Джеймс Данн - Единство и многообразие в Новом Завете Исследование природы первоначального христианства Страница 34

Кто поверил слышанному от нас? И кому так открылась сила могучей руки Господа? И праведник взойдет перед Ним как росток, — и как дерево, пускающее корни у потока воды, так возрастет в Земле святое поколение, нуждающееся в нем: его вид будет не как у обычного человека, и страх перед ним — не как страх перед обычным человеком; но святость будет на лице его, так что все видящие его будут искренне почитать его. Тогда будет презренна и подойдет к концу слава всех царств; они станут нетвердыми и больными как муж скорбей и предназначенный для болезни, — и, как когда присутствие Шехины удалилось от нас, они будут (или: мы будем) презренны и незначительны. Тогда помолится он за прегрешения наши, и беззакония наши будут прощены ради него, хотя мы считались пораженными, отверженными перед Господом. Но он построит святилище, которое было осквернено из‑за прегрешений наших и оставлено из‑за беззаконий наших; и его учением мир умножится на нас, и через нашу верность его словам наши прегрешения будут прощены нам. Все мы были рассеяны как овцы, совратились каждый на свой путь; но Господу было благоугодно простить нам всем прегрешения ради него[206].

21.2. Мидраш. Мидраш — это толкование отрывка/текста, ставящее своей задачей вскрыть актуальность этого текста для настоящего. Для мидраша важен не столько буквальный и прямой смысл текста, сколько его внутренние и скрытые смыслы. Типичный мидраш состоит в извлечении таких сокрытых в каком‑то конкретном тексте смыслов.

Мидраш отталкивается от (священного) текста или даже какого‑то одного слова, но не просто разъясняет его: мидраш также расширяет смысл и, с помощью всевозможных ассоциаций, выводит скрытые смыслы[207].

Ко временам Иисуса существовал широкий консенсус относительно правил интерпретации. Это семь правил ("миддот") Гиллеля:

1. Умозаключение от менее важного к более важному (и наоборот).

2. Умозаключение на основании аналогии: проводится аналогия между двумя отрывками, использующими общие выражения.

3. Построение семьи (группы отрывков, связанных по контексту), где особенность, присущая одному члену, применяется к остальным.

4. Аналогично (3), но семья состоит только из двух отрывков.

5. Общее и частное, частное и общее: детальное установление общего применения из частного случая (и наоборот).

6. Разъяснение с помощью аналогичного отрывка в другом месте.

7. Умозаключение на основании контекста.

Впоследствии число этих правил было увеличено до 32[208]. О двух типах мидраша (галахе и агаде) мы уже говорили выше (§ 16.1).

21.3. Пешер. Пешер можно определить как частный случай мидраша, хотя многие ученые отказываются рассматривать его как отдельную категорию[209]. Само слово "пешер" означает просто "интерпретация". Смысл этого термина обязан Книге Даниила, в арамейской части которой (2:4–7:28) оно встречается 30 раз, где обозначает истолкование Даниилом снов Навуходоносора и Валтасара, а также истолкование Даниилом письмен, появившихся на стене во время Валтасарова пира. Обычно пешер дает гораздо более строгую интерпретацию, чем мидраш. Сильно упрощая, можно сказать: мидраш раскрывает актуальность текста, а пешер объясняет смысл текста на основе соотношений один к одному. Например, каждый элемент сна, каждое слово на стене имеет точное значение, причем значение, связанное с настоящим.

Мене, текел, и парсин. Вот интерпретация (pesher) этих слов: мене — исчислил Бог дни царства твоего и положил конец ему; текел — ты взвешен на весах и найден легковесным; перес — разделено царство твое и отдано мидянам и персам

В последние годы о пешерах много говорят в связи с использованием их в кумранских комментариях. Общинники Мертвого моря считали себя верными Нового Завета, живущими в последние дни перед эсхатоном. Они верили, что некоторые ветхозаветные пророчества относятся к ним и только к ним, — пророчества, остававшиеся непроясненной загадкой до тех пор, пока Учитель Праведности не сообщил верное толкование[210].

Несколько таких комментариев дошли до наших дней лишь во фрагментах (например, комментарии на Книги Исайи, Осии и Наума). В наиболее полном виде сохранился комментарий на Книгу Аввакума. Метод разъяснения: сначала цитируется текст, затем следует его толкование. Пример:

"Вот, Я подниму халдеев, народ жестокий и необузданный" (1:6а). Толкование (pesher) этого: имеются в виду киттии (то есть римляне. — Дж. Д.)…

Отметим смелость толкования: слово "халдеи" относится к римлянам!

