внушать такого страха. Страх возникает лишь в пара­доксальной ситуации присутствия Трансцендентного.

Примечания

1

Ср. С. V. Camp. Wisdom and the Feminine in the Book of Proverbs. «Bible and Literature Series», П. Columbia Theol. Univ. 1985.