Лесная сказка для детей и взрослых - Сергей Марксович Бичуцкий Страница 35

в ней не видели. Мы привыкли к ежедневному подвигу. Я помню, как мы под палящим солнцем, в дождь, снег, ужасные морозы и метели, каждый день ходили в школу; как мы засиживались до полуночи за выполнением домашнего задания; как мы наводили порядок в своей комнате и мыли посуду. И мы не стремились к славе, Витя. Мы были скромны. Мы знали, что имена многих так и останутся неизвестными, но это не останавливало, потому что у нас была одна цель – сделать всё, чтобы жизнь будущих поколений была лучше нашей, – на одном дыхании выпалила я, глядя на Верховцева. Я видела, как его глаза от удивления округлялись всё больше и больше, поэтому, несмотря на оглушительные аплодисменты, продолжила свою пламенную речь:

– Да! Нам было непросто. Нам было непросто, потому что многие хотели нас сбить с правильного пути. Я не буду называть вслух их имена, – сказала я, и ткнула пальцем в сторону Вити, от чего тот испуганно отшатнулся, – но я надеюсь, что им сейчас очень стыдно и горько за то, что они делали. Не на тех напали, Витя! – отчеканила я, потом почему-то подпрыгнула, топнула ножкой, выставив при этом одну из них вперёд, а руки развела в стороны. Словом, закончила свою речь также, как заканчивают русский народный танец, который мы готовили для школьного концерта. Этот неожиданный поступок вызвал бурю восторга, смеха и шквал аплодисментов.

Я не очень понимала, что наговорила, и почему моя речь вызвала такой восторг, но была на вершине счастья. Представьте себе, что я чувствовала. Совсем недавно на меня никто не обращал внимания. Надо мной насмехались все, кому не лень; лучший мой друг после мытья посуды, Витя Веховцев, читал бесконечные морали, а тут всеобщее признание моих заслуг. Каких? Да какая разница? Тогда меня совершенно не интересовало то, что на самом деле никаких моих заслуг не было и не предвиделось в ближайшем будущем. Мне аплодировали, и я купалась в этих овациях. Я утонула в этом восторге. Я расплылась в улыбке и закричала:

– Я вас всех безумно люблю!

Моё признание было совершенно искренним. Находящиеся в зале почувствовали эту искренность и ответили мне новыми овациями. Мой разум от этих аплодисментов и криков, видимо, окончательно помутился, потому что я, подняв вверх руку, также, как до этого делал профессор, и дождавшись тишины, продолжила:

– Дорогие друзья! Предлагаю в память о нашей встрече присвоить школе новое имя!

Я ожидала новых аплодисментов, но зал почему-то насторожено замолчал. Я подумала, что все ждут продолжения, поэтому сказала:

– Предлагаю назвать школу именем Екатерины Гордеевой!

Зал продолжал безмолвствовать. Воцарилась неловкая тишина. Молчали все. В том числе и я. До меня начало доходить, что я сморозила что-то не то, но очень не хотелось в этом признаваться. Молчание мало-помалу начало перерастать в недовольный шум, но тут на помощь пришёл Алексей Петрович:

– Дорогие друзья! Пусть вас не смущает предложение Кати. Я думаю, что она предлагает назвать школу её именем, потому что является первой из предков, с которым удалось встретиться, так сказать, лично. Кроме того, хочу вас уведомить, что Катя обладает уникальными способностями. Поистине уникальными. Вы прекрасно знаете, что для прохождения курса управления мыслью необходимо длительное время. На моей памяти нет никого, кто бы овладел этой техникой ранее, чем через год с начала обучения. Вы согласны со мной? – спросил профессор, обращаясь к залу.

– Да-а-а… – одобрительно загудели собравшиеся.

– Так вот, – продолжил Алексей Петрович, – Катя, по всей видимости, обладает этой способностью от рождения.

После слов профессора в зале раздался гул недоверия. Поняв это, профессор поспешил подтвердить сказанное:

– Дорогие друзья! Я бы и сам не поверил этому, но я учёный и просто не имею права не доверять тому, чему был свидетелем. Да, да! Я лично присутствовал при том, когда Катя силой мысли включила обеззараживающий ионизатор. И смею вас заверить, что я ей в этом совсем не помогал. Она всё сделала сама. Я просто предложил попробовать. Она попробовала, и у неё получилось! С первого раза! Представляете? Но не стану скрывать и чувства озабоченности, а может даже и грусти, которое вызвало во мне это событие. Вместе с искренним восхищением меня посетили и другие, увы, не совсем радостные мысли? Я подумал о том, что мы, по всей вероятности, очень мало знаем о наших недалёких предках. И ещё я подумал о том, что способности Кати могут быть отнюдь не уникальными. То есть, я хочу сказать, что такими способностями могли обладать многие наши предки. Вы понимаете, что это значит? – обратился профессор к приумолкшему залу. – Это значит, что с течением времени способности человека снижаются. Но, это только теория, поэтому не стоит расстраиваться раньше времени! А сейчас я попрошу Катю продемонстрировать свои уникальные способности. Ты согласна, Катя? – обратился ко мне профессор.

Я поняла, что наступил мой звёздный час. Сейчас или никогда!

– Что я должна сделать, Алексей Петрович? – скромно спросила я.

– Что? – растерялся профессор, подумал и предложил, – а давай-ка зажги этот светильник, – предложил он, указав на выпуклость в стене. – Он довольно прост в управлении, но этого будет вполне достаточно.

– А может я лучше станцую, Алексей Петрович? – заговорщически прошептала я. Звёздный час наступил, но я не забыла, что мне говорил Верховцев, и очень боялась опозориться. – Или стихи расскажу? Или станцую и спою, а? Всё вместе? А?

– Зачем? – удивился Алексей Петрович.

– Я щас! – перебила я профессора. Не дав ему опомниться, сняла с себя школьный рюкзачок. Порывшись в нём, вытащила большой носовой платок, развернула его, взяла за уголок, подняла вверх правую руку, левую упёрла в бок, притопнула ножкой, стала, притоптывая, кружиться вокруг изумлённого профессора, и запела:

– Во поле берёзонька стояла. Во поле кудрявая стояла. Люли, люли стояла. Люли, люли стояла.

Увидев мои выкрутасы, зал пришёл в изумление, а затем восторженно зааплодировал. Я воодушевилась, и стала кружить вокруг несчастного профессора с ещё большей скоростью и громко петь. Профессор, ставший поневоле берёзкой, с недоумением крутил головой, наблюдая за моими па. Я вполне допускаю, что хитрость удалась бы, знай я хотя бы все слова этой народной песни, но я, увы, их не знала, поэтому повторяла одно и тоже, как испорченная пластинка. Шумные овации стихали и постепенно перерастали в возмущённые выкрики: «Знаем мы, кто такая Гордеева! Гнать её поганой метлой!». Я лихорадочно искала выход, но в голову ничего не приходило. Все родившиеся и не родившиеся мысли в панике сбежали, не сообщив куда. Осталось одно упрямство, поэтому я продолжала нелепо топать ногами и петь одно и то же. Наконец, я остановилась. Не от недовольного гула, нет. Я просто устала, запыхалась