"Почему вы, изменники, глядите и безмолвствуете, когда нечестивец поглощает того, кто праведнее его" (1:136). Имеются в виду дом Авессалома и члены их совета, которые молчали, когда наказывали Учителя Праведности…

"А праведный своею верою жив будет" (2:46). Толкование этого: это относится ко всем исполняющим Закон в доме Иуды, которых Бог спасет от Дома Суда за их страдания и веру в Учителя Праведности.

Из кумранской техники пешера было выведено 13 правил интерпретации. Они в удобном виде изложены в книге Кристера Стендала "Школа святого Матфея"[211].

21.4. Типология. Этой формой интерпретации христиане в прошлом сильно злоупотребляли (особенно в постреформационном протестантстве и до сих пор в некоторых сектах): скажем, детали рассказов о патриархах или об устройстве скинии в пустыне рассматривались как прообразы Христа и христианского спасения. Отчасти по этой причине многие ученые сомневаются, что типология — подходящая категория для таких анализов, как наш. Однако если придерживаться верной дефиниции, типологическую экзегезу действительно можно найти как в дохристианском иудаизме, так и в Новом Завете.

Типология усматривает связь между людьми и событиями прошлого и будущего (или настоящего). Соответствие с прошлым отыскивается не в письменном тексте, а в историческом событии. Стало быть, типологию следует отличать как от предсказательного пророчества (где текст функционирует только как предсказание будущего), так и от аллегории (где соответствие кроется в скрытом значении текста, а не в повествуемой им истории). Типология не игнорирует исторический смысл текста, но скорее берет его за отправную точку. Таким образом, типологическая экзегеза основана на убеждении, что некоторые события в прошлой истории Израиля (как они изложены в более ранних писаниях) с помощью прообраза раскрывают Божий промысел о людях. В частности, некоторые высокие моменты откровения в истории спасения, особенно события начала, — будь то начала мира (сотворение, рай), или Израиля (исход, пустыня), — а также события из высокого периода израильской национальной жизни (царство Давида), являют образец деяний Божьих и тем самым прообразуют будущее время, когда Божий промысел раскроется в полноте. В этом смысле типологию уместно определить как "эсхатологическую аналогию".

В самом Ветхом Завете есть несколько ярких примеров типологии. Рай, очевидно, понимался как прообраз эсхатологического блаженства (Ис 11:6–8; Ам 9:13). Исход и пустыня стали прообразом эсхатологического избавления (напр., Ис 43:16–21; 52:11сл.; Ос 2:14–20). Давид — прообраз грядущего избавителя (Ис 11:1; Иер 23:5; Иез 34:23; 37:24). Впоследствии Моисей рассматривался как прообраз эсхатологического пророка (на основе Втор 18:15). В апокалиптических текстах межзаветного периода рай соперничает с Иерусалимом как прообраз осуществления Божьего замысла в новую эпоху (которая ожидалась вскоре)[212].

21.5. Аллегореза. Самый видный сторонник аллегорезы в дохристианском иудаизме — Филон Александрийский. Отличительная черта аллегорического метода состоит в его отношении к тексту как к своего рода коду или шифру. Соответственно интерпретация получается сродни дешифровке. Аллегорию можно рассматривать и как более крайнюю форму мидраша, в чем‑то напоминающую пешер. Для аллегориста текст имеет как минимум два уровня смысла: буквальный/поверхностный и более глубокий. Буквальный смысл не стоит совсем презирать и отвергать, но в сравнении с более глубоким смыслом он относительно незначителен — как тень по отношению к предмету. Читатели, которые остаются на уровне одного буквального смысла, "некритичны" (О том, что Бог неизменяем, 21; О том, кто наследует Божественное, 91). У Филона мы находим такие утверждения: "Буквальный рассказ символизирует скрытый смысл, требующий объяснения" (О наградах и наказаниях, 61); "когда мы истолковываем слова в соответствии со смыслами, которые лежат под поверхностью, все мифическое устраняется с дороги, и подлинный смысл становится ясен" (О земледелии, 97 — аллегореза была древнейшей формой демифологизации); "да не будем мы введены в заблуждение словами как таковыми, но воззрим на аллегорический смысл, лежащий под ними" (О собрании необходимых знаний, 172)[213].